Из Парижа по просьбе Ленина вызывают телеграммой публициста Юрия Стеклова. К утру он уже в Швейцарии, Плеханова Стеклов застает на лужайке под тенистым деревом. Тут же Вера Засулич, Александр Потресов, только недавно отбывший царскую ссылку, Николай Бауман, бежавший из ссылки и примкнувший в Женеве к плехановской группе. Беседа идет о программе новой газеты - “Искры”, а также о другом, задуманном Лениным, печатном органе - научно-политическом журнале “Заря”.
“...Хотя Ленин и шутил, откидываясь назад всем телом... смеялся и рассказывал анекдоты,- вспомнит позднее Стеклов,- но сразу видно было, что это прирожденный вождь, вождь, которого не только выдвинула на это место история, но который и сам прекрасно сознает свое назначение... Нельзя было сказать, чтобы он навязывал свою волю и личность. Это делалось как-то естественно и незаметно. Даже Плеханов, который имел гораздо более богатый революционный стаж и научное образование, перед Лениным как-то отступал на задний план и терялся. Видно было, что Плеханов все-таки кабинетный мыслитель, теоретик, остроумный собеседник, блестящий полемист и писатель, но не более, а Ленин - это кремень, трибун, народный вождь, топором прорубающий дорогу в чаще и уверенно ведущий за собой массы”.[16]
Проходит несколько дней. В Корсье, близ Женевы, вновь съезжаются представители русских социал-демократов и плехановской группы. Вновь совещаются они об издании "Искры", о выпуске “Зари”, об их программе, совместном редактировании.
И в эту, и в предыдущую встречу Ленин знакомит с проектом редакционного заявления. Он обсудил его с единомышленниками еще в Пскове. Проект отражает то, что происходит теперь в России, отражает нынешнее состояние революционной борьбы. А эта борьба характеризуется быстрым распространением идей социал-демократизма; стихийным движением промышленного пролетариата, который начал объединяться в борьбе против своих угнетателей. Проект констатирует, что повсюду появляются теперь кружки рабочих и социал-демократов интеллигентов, повсюду распространяются местные агитационные листки, растет спрос на социал-демократическую литературу.
Российское правительство стремится задержать революционное движение. “Битком набиты тюрьмы, переполнены места ссылки, чуть не каждый месяц слышишь о “провалах” социалистов во всех концах России, о поимке транспортов, о взятии агитаторов, о конфискации литературы и типографий,- но движение не останавливается,- говорится в предложенном Лениным проекте редакционного заявления,- а все растет, захватывает более широкий район, проникает все глубже в рабочий класс, привлекает все больше и больше общественное внимание. И все экономическое развитие России, вся история русской общественной мысли и русского революционного движения ручаются за то, что социал-демократическое рабочее движение будет расти несмотря на все препятствия и преодолеет их”.[17]
“Искра” призвана способствовать этому. Плеханов же проявляет к проекту недоверие. Ленин убеждается: Плеханов исходит из соображений личного престижа, а не интересов дела, он стремится командовать, хочет стать единоличным редактором.
Мелким, убористым почерком на фирменных бланках цюрихского гранд-кафе напишет Ленин вскоре Надежде Константиновне, находящейся в ссылке, об этих первых днях эмиграции, первых встречах, первых спорах, беседах на чужой, нероссийской земле:
“Я старался соблюдать осторожность, обходя “больные” пункты, но это постоянное держание себя настороже не могло, конечно, не отражаться крайне тяжело на настроении. От времени до времени бывали и маленькие “трения” в виде пылких реплик Г. В. (Г. В. Плеханов) на всякое замечаньице, способное хоть немного охладить или утишить разожженные (расколом) страсти. Были “трения” и по вопросам тактики журнала: Г. В. проявлял всегда абсолютную нетерпимость, неспособность и нежелание вникать в чужие аргументы...”[18]
Но не может Ленин допустить, чтобы потухла, так и не разгоревшись, “Искра”. И запишет он для Крупской, ждущей от него вестей: чтобы не дать торжествовать противникам, решено о происшедшем не говорить никому, кроме самых близких. “По внешности,- отметит Владимир Ильич,- как будто бы ничего не произошло, вся машина должна продолжать идти, как и шла,- только внутри порвалась какая-то струна, и вместо прекрасных личных отношений наступили деловые, сухие...”[19]
Поезд везет Ленина через Германию. Всего несколько часов отделяют его от женевских встреч, от переговоров, оставивших у него горький осадок.
