И вот уже фашисты с победными криками поднялись в атаку. «Дегтярев» вновь встретил их прицельным огнем. Молчал только автомат Бабины, раненый Иван упал ниц.

Когда кончились патроны и пули, Станислав и Чеслав встали во весь рост — высокие, сильные.

— Прощай, Чеслав, — сказал Станислав и, взяв пулемет за дуло, двинулся навстречу фашистам.

— Прощай, — громко отозвался Чеслав и пошел с ним рядом.

Фашисты, вооруженные автоматами, гранатами, финскими ножами, в нерешительности остановились. Они выжидающе смотрели на идущих навстречу партизан. Офицер что-то тихо говорил солдатам — вероятно, приказал не стрелять.

Тишину разорвала автоматная очередь: собрав оставшиеся силы, Иван выпустил последние патроны.

— Ванюша, держись! — что было сил крикнул Станислав и врезался в самую гущу карателей.

Размахивая прикладом пулемета налево и направо, он прокладывал дорогу к товарищу.

Ни на шаг не отставал Чеслав. При каждом ударе стволом автомата он зло приговаривал:

— Это тебе, гад, за Белоруссию! Это тебе, подонок, за родную Польшу! Это тебе, нечисть, за любимую Варшаву!

Но силы были слишком неравны…

В этом бою погибло семь бойцов группы. Каратели потеряли несколько солдат и офицеров.

…Синкевич кончил говорить, но, судя по его мелко дрожащим губам, воспаленно горящим глазам, мыслями все еще был там, под Антоновкой.

Тихо стоял, прислонясь к печке спиной, будто отогреваясь от внезапно обрушившегося неприятного холодка, Линке.

— Так… — Рабцевич качнулся взад-вперед, перевел взгляд на Линке. — Что предложишь, комиссар? Как поступить с командиром группы?

Линке ответил не сразу.

— За то, что, попав в такое положение, не растерялся, не дал погибнуть всей группе, его следовало бы наградить. Но, думаю, наши потери могли бы быть меньше, если бы он, перед тем как войти в Антоновку, не только наблюдал за деревней, но и выслал дозор. — Линке помолчал. — В таком случае его следовало бы наказать.

Рабцевич резко встал, приказным тоном произнес, глядя на Синкевича:

— Отстраняю-тебя от командования группой. Можешь идти!

Синкевич повернулся, шагнул к двери. Из рваного сапога вылезла портянка.

— Постой, — окликнул Рабцевич. — Найди Процанова, скажи, что я приказал выдать тебе и бойцам новое обмундирование. Все!

Командир и комиссар видели в окно, как Синкевич медленно, будто не зная, куда идти и что делать, спустился с крыльца, постоял и потом побрел через двор.

— Не следовало бы его отстранять, — покачал головой Линке, — он ведь, можно сказать, на том свете побывал…

В расширенных глазах Рабцевича блеснуло пламя.

— А почему же ты мне это раньше не предложил? Или теперь жалко стало? — Волнуясь, полез за кисетом. Сделал одну затяжку, другую и, несколько успокоясь, добавил: — Ты видел его состояние? Глаза видел? Его сейчас нельзя оставлять командиром. Вот забудется, придет в себя, тогда и решим.

В начале ноября из Центра пришла радиограмма. В ней в связи с приближением Советской Армии отряду приказывали перебазироваться под Пинск.

Рабцевич хорошо знал Пинщину еще с гражданской.

После изгнания белополяков и кайзеровцев из Качеричей Рабцевича избрали в волостной революционный комитет. Заведовал земельным отделом, участвовал в распределении помещичьих земель среди крестьян. Тогда же, в семнадцатом, стал членом РСДРП(б). В конце 1918 года добровольцем вступил в Красную Армию. Вскоре Рабцевича направили на курсы командного состава. Учеба в Москве неоднократно прерывалась боевыми заданиями: курсантов бросали то на один, то на другой фронт. Участвовал Рабцевич и в боях с Юденичем на подступах к Петрограду. В феврале 1920 года по окончании курсов его назначили начальником полковой команды пеших разведчиков 29-го стрелкового полка. В один из январских дней 1921 года Рабцевича вызвал член Реввоенсовета Западного фронта товарищ Жан и предложил отправиться в длительную командировку в Западную Белоруссию. Три с половиной года провел тогда Рабцевич под Барановичами, Пинском, вдоль и поперек исходил местные леса и болотные топи.

