Наконец я отправился в постель, переживая в воображении все виденное и слышанное в стенах этой древней твердыни. Едва я успел заснуть, как меня пробудил ужасный шум и гам, какой смутил бы и самого рыцаря из Ламанчи, даром что без шума не обходился ни один его постой[25]. Казалось, будто в город снова вторглись мавры или что разверзлась преисподняя, о которой рассказывала хозяйка. Я выскочил, полуодетый, узнать, в чем дело. Это была всего-навсего шутовская серенада новобрачным: некоему старцу и полногрудой девице. Я пожелал им доброй ночи и приятной серенады, удалился на покой и крепко проспал до утра.

Одеваясь, я с любопытством разглядывал местных жителей из окна. По двое, по трое расхаживали франтоватые молодые люди в причудливых андалузских нарядах, бурых плащах, закинутых на плечо в неподражаемом испанском стиле, и маленьких круглых шляпах-махо, сбитых набекрень. У них был тот же лихой вид, что я замечал у фатоватых горцев Ронды. Вообще в этой части Андалузии сплошь попадаются такие молодцы. Они слоняются по градам и весям, похоже, что у них пропасть времени и уйма денег; все они «с конем и при оружии». Это охотники поболтать, покурить, мастера побренчать на гитаре, пропеть куплеты своим махам и особенно станцевать болеро. По всей Испании даже последние бедняки располагают преизбытком благородного досуга: видимо, считается, что истому кабальеро суетиться не пристало, но у андалузцев досуг бесшабашный, ничуть не похожий на вялое праздношатание. Это ухарство, несомненно, объясняется рискованной контрабандой — главным промыслом жителей горных областей и приморских районов Андалузии.

Разительно отличались от этих гуляк два длинноногих валенсианца с ослом на поводу, навьюченным рыночным товаром; поверх вьюков лежало готовое к бою ружье. На них были просторные кафтаны (jalecos), широкие холщовые шаровары (bragas), едва достигавшие до колен и похожие на шотландские юбки, красные fajas — кушаки, плотно обмотанные вокруг пояса, плетенные из дрока (espartal) сандалии; головы повязаны цветными платками на манер тюрбанов, но с открытой макушкой; короче, одеты они были почти что по мавританскому обычаю.

На пути из Лохи к нам пристал кабальеро на добром коне и отлично вооруженный, в сопровождении пешего эскопетеро, или стрелка. Он учтиво приветствовал нас, и вскоре мы познакомились ближе. Он был начальником таможни, а вернее, как я полагаю, командиром отряда, патрулирующего дороги и выслеживающего контрабандистов. Эскопетеро был из числа его стражников. За время утреннего перехода я кое-что разузнал у него касательно контрабандистов, составивших в Испании нечто вроде рыцарского ордена. По его словам, они стекаются в Андалузию со всех концов, но чаще всего из Ламанчи; иногда в назначенную ночь принимают товары, пронесенные мимо таможенных постов на берегу Гибралтара; иногда же встречают корабль, который этой ночью дрейфует у берега. Они держатся кучно и передвигаются затемно, а днем скрываются по barrancos — горным излогам или на уединенных усадебках, где им обычно рады, потому что они щедро оделяют хозяев контрабандным добром. И то сказать, почти все наряды и украшения, которыми щеголяют жены и дочери обитателей горных деревушек и усадеб, — подарки веселых и тороватых контрабандистов.

