Через десять минут Роман остановился у ворот Потапова, приотворил калитку, звякнул щеколдой и снова закрыл, увидев бегущего навстречу Джека, немецкую овчарку, любимца Потапова.
— Фу, Джек, фу! — скомандовала Евдокия Андреевна, подходя к калитке. — Это ты, Рома? Проходи в дом, не бойся, Джек не тронет.
— А Катя сегодня дома? — спросил Роман, робея перед завучем школы, которую он полгода назад закончил. И в которой не раз и не два получал нагоняи в кабинете завуча за свои хулиганские выходки.
— Она сегодня во вторую. Да ты проходи, не стесняйся.
Роман с огорчением вздохнул. Так много о себе и о своей Тане думал, что уже не знал, когда в какую смену работает Катя. А ведь она была ему не просто сестрой, а второй матерью после того, как мама умерла. Он хотел отказаться от приглашения и уйти домой, но почему-то не посмел и, с опаской поглядывая на Джека, пошел в дом. Все равно до прихода Тани оставалось время, надо его как-то убить. На веранде он разулся, осторожно шагнул в просторную комнату.
— Присаживайся к столу. Ты ел?
— Да, спасибо, Евдокия Андреевна.
— Ну, чайку тогда попьем.
В гостиной было тепло, горела печь, на ней стоял чайник со свистком. Роман огляделся — уютная комната, на полу и стене ковры, диван, два кресла, бамбуковый торшер с двумя зелеными абажурчиками светится в углу. Евдокия Андреевна наполнила чашки крепким, ароматным чаем, придвинула к Роману сахарницу и вазу с печеньем.
— Рассказывай, как живете? Федор Петрович нормально себя чувствует?
— Нормально. Он сегодня во вторую остался, сменщик заболел. Я ему говорил — пусть подмену вызовут, зачем тебе пахать в две смены, годы уже не те. А он — ни в какую. Говорит, что же человека с места срывать? Завтра пусть и выходит на подмену, а сегодня, может, у него дела важные.
— Труженик! У тебя замечательный отец, Рома. Да и ты меня в последнее время радуешь. Как работается?
— Нормально. Что там сложного? Мое дело — смазать перед сменой «напорку», кремальерные шестерни, а потом забирать талоны у водителей да за кабелем следить, чтобы не очень вытягивался и в воде не лежал. Может коротнуть, если повреждения будут, опасно…
— Но нравится тебе эта работа?
— Эта — нет, — честно признался Роман. — А вот работать машинистом — да. Весной пойду на курсы. Мне сегодня Федорович разрешил посидеть за контроллерами, когда машин не было.
— Ну и как?
— Потом орал как оглашенный, — оживился Роман. — Я хоть и осторожничал, а подцепил зубьями ковша самый низ пласта, чуток поднажал, так экскаватор едва на дыбы не встал, я же весь пятиметровый пласт поднять собрался. Ну, Федорович сам схватился за контроллеры и давай орать!
— Что, природа на детях отдыхает?
— Откуда вы знаете?
— Не верь ему, Рома. Экскаватор сложная машина, ее почувствовать надо. А это дело времени и опыта. Сразу, я думаю, ни у кого не получается. Но если есть желание — непременно получится.
Роман подумал, что снова слышит педагогические нравоучения, но сегодня они нравились ему. Он медленно размешивал ложечкой сахар в стакане и чувствовал, что Евдокия Андреевна не такая уж и суровая женщина, когда дома.
— Ты решил Катюшу навестить или дело какое есть?
— По правде сказать, нам с отцом здорово не хватает ее.
— Понимаю. Она же была у вас главная хозяйка, хранительница домашнего очага. Но мы ее часто отпускаем домой, она вам запасы на зиму неплохие сделала. Послушай меня внимательно, если что не так, Федор Петрович занят, приходи, не стесняйся, я тебя накормлю, помогу в каких-то вопросах. Мы же родственники теперь.
— Спасибо. Да у нас все нормально. Евдокия Андреевна, а что такое зло? Почему оно так сильно в людях?
Пожилая женщина поднесла к губам чашку с чаем, но тут же поставила ее на стол, внимательно посмотрела на Романа.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Я Библию читал и понял, что Бог есть, а дьявола нет. Сам человек это и есть зло. Сколько веков ему говорят, призывают, вбивают в голову — не укради, не убий, не пожелай жены ближнего, а он все ворует, убивает, желает… И кто нарушает заповеди Моисея — живет припеваючи. Вы посмотрите на того же уголовника Варвара. А кто следует заповедям — бедный и убогий. Почему так получается?
