Очнулась она от громкого крика:

— Мужчины без вещей — вон! Женщины могут оставаться на своих местах.

Крик раздался над головой. Она открыла глаза и увидела прямо перед собой короткоствольный тупоносый «смит-вессон». «Смит» был никелированный, блестящий, а ручка инкрустирована перламутром и серебром. Револьвер покоился в ремешковой открытой кобуре на животе у высокого офицера, который продолжал кричать над ее головой:

— Сколько я буду повторять: мужчины, вон!

— Он глухой, господин офицер, — сказала Флавия, поправляя прическу, — и вынул провода из ушей.

Офицер щелкнул пальцем по панаме. Старичок проснулся. Он испуганно смотрел на красного от натуги офицера, который таращил на него гневные глаза и беззвучно открывал рот… Старичок поспешно подключился к внешнему миру, вставив в уши провода.

— А, — недовольно произнес он, наконец поняв, что от него хотят. — Так бы и сказали. Зачем же бить по панаме…

Мужчины вышли. Их обыскивали рядом с автобусом.

Офицер крикнул:

— Начинайте!

Два солдата, медленно двигаясь посреди прохода, раскрывали чемоданы, шляпные коробки, дамские сумки, баулы и вываливали содержимое на кресла. Офицер шел за ними и, брезгливо морщась, расшвыривал вещи стеком, рассматривая документы, письма, фотографии.

Флавия сидела, откинувшись к спинке кресла, и чувствовала, как бледнеет ее лицо. Она ощущала это физически и понимала — достаточно одного взгляда этого офицера, и ее заподозрят. Она нагнулась, притворяясь, что поправляет туфлю, чтобы кровь снова прилила к лицу. Коробка стояла на месте. «Поднять на кресло? Или, может быть, не заметят? Если заметят, будет хуже. Нет, лучше подождать». Мысли прыгали.

— Выньте ребенка из конверта, — приказал офицер женщине, сидящей впереди.

— Он только что успокоился, сейчас ночь, — она умоляюще посмотрела на военного.

— Выньте ребенка, сеньора, — нетерпеливо повторил офицер. — Время идет.

— Но я вас очень прошу…

— Сеньора, как вам не стыдно, выньте ребенка, — вдруг неестественно громко, сама не узнав своего голоса, сказала Флавия. — Господин офицер выполняет свой долг. Мы, кубинские женщины, должны ему помочь. Мало ли что вы можете везти в конверте! А вдруг бомбы для террористов?!

— Спасибо, сеньора, — улыбнулся офицер. — Вы настоящая патриотка.

Женщина обернулась и смерила Флавию ненавидящим взглядом. Ребенок расплакался…

Флавия с готовностью протянула офицеру раскрытую сумочку. Офицер посмотрел содержимое. Из его рук выпала губная помада.

— Извините!

Он немедленно нагнулся, чтобы поднять желтый блестящий тюбик… У Флавии замерло сердце.

— Что это? — вдруг громко спросил офицер, вытаскивая из-под кресла коробку. — Почему вы не положили ее на кресло — ведь была команда.

— Ах, это? Я совсем забыла… Это подарок, господин офицер. Подруга выходит замуж.

— Сейчас проверим. — Офицер кивнул солдату.

— Да, да, проверяйте, конечно, проверяйте! — в полном отчаянии воскликнула Флавия. — Это ваш долг, служба.

Солдат приблизился к коробке и раздумывал, с какой стороны начать ее распаковывать. Он вынул ее из пакета с рекламой лучших рубашек. Флавия вдруг почувствовала пустоту в горле, стали влажными руки.

— Я говорила этим болванам в магазине: не запаковывайте так красиво и сложно, — сказала она. — Ведь будет проверка, обязательно будет проверка. Все равно все изомнется, и торт разрушится. Надо было оставить коробку открытой. Болваны! Но они запаковали… Открывайте, не стесняйтесь, я сама даже вам открою. Правда, подруга будет очень жалеть, ведь свадьба бывает в жизни не так часто… Открывайте!

Офицер мрачно смотрел на коробку, солдат грубыми пальцами нерешительно взялся за голубую ленту.

— Ну, ладно, — сказал офицер, — раз свадьба… Поставь на место, — приказал он солдату.

