— Для пользы же дела, дурень!

— Бабы, это по твоей части. Думаешь, я не знаю про Зинку из итээровской столовки?

— Ха! Вспомнил!

— Тоже грудастая — будь здоров!

В дверь постучали. Это был шофер супругов Гвиано.

— Э-эх! — тяжко вздохнул Фома, — Будь она проклята, докторская житуха!

В правление планерного авиаклуба «Ломбардия» пришел молодой человек. Он представился:

— Пол Эккерт. Корреспондент. Швейцария.

— Чем можем вам служить, синьор Эккерт?

— Летать. Планер.

— Вы хотите заняться тренировочными полетами?

— Да. Полеты. Много.

— С инструктором? Или один?

— Один. Да.

— Прошу заполнить карточку, а затем внести сумму за весь сезон — чеком или наличными.

Седых вынул шпаргалку, составленную для него Фомой, и заполнил карточку. Затем уплатил деньги в кассу.

— Когда синьор Эккерт начнет полеты?

Эккерт глянул в какую-то бумажку и сказал:

— Сейчас.

Команда натянула резиновые тросы. Техник поднял руку. Седых тоже. Техник резко опустил руку. Стопор отключен, и планер взмыл в небо. Он сразу же стал нырять по невидимым ухабам.

Ерема приговаривал:

— Ни фига, разберемся, что к чему! Рычагов всего два. Где наша не пропадала!

По на первый раз разобраться было трудно. И планер крепко стукнулся носом о землю. Швейцарский журналист расквасил нос и разбил губы. Но на вопрос, не доплатит ли все же синьор за инструктора, помотал головой:

— Нет! Один!

Доктор Зайдель встретил в коридоре тюремной канцелярии надзирателя Репосси. Он передал ему пачку денег и шепнул:

— Скажи этому гаду, что получит еще столько же. И пусть запомнит: ваше совместное дежурство до полуночи в воскресенье.

— Хорошо, синьор профессоре.

Двухместный планер «Савиола» с Эккертом на борту был отбуксирован к облакам самолетом. Трос сбросили, и швейцарец стал совершать плавные круги над морем, где сильны восходящие потоки воздуха.

Стоявший на аэродроме инструктор сказал:

— Поразительные успехи у этого швейцарца! Так быстро освоить пилотирование редко кому удается.

— Да, талантливый малый! Но чудаковатый. Молчит все, только глазами сверкает.

— Ну, журналисты вообще ведь народ эксцентричный!

Синьора Гвиано возлежала на кушетке. На ней был прозрачный пеньюар. Гордо вздымался обтянутый тонким шелком бюст.

Доктор Альберт Зайдель, светило швейцарской медицины, тоскливо слушал излияния болящей супруги полковника:

— Я не устану повторять, милый мой профессоре, если б вы жили в Риме, стали бы миллионером! Вы затмили бы своим искусством всю эту ораву дилетантов, которые по недоразумению считаются медиками, но разбираются только в одном — в подсчете лир… Решайтесь, доктор! Я помогу вам найти виллу в окрестностях Рима, я создам вам клиентуру.

— Тут надо крепко обмозговать! — сказал Зайдель.

В комнату, постучав, вошел полковник Гвиано. Он бодро спросил:

— Ну и каковы успехи Джанины?

— Она молодцом, — сказал доктор, — в пятницу уже сможет ходить на прогулки. А в воскресенье я разрешу синьоре даже выпить вина и поесть мяса.

— Великолепно! — пропищал полковник. — И эту бутылочку доброго старого вина мы разопьем втроем! Й не вздумайте отказываться, дорогой мой! Я приглашаю вас в воскресенье вечером. Вы теперь лучший друг дома. Так жаль, что вы живете в другой стране!

— Я уж советовала доктору перебираться в Рим.

— Прекрасная идея! Я помогу вам устроиться. Министр мой друг давних лет. Наши жены — подруги с детства.

— Спасибо на добром слове! Я подумаю.

— И думать нечего! — сказал полковник.