— Ты меня все больше удивляешь, Рома, — покачала головой Евдокия Андреевна. — Видишь ли, ты прав, но только наполовину. И Бог и дьявол — это две части человеческой сущности. Церковь призывает к тому, чтобы возобладала божественная часть, но человек часто этому противится, понимаешь? Так уж мы устроены, не любим, когда нас что-то заставляют делать. И тут главное — не перейти черту, но остаться самим собой.
— Не совсем понимаю.
— Ты известный драчун был, хулиган, и, наверное, помнишь, как после глупой драки тебе хотелось убить противника, такого же мальчишку, как и ты, верно? Ты даже кричал, наверное, — убью! Или что-то такое.
— Так это в запале…
— Вот именно. Это крик твоей второй, скажем так, черной части души. Она есть у каждого человека. Но первая часть, светлая, потом приведет тебя в чувство. Какая главная в человеке, такой и человек. У большинства людей главная часть — светлая, она контролирует черную, не позволяет ей проявиться. Но есть и прямо противоположные случаи.
— А если человек уничтожит большое зло в другом с помощью своей черной части души, это будет правильно или нет? Ну вот, не пацана после драки, а убийцу или насильника я увижу и захочу убить. Могу или нет?
Евдокия Андреевна усмехнулась, отпила глоток чая, покачала головой. Вот уж не ожидала, что этот парень окажется таким серьезным!
— Никто не может вершить самосуд, это главное достижение цивилизации, Рома. Если его отринуть — воцарится хаос и анархия. Ведь для одного зло, которое следует уничтожить, — продажный политик, для другого — маньяк, для третьего — водитель, который нечаянно окатил его грязью. Представляешь, что будет, если каждый будет судить согласно своим убеждениям?
Роман тоже глотнул чая, тихо сказал:
— Представляю… Этот оборотень, Егоров, который жил у нас, убивал ведь только никчемных людей. Пьяницу, например. А Леонид Поликарпович его оскорбил…
— Рома! Это опасные мысли. Честно тебе скажу, я не верю в оборотня. Это какая-то галлюцинация…
— Я же там был. Омоновца разорвал в клочья — Егоров своими ногтями, что ли? Я видел его, видел, как он потом превратился в Егорова.
— Допустим. Всего лишь допустим, хотя я… Но это существо напало на Ивана. Он разве был плохим человеком?
— Из-за Катьки, Евдокия Андреевна, она была нужна ему. Я посмотрел много фильмов про оборотней, Стивена Кинга прочитал, сравнивал — ничего похожего. Если бы с Егоровым говорили вежливо — он никого бы не тронул. Я ведь и сам ему наговорил такого, что он должен был в морду бить. Потому и напал на меня в старом карьере. Спасибо, Иван спас. Он сам не был злом, только отвечал на зло. Ну а с Иваном — это соперничество.
Евдокия Андреевна тяжело вздохнула. Понимала только одно — она явно недооценивала этого парня. А про те происшествия, которые взбудоражили весь поселок, что могла сказать? Он был там, он видел, Иван тоже видел, а она просто не могла в это поверить.
— Рома, видишь ли, это фашистская идеология, считать кого-то второстепенным человеком, — осторожно сказала она. — У одного человека судьба складывается благополучно, у другого — нет. Пьяница, которого ты упомянул, может, перенес такие страдания, которые и сделали его пьяницей. Ни я, ни ты не можем сказать, что с нами будет, доведись пережить такое. Поэтому и нельзя судить других. Тем более совершать такие преступления, как убийство.
— Я и не сужу. Я даже не злюсь на Варвара, который пытался меня оскорбить.
— Ты Ивану сказал об этом?
— Нет, я его простил. Я не могу на него злиться.
— И правильно, Рома. Если что — есть органы правопорядка, есть суд, он призван установить порядок.
— А если суд продажный, кто это должен сделать?
И снова речь завуча показалась Роману нравоучительной проповедью, на сей раз она не понравилась ему. Он торопливо допил чай, поблагодарил Евдокию Андреевну за гостеприимство и заторопился домой. Евдокия Андреевна проводила его до калитки и с некоторым беспокойством долго смотрела вслед парню. Этот хулиган, драчун и троечник в школе, так изменился, что даже не верилось, что она говорила с Романом Клейном. Катя — совсем другое дело. Она и в школе была умницей, аккуратной девочкой, и после школы, и теперь, когда стала женой ее сына. А еще — красавицей. Но Роман просто поразил немолодую женщину. С чего это он решил оправдывать поведение существа, в которое она не могла поверить? Конечно, считалась с мнением сына и мнением всего почти что поселка, но сама — не могла поверить. Библию стал читать, и это — Роман Клейн?! Фантастика.