Как же пригодился теперь опыт тех далеких лет!..

Посоветовавшись с Линке, начальником разведки Николаем Прокопьевичем Бабаевским и начальником штаба Федором Федоровичем Побажеевым, Рабцевич решил сначала послать под Пинск одну из боевых групп, чтобы она подыскала место для базы, а уж потом отправиться в дорогу всем отрядом.

— Карл, — сказал Рабцевич, — думаю, тебе следует возглавить это дело… Группу Игнатова возьмешь с собой?

— Конечно…

Еще когда стояли под деревней Столпище, Линке ходил с Игнатовым на диверсионную операцию. Между комиссаром и бойцами группы установились дружеские отношения. Шло время, взаимная симпатия росла. Когда выдавалось время, Линке с удовольствием приходил к игнатовцам, проводил занятия с бойцами, участвовал с ними в операциях.

— Вот и хорошо, — сказал Рабцевич, — пойдете вместе…

Александр Маркович тут же написал письмо давнему другу Василию Захаровичу Коржу, командовавшему под Пинском партизанским соединением, попросил оказать комиссару необходимую помощь.

Собирались обстоятельно, но недолго. Уже прощаясь, Рабцевич заметил:

— Под Пинском будешь заходить в деревни, передай старожилам привет от Виноградского (в гражданскую у меня кличка такая была) — примут как своего, не только расскажут, покажут, но и пособят, чем смогут.

Только Линке ушел, как из Москвы поступила новая радиограмма. Центр требовал отчета о деятельности отряда. Эта директива не застала Рабцевича врасплох. Ему было что рассказать о своих людях. В отряде уже было сто четыре человека, на их счету сорок два пущенных под откос эшелона, более двух тысяч уничтоженных оккупантов. В Бобруйске, Жлобине, Калинковичах, Мозыре активно действовали связные.

Отчет написал быстро. Можно было передать его шифром по рации. Но в распоряжении Рабцевича находились еще добытые разведчиками секретные документы врага. Встал вопрос о том, кто доставит их в Москву.

— Пожалуй, лучше всего это сделать тебе, — сказал Рабцевич Бабаевскому. — Ты уже летал в Москву, со всеми знаком, тебе и карты в руки. Сам знаешь, как необходим нашему командованию план взрыва фашистами важных объектов Бобруйска на случай своего отступления и схема укрепления фашистами Калинковичей.

На том и договорились. Утром 7 декабря 1943 года начальник разведки Бабаевский и начальник штаба Побажеев отправились в Москву.

Участок белорусской земли шириной почти в сорок километров, от Паричей до Озаричей, и глубиной до самого фронта, который придвинулся чуть ли не вплотную к Жлобину, был освобожден партизанами от фашистов. Получился своеобразный коридор до передовых частей Советской Армии. Этим коридором и решил воспользоваться Рабцевич. Ему нужно было оружие для связных, изъявивших желание уйти с отрядом на Пинщину. Рабцевич надеялся получить это оружие на армейских складах.

Синкевич, который вновь командовал группой, разведал дорогу, и Рабцевич 10 декабря на санитарном фургоне, недавно угнанном у фашистов, отправился к линии фронта в район Гороховичи — Любань. Он сам вел машину.

Свободно, без приключений доехали до передовой и попали к бойцам Севской дивизии, бывшим московским ополченцам. Рабцевич сразу же отправился к командиру полка, а от него на склад дивизии за оружием, патронами, взрывчаткой, обмундированием, солью… Машину набили доверху: Процанову и гвозди надо, и дратва нужна, а когда увидел, что офицер подметок дает сколько ни попроси, от избытка радости обнял его.

— Ну, друже, ну спасибо, браток, век тебя мои бойцы не забудут!

Вечером засобирались в обратный путь. И тут Рабцевич увидел у полчан противотанковое ружье. Он сразу загорелся мыслью приспособить его для нужд своего отряда. Ведь с помощью ПТР можно издали вывести из строя вражеский эшелон: бронебойные пули свободно пробьют котел на паровозе. Командир полка распорядился изыскать возможность и выдать Рабцевичу пару таких ружей и пару ящиков патронов к ним.