— Что король? — спросила я.

— Не люблю я его, — в его тоне появились извиняющиеся нотки.

— Я тоже.

— Правда? — обрадовался Питамбаран. — Власть его развратила и он утратил доброту к людям. У меня с ним часто бывают стычки.

― Типичный паразит, — подтвердила я.

― Вот именно паразит. Он самоуправствует и считает, что все племя — его рабы. А это не так, они же люди.

Жена учителя принесла угощение: жареные бананы и путту. Не успели мы доесть, как на пороге хижины появился голозадый, шмыгающий носом гонец лет семи. Он долго рассматривал нас и переминался с ноги на ногу.

— Король… — сказал он. Затем шмыгнул носом и умолк.

— Что король? — спросил учитель. — Что с ним случилось?

— Король, — начал гонец снова, — будет танцевать. Нет, — поправился он, — маннаны будут танцевать. Король вас зовет.

И, повернувшись, опрометью бросился через заросли.

Мы вышли из хижины. Дул прохладный ветер. Луна на ущербе освещала джунгли призрачным голубоватым светом. Раскидистые кроны деревьев, пальмы, заросли кустов приняли какие-то нереальные причудливые очертания. Лунный свет дробился искрами в быстрых струях бегущей горной реки. Густые заросли скрывали хижины, и казалось, что вокруг никого и ничего нет, кроме тусклого огонька в маленьком окошке хижины учителя. И по мере того как мы шли, этот огонек становился все меньше и тусклее и наконец исчез. Тропинка делала неожиданные повороты и изгибы в лунных зарослях. Стоял час той удивительной тишины, когда дневная жизнь джунглей кончилась, а ночная еще не началась. И вдруг в эту тишину ворвался грохот барабанов. Он нарастал как-то победно, эхом отзываясь в горах и лесных зарослях. Этот зовущий ритм наполнял собой все вокруг, и казалось, в мире ничего не существует, кроме этого лунного света, замерших деревьев и прерывистого звука барабана.

Мы шли, как завороженные, на этот звук. Он становился все громче и отчетливее.

— Барабаны в джунглях бьют каждую ночь, — сказал Питамбаран. — Так отпугивают зверей. Кстати, будьте осторожны. Эти заросли всегда полны всяких неожиданностей. Недели две назад в это же время на одного маннана бросилась пантера. Прыгнула прямо на спину. Хорошо, люди были поблизости. Еле отбили.

Хижина короля была освещена единственной ацетиленовой лампой, стоявшей на земляном полу. Горели оба очага, и сизый дым наполнял королевские апартаменты. Он ел глаза и выбивал слезы. Около очага для обогрева сидело человек двадцать маннанов, столько же стояло у стены. На «троне» восседал король, завернутый в красное одеяло. Вокруг «трона» в живописных позах разлеглись министры, жрецы, блюстители порядка и прочая придворная знать.

— Эй, вы, — крикнул король придворным, увидев нас, — место гостям!

Мы разместились на циновке около очага. Пляшущий веселый огонь согревал колени и грудь, но спина начинала мерзнуть. Холодный сырой воздух наползал из джунглей. Красноватые отблески костра ложились на музыкантов. Их тени то неожиданно вырастали, то становились совсем карликовыми. Темные, почти черные, руки ритмично били в туго натянутую кожу длинных барабанов. Перед королем под аккомпанемент барабанов плясали два парня. Один из них был в сари — он изображал девушку. Лица обоих танцоров были покрыты густым слоем пудры, их шеи украшали гирлянды желтых цветов. На ногах звенели браслеты. Парни ритмично двигались, иногда убыстряя или замедляя темп. Они пели. Это была любовная песня. Ее своеобразный тягуче-проникновенный мотив не напоминал ничего слышанного мною ранее. Но сам танец был лишен какой-либо оригинальности и своеобразия. Я не раз видела подобные танцы на ярмарочных балаганных представлениях в маленьких городках Кералы. Сходство с таким представлением еще больше возросло, когда к двум танцующим присоединился третий. На нем были темные очки — те самые очки, которые так любят актеры бродячих трупп там внизу, в долине. Песня и танец так противоречили друг другу, что я не удержалась и спросила Питамбарана:

— Вы не заметили никакого несоответствия во всем этом?

