— Что ты делаешь здесь, сын мой?

Перед ним стоял человек в длинном белом одеянии. Голакондаполайя понял еще тогда, когда вошел в дом, что этот человек здесь главный.

— Смотрю, — ответил вежливо Голакондаполайя.

— А ты знаешь, кто это? — спросил главный.

— Ченчуамма, — выпалил Голакондаполайя.

Главный улыбнулся и сказал:

— Так, значит, ты янади.

Голакондаполайя утвердительно кивнул.

— А это, — сказал главный, показывая на портрет, — Святая дева — мать Иисуса Христа.

— Тебе здесь нравится? — вновь спросил главный.

Голакондаполайя не смог скрыть своего восхищения и удивления от всего, что он увидел в этом доме.

Главный одобрительно кивал головой. Голакондаполайе нравились его белое длинное одеяние, пышная, мягкая борода и понимающие добрые глаза. Никто в городе до этого с ним так хорошо не разговаривал.

Потом главный сказал, что дом этот — храм, или церковь, женщина и израненный человек — его боги, а сам он священник, или жрец. Все зовут его отец, и Голакондаполайя тоже может звать его отцом. После этих слов на янади напала какая-то оторопь, и тут он вспомнил, что говорил ему дядя. И решил немедленно уйти. Но новоявленный отец пригласил его сесть. Голакондаполайя присел на краешек скамейки. Было неудобно, но он из вежливости терпел.

― Хочешь приходить сюда и молиться нашим богам? ― спросил его отец. — И тогда все, кто сюда ходит, будут братьями и сестрами.

― Ого! ― Голакондаполайя даже привстал от изумления. ― И те белые тоже будут моими братьми и сестрами?

― Конечно, сын мой.

― И я должен буду о них заботиться и их кормить? Как принято у янади? Но ведь моих денег на всех не хватит!

Отец снисходительно улыбнулся и объяснил, что тогда эти братья и сестры будут помогать ему, Голакондаполайе.

Янади задумался. Ему не хотелось расставаться с привычной ему Ченчуаммой, да и такое множество братьев и сестер его пугало.

Священник почувствовал колебания подметальщика. И применил уже не раз испытанный метод.

― Я дам тебе красивый железный крестик, — сказал он, ― и еще двадцать пять рупий в придачу, если ты выполнишь, мою просьбу.

― Вы меня просите, чтобы я приходил сюда молиться? ― переспросил янади.

― Очень прошу, — подтвердил отец.

Голакондаполайя был добр и не мог никому отказать в просьбе. Отцу он тоже не смог отказать и поэтому неожиданно для себя стал христианином. Домой он возвращался в приподнятом настроении. Дядя даже не подозревал, сколько полезных приобретений сделал его любимый племянник за сегодняшний день: два чужих бога, один железный крестик, двадцать пять рупий, отец в белом одеянии и множество братьев и сестер, среди которых значилось несколько белых. Когда Голакондаполайя уже в третий раз сбивчиво объяснил все это, дядя наконец понял, что произошло. Дядя был старым и мудрым янади.

― Хорошо, — сказал дядя, — а как теперь ты выпутаешься из этой истории?

― А зачем мне выпутываться? — весело и самонадеянно спросил Голакондаполайя.

— Как зачем? — удивился дядя. — А что будет с тобой после смерти? Тебе придется идти в Верхнюю страну христиан. А страны, где все твои предки и куда идут после смерти янади, тебе уже не видать.

Голакондаполайе вдруг стал ясен весь ужас свершившегося. Радость мгновенно улетучилась. Он обхватил голову руками и стал раскачиваться из стороны в сторону, издавая всхлипывающие звуки. Дядя печально взирал на племянника. Но Голакондаполайя не зря славился тем, что находил выход из любого трудного положения. Голова у него работала хорошо. И сейчас она неустанно трудилась над поиском выхода. И по мере того как напряженная мысль Голакондаполайи формировала этот выход, всхлипывания и завывания становйлись тише, а раскачивания не такими головокружительными. Наконец он совсем успокоился и обрел способность снова говорить.

