Набоков прибегает к приему табуирования слова-объяснения, чем придает ему смысл магический. Запрет на произнесение ведет к характерному для мифологических текстов синонимическому варьированию, иносказанию. Пародийный эффект в подборе синонимических определений возникает в результате попытки уравнения сакрального и профанного. Еще пример из разговора в поезде: «Дело в том (говорит Мартын. — Н. Б.), что я предполагаю исследовать одну далекую, почти недоступную область»… «Я всегда утверждаю, — сказал француз, — что у наших колоний большая будущность. У ваших, разумеется, тоже». — «Я собираюсь не в колонии. Мой путь будет пролегать через дикие опасные места…» — «Вы, англичане, любите пари и рекорды… На что миру голая скала в облаках? Или… айсберги… полюс, например?» — «… Но это не только спорт. Да, это далеко не все. Ведь есть еще… любовь, нежность к земле, тысячи чувств, довольно таинственных» (с. 178–179).

Задача Мартына приобретает значение сакральной сверхзадачи. Она реконструирует, подчиняет себе мир героя, который в его глазах теряет прежние оценочные критерии. Для персонажей пространства общественного смысл задачи не ясен. Так, Дарвин говорит Мартыну: «Я только не совсем понимаю, зачем это все» (с. 228).

Вместе с тем в романе заявлен «зримый» маршрут героя. Мартын говорит Дарвину: «…я собираюсь нелегально перейти из Латвии в Россию… на двадцать четыре часа, — и затем обратно» (с. 228).

В романе «Подвиг», как и в поэмах Гомера и Вергилия, в образе главного героя символическая значимость преобладает над образной конкретностью. Моделью поведения заявляется геройство. «В науке исторической Мартыну нравилось то, что он мог ясно вообразить, и потому он любил Карляйля» (с. 74). Шотландский писатель Томас Карлейль (1795–1881) — автор знаменитой книги «Герои, культ героев и героическое в истории».

Личность Мартына фактически условна, что отражено в многократно повторяемых определениях его как «никто», «ничто», «инкогнито». Например, Соня говорит Мартыну: «У него (Бубнова. — Н. Б.) есть по крайней мере талант… а ты — ничто…»(с. 167). Или в сцене традиционно конфликтной, когда Черносвитов, муж, застает жену с Мартыном (с. 49). Ни муж, ни жена словно не видят его[131]. Укрытие героя за определениями «ничто», «никто» — отсылка к знаменитому эпизоду с Циклопом, от которого Одиссей спасается, остроумно назвав себя «Никто» (Песнь IX).

В «Подвиге», как и в моделирующих его поэмах, герой условно равен своему назначению, сюжет реализуется в пределах оппозиционных характеристик героя, где одна маркирует роль Мартына в мире реальном, профанном, зримом, а вторая — в пространстве мифологическом, сакральном, потаенном. Мартын — «изгнанник» (с. 76) и «избранник» («ничто не могло в нем ослабить удивительное ощущение своей избранности», с. 187). Бинарная характеристика отсылает к образу Энея.

Другая оппозиционная пара: «барчук»/«батрак». Соня говорит Мартыну: «Ты просто путешествующий барчук» (с. 167). На юге Мартыну, «ввиду полного обнищания, пришлось наняться в батраки» (с. 186). Эта характеристика — аллюзия на Одиссея: царь Итаки возвращается в свой дом в облике старика нищего. В противоположность гомеровскому, герой «Подвига» нанимается в батраки в чужом краю, а в свой возвращается барином, вольным человеком. Аналогично понимается и еще одно парное определение Мартына: будучи «потерянным странником» (с. 185) в изгнании, он возвращается «вольным странником» (с. 174) в Россию/Зоорландию.

2. Мифологическое пространство.

Художественное пространство «Подвига» наделено признаками пространства мифологического. Оно таинственно и вещно, фантастично и реально, репетитивно и уникально, а главное — его отличает цельность общей картины мира.