Учитель живо повернулся ко мне:

— Я видел слишком много несоответствий в этом племени. Вы правы. Песня — это настоящее, что принадлежит маннанам. А вот танцы… Вы видели, как танцуют иногда на базарной площади в дни индусских праздников? Сегодняшние танцы не вызывают у вас такой ассоциации?

― Я об этом подумала с самого начала.

― Это все королевские капризы. Он бывал у махараджи и там, в долине, видел такие танцы. И пожелал, чтобы здесь тоже так танцевали. Смотрите, ведь он главный балетмейстер.

Действительно, король стал делать какие-то указания танцорам, что-то объяснял и показывал. Танцоры покорно его слушались.

Сейчас вкус его величества проявится в полную силу, — зашептал Питамбаран. — Балаганные пляски его свели с ума. А знаете, у маннанов есть свои, очень своеобразные танцы. Но при короле они не смеют их показывать.

― А разве женщины не принимают участия в танцах?

― Что вы! Им не разрешено. Королевский указ. Кажется, это инициатива какого-то предыдущего раджаманнана. Но люди говорят, что когда-то женщины маннанов танцевали вместе с мужчинами. А теперь вот нет.

Я воспользовалась перерывом в танцах и спросила танцоров, знают ли они еще песни маннанов.

— Мы знаем много песен, — ответили они. Но тут вмешалось его величество.

— Спойте нашему гостю. Ну, например, песню о короле. Обо мне, — хвастливо сказал он.

Танцоры начали петь о том, какой хороший король у маннанов, как счастливы его подданные. Достоинств у короля оказалось так много, что певцы сбились при их перечислении и не смогли докончить песню. Король разгневался, а я решила больше не вмешиваться в королевские развлечения. Снова загремели барабаны. Едкий дым от костра наполнял хижину. Постепенно я стала обалдевать от всего этого. Фигуры танцоров с мертвенно бледными, напудренными лицами стали двоиться у меня в глазах. Временами, казалось, я впадала в забытье. Голову неудержимо клонило к циновке. Я очень устала. День был трудный и хлопотливый. Я прилегла на циновку. Это никого не удивило. Барабаны мне уже не мешали, и когда я закрыла глаза, то увидела бегущую через джунгли дорогу, чертыхавшегося парня в красном тюрбане, пламя костра. Потом появился премьер-министр, хотел что-то сказать, но не успел. Стало темно, и все исчезло. Я не помню, сколько я проспала. Проснулась я от какой-то тяжести в голове и от ледяного холода, ползшего по спине. Я открыла глаза. Ничего не изменилось. Все так же гремели барабаны и ритмично двигались танцоры. Правда, некоторые из придворных последовали моему примеру и мирно похрапывали около костра. Король в красном одеяле продолжал руководить балом.

— Послушайте, — сказал Питамбаран, — идемте ко мне в хижину. Там такая же циновка и такой же очаг. Только не так шумно. Вы хотя бы немного отдохнете.

— А который час?

— Скоро уже три часа утра. Идемте. Это будет продолжаться до самого рассвета.

Мы незаметно выскользнули из «дворца». Холодный пронзительный ветер шумел в джунглях. Питамбаран зажег факел, и минут через тридцать мы были уже в его хижине. Около очага, свернувшись калачиком, безмятежно спал Чинмайя…

Утром я открыла глаза и сразу увидела несколько голов, торчавших в маленьком окошке. Я приподнялась, и головы исчезли. Потом снова появились.

— Амма! — позвала меня одна из них.

Я вышла из хижины. Человек пятнадцать женщин стояли около входа. Я поздоровалась. Женщины окружили меня и стали совать бананы.

— Спасибо. Но зачем так много?

— Амма, у тебя длинный путь, — зашумели они. — Мы не знаем, где Россия, но это, должно быть, очень далеко. А в дороге надо есть.

— Но до России этих бананов все равно не хватит.

— Мы принесем еще, — всполошились маннаны.

— Не надо, не надо, хватит.

— Амма, — сказала молоденькая девушка, — оставайся с нами. Мы тебе построим такую же хижину, как у учителя.

Предложение было заманчивым. Но как бывает в жизни, обстоятельства всегда сильнее нас. Я вынуждена была отказаться.