— Теперь все в порядке, — заявил он дяде. — Я знаю, что мне надо делать. За день до смерти я снова обращусь к Ченчуамме, выброшу крестик и пойду в Верхнюю страну янади. Только бы мне об этом не забыть.

У дяди от изумления отвисла нижняя челюсть. Племянник превзошел его в мудрости…

Ну а многочисленные братья и сестры, как же с ними? Долгое время Голакондаполайя питал к ним самые братские чувства. Правда, эти чувства не находили должного отклика в душах и сердцах вновь обретенных родственников. А потом случилось вот что. Голакондаполайю не пустили в каменный дом, когда там шла торжественная служба в честь юбилея невесть откуда взявшегося третьего бога со странным именем апостол Фома Неверующий. И все из-за того, что на Голакондаполайе была одна набедренная повязка. Рубашку «братья» и «сестры» ему так и не купили, а у самого него не было для этого денег. В тот день он ушел от дверей каменного дома с чувством облегчающей потери.

Вот и вся история о христианине. К этому можно добавить, пожалуй, еще одно. Единственный христианин янади до сих пор мучается теологической проблемой: не забыть за день до смерти вновь обратиться к надежной и испытанной богине Ченчуамме.

Это случилось в первый день моего появления у янади. Мы остановились у очередной безымянной деревни. У крайней хижины на выжженной земле сидело несколько человек: старик, молодой мужчина, женщина и мальчик.

― Здравствуйте, ― вежливо сказала я.

Мне никто не ответил. Все четверо какую-то минуту молча рассматривали меня.

«Что за странное племя», — подумала я. И стала ждать. И вдруг как будто луч солнца озарил лица сидевших. Они улыбались. Улыбались удивительно искренне и приветливо. И я поняла, что теперь все в порядке. Просто у них не было слова для приветствия. И вместо этого они одаривали человека этой удивительной улыбкой.

Улыбка янади не была чем-то однозначным. Освещая лицо человека, она свидетельствовала о многом. В ней были робость и смущение, открытая радость, иногда немного печали, удивление и нежность, затаенная горечь и прямота смелости. Короче говоря, в этой особенной улыбке как в фокусе сосредоточивалось все, что было свойственно характеру самих янади. Характер этот формировался в течение многих веков в специфических племенных условиях, в теснейшем общении с природой, в среде традиционных представлений об окружающем мире. Окружающий мир менялся быстро, а представление о нем — медленно. Со временем увеличивалась своеобразная несовместимость характера и представлений янади с городом и бытовавшими в нем отношениями. Несовместимость эта почти вычеркнула янади из современного общества и создала в этом обществе представления о племени. Представления эти оказались более примитивными, чем сами янади и их характер. Они сводились к определенному набору эпитетов, прочно прилипших к племени. Чтобы найти эти эпитеты, не надо было обладать ни оригинальностью мышления, ни душевной чуткостью. Янади ленивы, говорят горожане и крестьяне окрестных деревень, янади глупы и тупы, они непрактичны и медлительны, они… Да стоит ли все это повторять? На это янади отвечает только улыбкой, в которой так много простого человеческого достоинства.

Город шумен и непонятен. Все куда-то бегут и торопятся. Здесь, а не в джунглях обречен теперь янади добывать средства к существованию — деньги. Деньги можно только заработать. Остальные пути их добывания янади не известны.

Деньги… Сколько человеческих конфликтов, трагедий и кровавых историй связано с ними! Но об этом янади пока не знают. К деньгам и работе они подходят с позиций древних собирателей и охотников. Если в хижине нет еды, надо идти в джунгли и добыть ее. Когда еда есть, то не надо беспокоиться. Можно не идти в джунгли, можно сидеть на берегу реки и завороженно смотреть на игру ее струй, можно следить за облаками, плывущими по небу, можно бить в барабан и танцевать. Можно многое. А завтрашний день? В данную минуту это понятие почти абстрактное. Завтрашний день неясно рисуется в призрачной дымке отдаленного будущего.