В романе постоянно наблюдается характерное для мифа взаимодействие верхнего и нижнего миров. Медиатором является, как правило, герой. Мартын «смотрел на небесную реку, между древесных клубьев, по которой тихо плыл» (с. 60). Земной мир отражает высший и наоборот. «Дорога была светлая, излучистая… слева… долина, где серповидной пеной бежала вода…» (с. 52).

Примечательно, что оценочные характеристики верха и низа в «Подвиге» переменчивы. Например, Мартын чуть не погиб летом, «едва не сорвавшись со скалы» (с. 101). Зиланов «спасся от большевиков по водосточной трубе» (с. 92) — тут обыгрывается пародийный синоним водного пути и вертикальный, направленный вниз маршрут спасения. В финале романа Мартын, вернувшись с юга, отправляется на север, в Зоорландию: географическое восхождение оказывается символическим спуском в инфернальное пространство.

Географическая карта романного мира у Набокова по аналогии с Гомером и Вергилием сочетает вымышленные и реальные названия. Но у Набокова реальные имена часто выдают себя за вымысел, а вымысел удачно гримируется под действительность. Так, примеры реальных названий городов на границе Латвии и России/Зоорландии прочитываются как буквализация метафоры. Грузинов показывает на карте: «…Режица, вот Пыталово, на самой черте…» (с. 203)[132].

Еще несколько примеров из крымских страниц романа. Узнав о смерти отца, Мартын «долго блуждал по Воронцовскому парку» (с. 15). Семья Лиды «жила в Адреизе» (с. 21). Мартын вспоминает купальни, свой «правильный кроль» (с. 25), который Лида не видела, так как «отходила налево к скалам, прозванным ею Айвазовскими» (с. 25).

Как свидетельствует географический справочник «Россия», «именье князя М. С. Воронцова расположено в Алупке. Отлогий склон горы от дворца до моря занят роскошным нижним парком, в котором попадаются аллеи громадных кипарисов» (см. начало романа, когда Мартын выходит на зов матери из «кипарисовой аллеи», с. 15). «Шоссейная дорога спускается к берегу моря, где устроена купальня… От купальни вдоль моря по направлению к востоку проходит дорожка и против нее живописный хаос скал… На одной из них… известной под именем скалы Айвазовского, устроена площадка»[133].

Таким образом, название скалы оказывается реальным, а вот название городка, где жила семья Лиды, — вымыслом. Имя его, Адреиз, создано по образцу распространенных названий Крымского побережья: Симеиз, Кореиз, Олеиз. Сопоставление географического и романного описаний убеждает, что Адреизом назван Симеиз[134], находившийся в трех верстах от Алупки (сравнительно небольшое расстояние отделяет городок Лиды от дачи Мартына, так как он «возвращается ночью пешком», с. 21).

К числу указаний на мифологичность романного пространства относится прием географических аллюзий. Приведу два примера. Аллюзия на Гомера. Она сделана с демонстративным указанием адресата и воплощает зримый уровень текста. Мартын в Греции стоит на взморье с женщиной, чью юбку швырял «ветер, наполнявший когда-то парус Улисса» (с. 42). Другая аллюзия на Вергилия. Она закодирована в названии локуса и соотносится с потаенным уровнем произведения. Соня рассказывает Мартыну, что ее сестра «Нелли умерла от родов в Бриндизи…» (с. 103). Бриндизи, старое название Брундизий, — порт в Италии, где по возвращении из Греции умер Вергилий. Свое путешествие поэт предпринял, чтобы увидеть греческие и троянские места. Вергилий, как известно, не закончил «Энеиды» и завещал друзьям сжечь ее. Условие это художественно воспроизведено в тексте в образе смерти от родов.

Важным признаком мифологического пространства «Подвига» является размывание четких границ между реальными и потусторонними мирами. Герой выходит на случайной станции на юге Франции и, пройдя по улице, вдруг спохватывается, что не заметил названия городка. «Это приятно взволновало его. Как знать, — быть может, он уже за пограничной чертой… ночь, неизвестность… сейчас окликнут…» (с. 183). Неопределенность мирораздела делает осязаемее соседство потустороннего.