Пристроившись у окна, Ленин набрасывает проект соглашения. Первая же строка отмечает “солидарность основных взглядов и тождество практических задач” заграничной группы и российских социал-демократов. Ленин утверждает, что “названные организации заключают между собою союз”, что “обе группы оказывают друг другу всестороннюю поддержку”.[20]
Редакторами “Искры” станут члены обеих групп - Ленин, Плеханов, Аксельрод, Потресов, Засулич, Мартов. А обоснуется редакция в Мюнхене. На этом настоял Ленин: никогда еще в этом городе не было русских революционных организаций; следовательно, там есть больше надежд остаться незамеченными.
На несколько дней он останавливается в Нюрнберге. Здесь встречается с германским социал-демократом Адольфом Брауном. Договаривается с ним о помощи “Искре”. Отсюда рассылает письма. Одно - в Париж, Стеклову,- отзыв на статью, предназначенную для создаваемого партийного органа. Ленин заявляет “о невозможности для социал-демократов хоть на минуту отказаться от своих строго социал-демократических принципов”.[21]
Сюда, в Нюрнберг, пишет Владимиру Ильичу Засулич. После отъезда Ленина она беседовала, оказывается, с Плехановым о только что состоявшихся переговорах. А затем к ней пришло от Георгия Валентиновича письмо. “Он говорит в нем,- сообщает Засулич,- что все время думал об этой истории и разговор со мною окончательно убедил его, что мы правы, а он был неправ”.[22]
Но то, что Ленин в Нюрнберге, что именно сюда занесли его дела “Искры”, должно остаться в строгой тайне. Пусть российская охранка ищет его в другом месте. И он пишет матери в Россию, зная, что это письмо будет перлюстрировано:
“Удивляюсь я, дорогая мамочка, что не получаю от тебя ни одного письма: я писал тебе уже дважды из Парижа и теперь пишу с дороги (ездил кататься на Рейн). Я здоров и провожу время недурно: видел на днях Анюту (А. И. Ульянова-Елизарова находилась в то время в Нюрнберге), катался с ней по одному очень красивому озеру и наслаждался прелестными видами при хорошей погоде, а здесь хорошая погода тоже редкость, вообще же дожди, грозы”.[23]
Не был между тем Ленин в Париже. Не ездил кататься на Рейн. И пишет так из Нюрнберга лишь потому, что соблюдает строжайшую конспирацию.
Не здесь ли, до отъезда из Нюрнберга, перерабатывает и дополняет Ленин написанный им ранее проект заявления об издании газеты? Оно выйдет вскоре отдельным листком. И будет стоять на этом листке эпиграф, который давно избрал для “Искры” Ленин,- строка из ответа декабристов Пушкину на его послание в Сибирь, ответа, написанного в Читинском остроге,- “Из искры возгорится пламя”. Ведь убежден Ленин, что возгорится из искры могучее пламя, И сожжет оно все старое, все прогнившее, очистит человечеству путь в новую эпоху.
Ленин озабочен тем, чтобы быстрее опубликовано было заявление. Нельзя, чтобы и другие, подобно Плеханову, рассматривали “Искру” прежде всего как литературное предприятие. “По мере наших сил,- утверждает он в заявлении,- мы будем стремиться к тому, чтобы все русские товарищи смотрели на наше издание как на свой орган, в который каждая группа сообщала бы все сведения о движении, с которым бы она делилась своим опытом, своими взглядами, своими запросами на литературу, своей оценкой социал-демократических изданий, делилась бы, одним словом, всем, что она вносит в движение и что она выносит из него. Только при таком условии возможно будет создание действительно общерусского социал-демократического органа. Только такой орган способен вывести движение на широкий путь политической борьбы”.[24]