На побережье они встречают корабль, высматривая его ночью с какой-нибудь скалы или мыса. Если неподалеку покажется парус, они подают условный сигнал — положим, трижды выставляют фонарь из-под полы плаща. Если на сигнал отзываются — сходят на берег и готовятся проворить дело. Корабль подплывает ближе и спускает на воду все свои шлюпки с контрабандным грузом, упакованным, как надо для вьючной перевозки. Тюки быстро вышвыривают, еще быстрее подбирают и вьючат — и контрабандисты мигом исчезают в горах. Они пробираются самыми крутыми, неведомыми и безлюдными тропами, и преследовать их толку мало. Таможенные стражники и не преследуют, они поступают иначе. Прослышав, что какая-нибудь шайка возвращается с грузом через горы, они выходят сильным отрядом, — скажем, двенадцать стрелков и восемь конников, и располагаются возле исхода из горной теснины. Стрелки устраивают засаду в самой теснине, пропускают шайку мимо, поднимаются и открывают огонь. Контрабандисты бросаются вперед и натыкаются на конников. Происходит яростная схватка. Попавшие в западню контрабандисты сдаваться не хотят ни за что. Одни спешиваются и отстреливаются из-за конских спин, как из-за насыпей, другие обрезают веревки, сбрасывают тюки, чтоб отвлечь врага, и верхом пускаются наутек. Кому-то удается таким образом уйти ценою поклажи, кого-то захватывают с конем и товаром, иные же бросают все и налегке карабкаются по кручам.

— И тогда, — воскликнул Санчо, внимавший жадным ухом, — se hacen ladrones legitimos! (Они становятся законными грабителями!)

Я от души рассмеялся над тем, как Санчо узаконил ремесло грабителя, но таможенный начальник сказал мне, что обнищавшие таким образом контрабандисты действительно считают себя вправе разбойничать, взимая мзду с проезжих, покуда не накопится денег на коня и наряд, приличествующий их ремеслу.

К полудню спутник наш попрощался с нами и свернул в крутое ущелье, эскопетеро за ним; вскоре после этого горы расступились, и мы выбрались в прославленную Гранадскую долину.

Нашу последнюю полуденную трапезу мы вкусили под сенью олив на берегу ручейка. Мы были в местах, освященных историей, неподалеку от рощ и садов дворца Сото де Рома. Легенда гласит, что выстроил его граф Хулиан[26], сокрывший в нем от глаз людских свою безутешную дочь Флоривду. Потом здесь была загородная резиденция мавританских повелителей Гранады; во времена недавние она стала местопребыванием герцога Веллингтона[27].

Наш достойный оруженосец скроил унылую физиономию, выворачивая напоследок свои альфорхи, и пожаловался, что пугь подходит к концу, а между тем с такими кабальеро он, мол, готов на край света. Однако ж отобедали мы весело: будущее представлялось восхитительным. День стоял безоблачный. Солнечный зной умерялся прохладным дуновением гор. Перед нами простиралась изумительная долина. Вдали, над романтической Гранадой, возвышались красные башни Альгамбры и упирались в небеса сияющие серебром снежные вершины Сьерры-Невады.

Покончив с едой, мы расстелили плащи и устроили себе последнюю сиесту al fresco[28], убаюканные жужжанием пчел среди цветов и голубиным воркованием на оливах. Жара спала, и мы тронулись в путь. Через некоторое время мы поравнялись с тучным человечком жабьего вида верхом на муле.

Он завел разговор с нашим Санчо и, вызнав, что мы чужеземцы, взялся показать нам хорошую гостиницу. Он, мол, эскрибано (нотариус) и знает город как свои пять пальцев.

— Ah Dios Senores! Что за город вы увидите! Какие улицы! Какие площади! Какие дворцы! А женщины — ah, Santa Maria purisima, — какие женщины!

— А та ваша гостиница, — сказал я, — она в самом деле хорошая?

— Хорошая! Санта-Мария! Лучшая в Гранаде. Salones grandes, camas de luxo, colchones de pluma. (Большие залы, роскошные спальни, пуховые перины.) Ах, сеньоры, вы будете жить, как царь Чико в Альгамбре.

— Как будут мои лошади? — воззвал Санчо.

— Как лошади царя Чико. Chocolate con leche у bollos para almuerzo. (На завтрак какао с молоком и сдобными булочками.) — И он подмигнул и ухмыльнулся оруженосцу.

После таких заверений нечего было и раздумывать. Мы ехали шагом во главе с жирненьким нотариусом, который поминутно оборачивался к нам, издавая все новые восклицания по поводу великолепия Гранады и нашей блаженной будущности в гостинице.