Четыре дня в Чикаго стали символом позора всей американской демократии. «Лайф» пытается «локализовать» этот позор, хочет доказать, что такое могло случиться лишь в Чикаго, где полиция — так уж, представьте себе, случилось! — охраняет интересы гангстеров.

— Можете называть это глупейшим любопытством, но я хочу знать, как выглядит такой человек!

Это говорит женщина, стоящая на улице. В дом её не пускают. Как, впрочем, не пускают никого, кроме людей, лично известных здоровенному детине, который стоит в дверях и с чужими изъясняется замысловато.

— Я вас знаю? — спрашивает он любопытного пришельца, дыша ему в лицо свежестью жевательной резинки «Пеперминт».

— Н-нет, — робеет тот, потому что детина почти двухметрового роста.

— А нужно мне вас знать?

После этого многозначительного вопроса каждый, кто дорожит своей безопасностью или целостью своего фотоаппарата, конечно, отходит. Поэтому любопытные — их довольно много — стоят поодаль.

— Из его дома в ясный день виден Нью-Йорк. Уж вы мне поверьте!

— А он в маске?

— Зачем ему сейчас маска?

— Ну мало ли…

Кроме любопытных по характеру, вокруг дома много и профессионально любопытных. Это журналисты и те пружинистые джентльмены в плащах однообразного покроя, что сидят в машинах, расставленных вокруг этого дома так, что ни одно окно, ни одна дверь не остаются без надзора. Они с фотоаппаратами (телеобъектив — 1000 мм), кинокамерами, полевыми биноклями. Снимают каждого, кто входит в дом, выходит из него, и даже зевак, что судачат на тротуаре напротив.

— Бросьте вы насчёт дома. У него скромнейший дом во всем городке. Помазанный белилами. И сам он очень скромный.

— Идет он, бывало, себе по Хайлэнд-авеню, улыбается так приветливо. Свернёт на Первую авеню, остановится у аптеки, шляпу снимет, поздоровается, поговорит с людьми. Голос мягкий, тихий. Потом — на Ист-Маунт-авеню, мимо пожарной охраны — в парикмахерскую. Раз в неделю — уж обязательно.

— Ничего особенного. Самая обыкновенная стрижка. Я всегда знал, как стричь. А сам возьмёт журнальчик или газету. Читает. Потом поговорим насчёт международных дел или ещё о чём-нибудь. Но больше всего про своих детей и внуков. Очень обходительный человек.

— И одет всегда скромно. Аккуратно.

— А говорят, у него тридцать миллионов.

— Деньги для него были — тьфу. Ездил на старом фордике. Никто из нас ничего и не знал о нём.

— Между прочим, сам себе готовил.

— Ну это от подозрительности.

— Вот что я вам скажу. Когда у меня умер отец, Джэкоб Лемберг, никто не прислал даже открытки. А он — письмо. С сочувствием.

— Муж убьёт, если узнает, что я была здесь.

— Нет, вы как хотите, но на такого человека стоило бы посмотреть! Как одет, как выглядит, кто там возле него сейчас?

Человек же, к которому было привлечено столько внимания, спокойно лежал в отделанном бронзой гробу дерева махагони. Одет он был, как полагается всякому приличному покойнику. Темно-серый костюм. Шелковый галстук. Из кармашка франтовато торчал уголок хорошо отглаженного платочка. Лицо тоже ничем не примечательно. Нормальное свежевыбритое лицо покойника. Нос острый, волосы седые. Старик. Вокруг — только ближайшие родственники. Жена Анна, сын Филипп, дочь Нэнси.

— Помяни, о господи, усопшего раба твоего Вито. И пусть вечно живет душа его.

Священник косит глазом на покойника. Время от времени в нужных местах вступает детский хор — 30 мальчиков из католической школы святой Агнессы, где преподает дочь покойного. И тогда слова священника звучат особенно трогательно:

— Счастливы усопшие, кои умерли с благословением и любовию божиими. Если прожили мы достойную жизнь, то пройдем мы чрез врата нескончаемого счастья. Душа сохранит плоды светлой жизни усопшего. Все то доброе, что сделал он для соседей своих, всю помощь, которой одарил несчастных и заблудших…

Многогранна жизнь человека. А праведники, как известно, многолики. Жизненный путь семидесятилетнего старца, лежащего в махагониевом гробу, — не исключение. Но, может быть, и не стала бы эта полная бурных событий жизнь известна миру в подробностях, не случись одно презабавнейшее событие.