В номере отеля «Карлтон» Поль Эккерт возился с двумя хитроумными механизмами, размером с чемодан каждый. Аппараты состояли из стальных мощных пружин, пневматических узлов с баллонами и крепежных приспособлений. Журналист был перепачкан до ушей маслом, в комнате царил беспорядок. Но лицо у Эккерта было довольное. Когда заецала какая-то деталь, то швейцарец тихо со вкусом матерился. К тому моменту, когда появился доктор Зайдель, Поль собрал один из механизмов. Он осторожно поставил устройство на ковер. Потянул за стальной тросик. В этот момент вошел доктор, в то же мгновенье пружины, щелкнув, мощно ударили в пол, и аппарат, стремительно взлетев ввысь, крепко стукнулся о потолок и, сокрушив люстру, осколки которой обрушились на Эккерта, грохнулся на ковер.

— Видал! — воскликнул Ерема, стряхивая осколки, — Работает штучка что надо! Пусть знают, что и мы не лыком шиты!

В дверь тревожно забарабанили. Показалось взволнованное лицо коридорного.

Заключенные сидели попарно. В одной камере Бруно и Амадео, в другой — Джакомо и Антонио.

Антонио раскрыл шарик, вынул оттуда узкую бумажную ленточку, прочитал, что на ней написано. Взволнованно прошептал:

— В воскресенье! Если все обойдется!

Джакомо вдруг затрясло. Он никак не мог унять этой нервной дрожи.

— Ты что, Джако? — удивился Орландо.

— Трясет, ничего не могу поделать!

— Перед жандармами не трясся, когда били, а тут задрожал!

— Не верится мне что-то, Антонио! Уж очень все невероятно!

— Выйдет — так выйдет. Не выйдет — ну что ж! Еще что-нибудь потом друзья на воле придумают. Главное — не унывать.

— Они ничего не пишут — как и куда?

— Нет. Нельзя. Мало ли что!

— Понятно.

— Надо нашим передать на прогулке.

— Я сделаю.

— Хорошо.

Другая камера.

Амадео взволнованно ходил из угла в угол. Бруно сердито сказал ему:

— Сядь, Амадео! Возьми себя в руки.

Амадео покорился. Он прошептал:

— Неужели он самый настоящий советский парень — этот великан? Как ему удалось пробраться из России сюда? Вот смелый, дьявол! Идет на такой риск ради нас!

В рыцарской деревушке, что притулилась у обрывистого морского берега к югу от Регины, появился посторонний — худощавый скуластый кряжистый парень. Он прошел по узкой песчаной полоске к тому месту, где. возились со своими шлюпками рыбаки. Женщины видели с обрыва, как чужак объяснял что-то рыбакам, после чего началось оживленное и дружелюбное взаимное похлопывание по плечу. Женщины сгорали от любопытства, им не было слышно, о чем говорили мужчины с пришедшим парнем.

А там шел обмен улыбок и восклицаний:

— Советский парень! Хорошо! (Удар по плечу.)

— Итальянские рыбаки — хорошо! (Ответный удар.)

— Советский рабочий — это хорошо! (Новый радостный удар по плечу!)

В таком духе и шла беседа некоторое время. А потом Ерема сказал:

— Разговор. Очень важно. Секрет!

— Давай секрет. Секрет — хорошо!

— Очень хорошо! — подтвердил Ерема.

Они сели в одну из лодок. Вокруг сгрудились остальные.

— Секрет? — спросил пожилой рыбак.

— Секрет, — ответил Ерема.

— Давай! — предложил рыбак.

В воскресный вечер на шестичасовое дежурство по верхнему этажу заступили начальник смены Бордига и надзиратель Репосси.

Четверка заключенных с напряжением вслушивалась в тюремные звуки. Но пока все было спокойно.

К воротам крепости в восемь часов вечера подъехала комендантский лимузин, Из него вышел доктор Зайдель с букетом тюльпанов.

Доктора встретил с любезной улыбкой лейтенант Бартоломео Бисолатти:

— Однако надолго же вы задержались в Италии, синьор профессоре! Это для нас всех было сюрпризом.

— Да и для меня тоже.

— Затянулось излечение синьоры Гвиано? — язвительно улыбнулся лейтенант.

Они шли рядом. Доктор покосился на офицера. Неожиданно спросил:

— А правда, грудь у нее бесподобна? А, Бартоломео?

Лейтенант растерялся. А тут еще доктор игриво-заговорщически поддал плечом его так, что лейтенант чуть не грохнулся наземь. Доктор громоподобно расхохотался, погрозил офицеру пальцем и сказал: