"Пусть тот п_о_д_а_в_и_т_с_я заздравным кубком, кто тебе зла желает!" — вскричал князь Зубцовский, оборачивая осушенный им кубок на свою голову.

— Постой-ка, посторонись, князь! — сказал Туголукий, обращая лукавые взоры на Шемяку. — Не поперхнулся ли князь Димитрий Юрьевич?

В самом деле, Шемяка, занятый жарким разговоров с соседями, поторопился выпить кубок свой и поперхнулся.

Глаза Софии заблистали при намеке Туголукого и нечаянном этом случае.

— Что ты скажешь, батюшка, князь? — спросила она, обращаясь к Константину Димитриевичу.

"Ничего, княгиня-сестрица", — отвечал хладнокровно Константин.

— Нет, не ничего, а явно, что Господь простоте дает разум, а на злодее шапка горит!

"Что за обычай ныне завелся у тебя, княгиня, — сказал князь Тверской, — все толковать о ворогах, когда за трапезою сидят друзья твои и твоего сына!"

— Богу ведомо, князь, нет ли за трапезою Искариота, который лобзает нас иудинским лобзанием.

"Так за чем же стало, тетушка, — сказал Шемяка, вмешавшийся в речь княгини, — подай ему кусок хлеба с солью, а между тем прикажи покамест Ивану Борисовичу спрятать язык подальше".

— Нет ли у тебя лишнего кармана? — спросила София.

"Нет! — отвечал Шемяка. — Впрочем, и не стоит труда прятать такую вещь, которая никуда не годится, которую и на улице не подымет, кто об нее ногою запнется".

— Ох! ты молодежь, молодежь! — вскричал князь Зубцовский. — За что ты вздумал гневаться! Будто не знаешь, что Ивану Борисовичу, как ветряной мельнице, никто не указ: дует ветер — она мелет, хочется ему говорить — он говорит.

"А другие слушают, да подтакивают! — Вот что, князь, нехорошо!"

— Кто же, по-твоему, эти другие? — спросила София.

"Кто? — отвечал, улыбаясь, Шемяка, — на злодее шапка горит…"

— Как! Что ты сказал, князь?

"Ничего: я повторил твои слова, Великая княгиня, тетушка".

— Есть о чем толковать, — подхватил князь Ярославский, предвидя, что София готова была отвечать с гневом. — Топи правду и неправду в вине!

"На дне останется и выскочит", — сказал князь Можайский.

— И глаз выколет! — проговорил князь Зубцовский.

"Кому выколет?" — спросил князь Ярославский, принимаясь за кубок.

— Тому, кто старое помянет! — вскричал Шемяка, поставя на стол порожнюю чару и стараясь придать разговору шутливый оборот.

"Отними же Бог у меня память", — громко вскричал Туголукий, уже довольно пьяный.

Думали опять напасть на него с шутками, желая всячески изменить разговор, беспрерывно принимавший вид неприязненный.

"Что ты говоришь? — вскричало несколько голосов. — Молиться о том, чем уже Бог тебя пожаловал!"

— Коли бы так! — вскричал Туголукий. — Ан нет! вот так все и помнится такое, чего не могу забыть, по вере и правде!

"Еще один кубок Ивану Борисовичу и его желание совершится, — сказал князь Зубцовский, — он все забудет!"

— Здоровье князя Ивана Борисовича! — вскричали многие.

"Его здоровье? Пожалуй!" — сказала София, смеясь.

— Все пьют, кроме князя Василия Юрьевича: только он меня не любит!

"Василий Юрьевич! выпей!" — сказал князь Ярославский.

— Нет! подавится! — вскричал Туголукий.

"Слушай, ты, Тугой Лук, — промолвил с досадою Косой, — помни пословицу: не в свои сани не садиться".

— Ну, что ты его обижаешь, Божьего человека! — вскричал князь Зубцовский.

"Я дивлюсь тому, что вы, князья, не найдете другой речи, кроме глупых слов этого князя Иванушки-дурачка, — отвечал Косой. — Если вы им дивитесь — вас жаль, если над ним смеетесь — его жаль! А ни в том, ни в другом случае, право, не смешно".

— Нельзя ли, брат, уволить нас от твоего совета, — сказал князь Ярославский, оскорбленный словами Косого. — Молоденек еще ты учить других; в наше время, кто был помоложе, тот слушал старших.

"Он считает себя старшим", — сказал кто-то из гостей.

— В чужом доме все моложе хозяина, — подхватил другой.

"Мне кажется, что у многих голов теперь хозяева удалились", — отвечал Косой, озираясь с досадою.

— Слушай, брат Василий Юрьевич, — молвил князь Зубцовский, — непьяному с пьяным не беседа. Отставать от других не надобно.

"И приставать не годится: душа мера; я вам, а вы мне — не указ".

— А если бы тетушка, Великая княгиня?

"Не всякая тетушка матушка, есть и мачехи", — сказал кто-то.

— Что это изволишь ты говорить, князь Василий Юрьевич? — спросила София, вспыльчиво.

"Здесь так много и вдруг говорят, — отвечал Косой, — что я не знаю, о чем ты спрашиваешь, княгиня. Ты не отличила моей речи от других".

— Твои речи всегда так разумны, что их легко можно отличить от других, как галку по полету.

Косой промолчал. Это более рассердило Софию. "Ты уж не изволишь и отвечать мне?" — сказала она.

— Иногда молчание лучше речей, — сказал Косой. "Змеиное твое молчание, — вскричала София, — змея молчит, а только жалит".

— Змея — женщина! — сказал Косой, с гневом бросив вилку на стол. — Не знаю, с чего применять ее к мужчине!

София побледнела от досады. — "Князь! Княгиня!" — вскричали многие собеседники, предвидя и желая утишить бурю. Смятенный шум раздался в палате.

— В самом деле, не думаешь ли ты, князь, что ты старше других в нашей беседе? — вскричала София. — Так я тебе докажу, что я жена твоего дяди и мать твоего Государя!

"Надо мною один Государь — Бог!"

— А отец разве не Государь тебе? — сказал князь Ярославский, у которого все еще не прошла досада, причиненная словами Косого.

"Видно, князь Юрий не отец ему!" — вскричала София, злобно усмехаясь.

— Вернее, нежели твоему сыну мой покойный дядя! — отвечал Косой, не в силах будучи переносить обидные речи тетки.

"Наглая душа! как ты смеешь сказать мне такие непристойные речи?" — закричала София. Косой тронул душу ее за самое больное место.

— Полно, полно — князь, княгиня! — заговорили тогда многие.

"Послушайся друзей, Василий Юрьевич, — проговорил сам князь Ярославский, — за что ты гневаешься? Между друзьями что за перекоры!"

— Вижу, какими друзьями окружен я здесь, князь Александр Федорович: не выдают тетушку в слове, — сказал Косой, отодвигаясь от стола и желая встать со своего места.

"Ты осмеливаешься здесь своевольничать!" — воскликнула София, поспешно вставая.

— Умрем за матушку нашу, Великую княгиню! — закричал Туголукий, поднявшись и стуча в стол кулаком. Многие бояре выскочили из-за своих столов, многие князья также поднялись с места.

— Великая княгиня! Тетушка! послушай — внемли доброму слову! — говорили Константин Димитриевич, князья Тверской и Ярославский, но — тщетно. Среди шуму слышны были угрозы, которыми с разных сторон разменивались бояре и князья. Голос Софии раздавался среди всех: "Крамольник — злоумышленник — злодей!" — восклицала она.

"Умрем за Великую княгиню!" — возглашал между тем Туголукий.

— Заткни ему рот, князь Чарторийский! — сказал Шемяка и обращаясь то к Софии, то к брату старался уговорить их: "Послушайте, тетушка, брат! Побойтесь Бога, постыдитесь людей…"

— Ты думаешь, что я не знаю твоих замыслов? — кричала София, не внемля ничему. — Что я тебя, злодея, за стол-то свой посадила с честными князьями, так ты думаешь, я и отдамся в твои руки?

"Бог с тобой и с твоим хлебом-солью, когда ты ими коришь меня! — воскликнул Косой. — Я не хочу быть твоим гостем — возьми деньги за хлеб, за соль, только не кори! Князья! свидетельствуйте: я ли начал такую позорную ссору?"

— Он! — Нет, не он! — Князь виноват! — Князь прав! — кричали со всех сторон.

"Ты мне заплатишь, князь-голытьба? — вскричала София, вдруг подбегая к Косому. — Да чем заплатишь, ты, князь без поместья? Знаешь ли ты, что только по милости моей и сына моего у тебя есть кусок хлеба, а у твоего отца горшок каши?"