Именно тогда задумал усопший (имя которому Вито Джевонезе), прославившийся в своем городе жизнию скромной и благопристойной, убить своего ближайшего друга и помощника по имени Джо Валачи. Валачи каким-то образом узнал об этом. Нервишки не выдержали, ударился в панику. И вместо того, чтобы спокойно принять поцелуй смерти от верного друга Вито, сам решил убить подосланного палача. Да в суматохе ошибся и прикончил совсем другого, случайного человека. Образовалась, как вы, конечно, уже успели заметить, абсолютно водевильная ситуация. И потащили Валачи из тюрьмы в суд. Потому что все дело, я забыл сказать, происходило в пенитенциарной тюрьме города Атланты (штат Джорджия), где Вито Джевонезе отбывал свой 15-летний срок и его соседом по тюрьме был Валачи. И Вито заподозрил… Впрочем, об этом позже.

Так вот, паникёр Джо Валачи и поведал суду в общих чертах жизненный путь короля рэкетиров, Владыки мафии, Босса всех боссов, Хозяина «Коза Ностры», Дона Витоне Великого. Вы уже догадались, нет сомнения, что все эти звонкие, известные не только преступному, но и относительно честному миру титулы, принадлежат Вито Джевонезе, старцу в махагониевом гробу, отделанном бронзой. Потому что в похоронном доме городка Ред Бэнк, штат Нью-Джерси, отпевали 17 февраля 1968 года не кого другого, как Владыку Империи Организованного Преступления, коротко именуемой мафией.

Жизнь владыки изобиловала многими интереснейшими событиями. Но скромные размеры этого очерка не позволяют автору должным образом осветить их. Кроме того, автор убеждён, что не так важна жизнь владыки, как его принципы. Не так важен сам владыка, как люди и явления, ему сопутствовавшие.

Он родился в Италии. Мальчишкой приехал в Америку. Впервые был арестован в 19 лет за незаконное владение пистолетом. В двадцать лет стал второразрядным гангстером, мечтавшим, однако, о продвижении вверх по гангстерской лестнице. И, надо сказать, он добился своего. Наиболее серьезные биографы Дона Витоне Великого считают, что добился он этого «с помощью упорного труда и позитивного метода мышления».

Уважая мнение собратьев по перу, автор всё же рискует предположить, что, может быть, у Дона Витоне были и другие помощники — не только упорный труд и позитивное мышление. Собственно говоря, автор и взялся писать о Доне Витоне, чтобы как-то обосновать это предположение. Итак, читатель, вперёд, за автором!

Фактическая коронация владыки произошла холодным январским вечером 1949 года в нью-йоркском ресторане «Копакабана». Грандиознейший ужин был устроен, как это ни странно, с официальной целью сбора пожертвований для… Армии спасения (неисповедимы пути твои, о господи!). Организатором вечера был знаменитый гангстер и рэкетир Фрэнк Кастелло, считавшийся тогда «премьер-министром» мафии, ее фактическим руководителем. На ужине присутствовало самое респектабельное общество. Пожелтевшие газетные страницы того времени сохранили хронику вечера и перечень гостей. Шесть судей, представители нью-йоркского муниципалитета, видные деятели демократической и республиканской партий, несколько конгрессменов, ну и, конечно, около дюжины «боссов» из мафии.

Джевонезе приехал поздно. Когда он вошел в зал в сопровождении двух могучих телохранителей, премьер-министр мафии Фрэнк Кастелло поспешно, как официант, бросился к гостю — приветствовать, принять шляпу и трость.

Он представил Джевонезе самым видным гостям. И затем, когда настало время идти к столу, усадил на самое почётное место.

И гости и пресса оказались сообразительными. Намек был понят. С желтых страниц, рассыпающихся под пальцами, как осенний лист, в меня бьют заголовки: «Что означает для страны приход к власти Джевонезе?», «Джевонезе взобрался на вершину холма», «Высшее нью-йоркское общество поставлено в известность о новом хозяине организованного преступления», «Босс всех боссов — Вито Джевонезе!»