В январе тайно от родителей Александр завербовался на Дальний Восток. Позади остались и Михаил Козловский и многочисленные знакомые, о судьбе которых нам известно лишь то, что сказал о них Марков в дневнике. Но поехал он туда уже не тем, каким был когда-то. То, что он считал временным и наносным, стало постоянным и привычным.

Следователь мыслит урывками: по дороге, в бане, в кино, иногда в кабинете. Наиболее плодотворные мысли приходят утром, когда он бреется, завязывает ботинки или ведет сына в детский сад.

Мысль о том, что дом старухи указал грабителям ее племянник Иван Евлахов, явилась капитану Колядину не сразу. Она зрела постепенно и превратилась в уверенность после того, как из спецотдела поступила справка о прежней судимости Евлахова. Меры были внезапными и энергичными….

Однажды, когда ярко светило солнце и волны набегали на берег, Марков услышал, что его зовут. Он поднял голову от кучи гравия, которую разгребал лопатой, и увидел перед собой местного участкового. Тот спрашивал насчет паспорта. Паспорт Марков в прошлое воскресенье разорвал пополам во время пьяной ссоры. Александр сказал, что паспорт не имеет нужного вида. Участковый пригласил его с собой. Марков лениво поплелся за блюстителем порядка. Он не видел, что поодаль за ними неотступно следует скучающий мужчина в сером костюме. Когда Александр с милиционером прошли в отделение, этот мужчина вслед за ними вошел в комнату и попросил участкового оставить их одних. Он неторопливо взял стул, поставил его рядом со стулом Маркова и, опустившись, произнес:

— Познакомимся. Капитан Колядин из Воронежа.

Шестимесячный труд капитана завершился.

Александр тупо глядел на кучу бумаг, лежавших на столе. Среди них он видел небрежно брошенную маску из черного сатина. Когда Марков уезжал, маска оставалась в кармане старого пиджака. Он забыл ее выбросить…

В ожидании этапа Марков днями лежал на нарах. Со второго яруса в окно были видны белые сопки, кусок города, зеленое Японское море. Сверху он видел улицу. Море сегодня, было бурным, словно в романе, прочитанном год назад. Маркову казалось, что с того времени прошел не год, а десять лет. Море, которое он видел когда-то в мечтах, теперь шумело за стеной. Но оно было более далеким, чем прежде. Мираж романтики кончился. Только теперь Марков вдруг понял, кем он стал.

Был знойный летний день. Голубев поставил самосвал под окнами чайной, на полпути от кирпичного завода к стройке, и решил, не торопясь, пообедать. Кирпич был продан удачно. Покупатель, толстяк в военном, как видно, из отставных, оказался на редкость покладистым. Он даже не спросил, откуда кирпич.

Шофер занял место за столиком, откинулся на спинку стула, вытянул ноги. Ему надоела вечная спешка. «Только поддайся. Из этой лямки и на ночь выпрягать не будут». Голубев был шофер по призванию. Пять лет он работал на стройке подсобным рабочим, но не было дня, чтобы в мечтах он не видел себя за баранкой. Много раз предлагали ему идти на курсы повышения квалификации. Он мог стать каменщиком или штукатуром, лепщиком или плотником, но, к удивлению мастера и прораба, он наотрез отказывался пойти на курсы. Никто на стройке не знал, что вот уже год, как Голубев страницу за страницей одолевал книгу «Устройство автомобиля».

В следующем году он четырежды держал экзамены в автоинспекции и четыре раза проваливался. Огромного мужчину со сплющенным носом и вывернутыми ноздрями запомнили все экзаменаторы. Его могучая фигура в кургузом пиджачке с узкими, короткими рукавами высилась в коридоре среди остальных курсантов словно двадцатипятитонный МАЗ среди трехтонок. Шутники уверяли, что он и в пятый раз провалится, но в пятый раз он не провалился. То ли билет попался ему счастливый, то ли инструктору пришлось по душе, как уверенно и по-хозяйски он управлялся на практической езде с большим ЗИЛом. Так или иначе, но Голубев получил удостоверение водителя. Его мечта осуществилась.