— Нет, нет, не беспокойтесь, проверяйте, — Флавия самозабвенно защищала права батистовского офицера. — Все равно, если не вы, так другие… Проверять, наверное, будут часто.

— Сходи за бланком, — все так же мрачно приказал офицер.

Солдат принес маленький зеленый бланк с напечатанным словом «Проверено». Офицер лизнул его языком и приклеил к коробке.

— Сожалею, что не голубой, — улыбнулся он. — А то бы как раз в тон к банту. Но зато теперь уже ваш торт будет цел. Его не будут разворачивать…

Флавия готова была расцеловать длинного офицера, но вместо этого сказала:

— Ах, если бы я могла, я бы своими руками задушила этого Фиделя! Из-за него вам приходится ночью совершать эту утомительную работу в автобусах.

Он поднял два пальца под козырек:

— Служба, сеньорита. Честь имею.

Счастливая и обессиленная, она повалилась на кресло. С негодованием на нее смотрели обе соседки спереди.

До самого Сантьяго коробка из-под шоколадного торта лежала на сетке — на виду у всех. И, нисколько не гармонируя с голубым бантом, на ней выделялся зеленый ярлычок с надписью «Проверено».

Ну, а теперь я выполню обещание — расскажу, как я узнал об этой истории с коробкой из-под шоколадного торта.

Однажды Хиральдо сообщил мне, что срочные дела заставляют его покинуть меня на две или три недели. Это была грустная весть.

Днем меня познакомили с моей новой переводчицей. Ее звали Клара Гонсалес. Клара была толста, как Хиральдо, весела и смешлива, как два Хиральдо, легкомысленна и несерьезна, во всяком случае с виду, как десять Хиральдо. И еще она любила петь. Пела Клара все время — в машине, за обедом, в компании и когда бывала одна; но самое трагическое для меня состояло в том, что она напевала и тогда, когда нужно было переводить…

Несколько дней я придумывал вежливый способ избавиться от нее. Но ничего не получилось.

Мне предстояла одна очень серьезная беседа — с матерью Франка Паиса. И я со страхом думал, что Клара может все испортить. Матери замечательного кубинского революционера, женщине, как я слышал, сильной, волевой и молчаливой, наверняка не понравится моя легкомысленная спутница, которая, видать, и не нюхала опасностей революционной борьбы…

Но делать было нечего, и когда стемнело, мы отправились с ней на улицу Сан Карлоса, где жила славная кубинская женщина, воспитавшая трех сыновей и отдавшая революции жизни двух из них.

Поднявшись по четырем каменным ступенькам на крыльцо, мы постучали в дверь. Она открылась, и на пороге появилась седая полная женщина лет шестидесяти. Прищурившись, она старалась разглядеть нас.

Клара сказала:

— Знакомьтесь, Росарио, это журналист, о котором вам говорили.

Женщина всплеснула руками:

— Боже мой, Флавия! Это ты! Как хорошо, что ты пришла! Я так долго тебя не видела.

Потом она протянула руку мне.

Когда хозяйка пошла сварить кофе, я повернулся к Кларе.

— Почему она зовет вас Флавией?

«Легкомысленная хохотушка» улыбнулась:

— Это было мое имя в подполье.

— Вы были в подполье?!

— Да. Меня еще и сейчас многие зовут по привычке Флавией.

— Постойте, так, значит, коробка с «тортом»… И потом этот пулемет в «джипе»… Это все вы?!

Вот так я и познакомился с легендарной Флавией, так узнал историю с «тортом». О беседе с матерью Франка Паиса не буду вам рассказывать, а просто приведу здесь письмо, которое Росарио Гарсиа де Паис написала в тот вечер и дала мне для передачи матери наших советских героев — Зои и Шуры Космодемьянских.

«Дорогая сеньора.

У меня в гостях журналист из России. Он рассказал мне о Зое и Шуре. И мне захотелось сказать Вам несколько слов.

У нас с мужем восемь лет не было детей. У мужа была дочь от первого брака, но он хотел мальчика: ведь мужчина продолжает имя отца… Я очень любила мужа. И мне очень хотелось ребенка. Я молилась и просила помощи у бога. Через восемь лет он дал нам дитя. Когда моя падчерица побежала к отцу и сказала: «Папа, мальчик!», он заплакал.