В автохозяйстве его заметили с первых же дней. Его машина всегда была исправна и вымыта. Он не ожидал, пока механик предложит слесарям поставить деталь, требующую замены. Он сам шел на склад и сам ставил деталь на машину. Если на складе нужной запасной части не было, он покупал ее на руках. Он считал, что только при машине может стать человеком. Через полгода работы в автохозяйстве Голубев выхлопотал себе участок под застройку. Директор и председатель профкома ходатайствовали за него в коммунотделе, как за лучшего производственника.

С того времени не проходило дня, чтобы Голубев не сваливал на участке то машину бутового камня, то кучу щебня, то сотню кирпичей. Все приходилось делать в одни руки. Жена наотрез отказалась принимать участие в стройке. Она заявила, что ее устраивает казенная квартира и что ни здоровья, ни времени для стройки у нее нет. Денег, как правило, до зарплаты едва хватало. Жена была бесхозяйственна. Она покупала книги, ходила в кино и на концерты, таская за собой и мужа. Раз в неделю она пела в самодеятельности, и Голубеву приходилось ужинать в столовой. Она окончила десятилетку и мечтала поступить в строительный институт. Имея специальность штукатура, она и часа не хотела уделить приработку на стороне. Она всегда куда-то спешила, и в комнате стоял постоянный кавардак. Чтобы сохранить душевный покой, Голубев старался не ссориться с нею, но терпению пришел конец. Через полгода они расстались.

Вскоре Голубев снова женился. Вторую жену Голубев считал находкой, хотя была она некрасива и неразумно скупа. Она могла днями пилить мужа за пять рублей, израсходованных на угощение нужного человека. По утрам совала мужу в карман завтрак и на полдня расстраивалась, если муж просил на папиросы. Зато работа горела у нее в руках. Чтобы сэкономить на найме подсобных рабочих, она сама таскала раствор, кирпичи, мусор, доски и, в конце концов, надорвалась, пожелтела, но с участка не уходила.

Сначала построили одну комнату. Потом два года достраивали три остальных. Теперь у Голубева уже были налажены деловые связи. Если возникала нужда в кирпиче, он просил диспетчера занарядить его машину на силикатный завод. На строительных объектах кирпич поштучно не просчитывался, и от семи-восьми рейсов, ничем не рискуя, Голубев выгадывал машину кирпича. Таким же путем добывались раствор, половые доски, гвозди, толь. Когда дом, наконец, был отстроен, Голубев с удивлением увидел, что ему в нем нет места: жена заселила дом квартирантами. В одной из комнат девушки-проводницы спали даже по двое на кровати. Пришлось крупно поговорить с женою, прежде чем она освободила одну комнату…

Молоденькая официантка подала румяный, с корочкой, ромштекс и жигулевское пиво. Голубев выпил бутылку и попросил другую. Запивая жареную говядину пивом, он думал, что тридцать целковых и магарыч за машину кирпича совсем неплохо. А кирпича на стройке хватит. Больше в щебенку бьют. Голубев осушил стакан и налил еще. Закуска и жигулевское подняли настроение. Мысли незаметно сосредоточились вокруг заветной мечты, вокруг покупки собственной машины. На «москвича» денег хватало уже сейчас. Но разве это машина? А на «Волгу» предстояло поработать. Летом Голубев купил новый земельный участок, не через коммунхоз, конечно, а у маломощного застройщика и стал строить второй дом. Участок был расположен у Шиловского леса, на новой улице Тушинской. Бутовый камень, раствор, кирпич, которые он между делом завозил туда, становились вдесятеро дороже, как только ложились в стены. За стройкой наблюдал свояк. Уже сейчас, если бы Голубев решил продать коробку, он получил бы не менее четырех тысяч. Первый этаж, правда, был низковат. Дом располагался на склоне. Зато второй был превосходен.