Толик перестал жевать. Сидел, нахмурив лоб с крупными рыжими веснушками, смотрел в пол, на сиреневые квадратики линолеума.

— И галстук нечего таскать! — сердито продолжал Витька. В школе не надоело? Увижу еще раз — отлуплю! И к мотоциклу не подходи!

— Чем тебе мешает галстук? — Толик все так же рассматривал квадратики пола. — Не ты же носишь.

— А вот мешает. Мешает, и все! Учти, трепаться не буду — отлуплю!

Как же быть? Толик представил, что скажет Наташа, когда не увидит на нем галстука. Ну ладно, ответит, что дома забыл. А потом, в следующий раз? Снова врать? И почему должен врать?

Из-за Витьки?..

— Галстук я буду носить, — Толик вздохнул. — Он никому не мешает.

— Ты что же, Кролик, выходит, не боишься меня? — изумился Витька.

— Боюсь, — признался Толик.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Витька. — Значит, слушайся.

— Но я же пионер.

— Мы все пионеры.

— В лагере почему-то нужно галстук носить, а здесь…

— Что мораль тут мне читаешь! — оборвал Витька. — Умный самый нашелся! Пионер! Я повторять больше не стану — так раскрашу, что в озере не отмоешься! Только надень попробуй!

Губы у Толика задрожали, и чуть слышно он сказал:

— Надену.

И тут же свалился с табурета.

Витька не кулаком ударил — ладонью. Но силу удара он не рассчитал. На майку и сиреневые квадратики пола из разбитого носа пленника закапала кровь.

О том, как он был взят в плен, Толик, конечно, рассказал бы ребятам. Это же интересно. А вот как получил по носу и забрызгал кровью майку — об этом они, вероятно, ничего бы не узнали. Не обо всем нужно сообщать даже и самым лучшим друзьям.

Но все испортила сестра. Случайно увидев испачканную майку, которую брат кинул под кровать, она, знавшая привычки и характер Толика, поднялась на чердак, куда незадолго перед этим потихоньку, подальше от людских глаз, пробрался Толик, и в ярком свете открытого люка без труда рассмотрела явно увеличившийся в размере нос своего родного братика.

Шума сестра поднимать не стала. Вполне удовлетворилась объяснением Толика, что играл с ребятами в футбол, там его и шмякнули мячом. Она лишь посоветовала ему лечь на спину и лицо подержать кверху.

— Все уже, — беззаботно сказал Толик. — Кровь перестала.

— Не болит? — спросила она. — А то холодную примочку сделаю.

Толик и от примочки отказался.

— Книжка интересная! — Он с преувеличенной охотой показал обложку. — «Салават Юлаев». Не читала? Хочешь расскажу?

— Толюнь, белье пойду вешать. Пока солнышко глянуло.

Устроившись на матрасе под люком, который четко рисовал синий квадрат неба, Толик еще часа полтора вместе с бойцами отважного Салавата Юлаева носился по башкирским степям.

Внизу послышались голоса. Толик насторожился. Кто там? Мама на работе… О, кажется, Наташа!

Через несколько секунд послышался скрип лестницы, и точно, она, Наташа, возникла в таинственном чердачном полумраке.

С Наташей было куда сложней, чем с сестрой. Обеспокоенная, что Толик не появился у них к девяти часам (а собирались вновь идти патрулировать), она затем и пришла, чтобы узнать, не случилось ли чего.

Прежде всего Наташа внимательно исследовала нос потерпевшего, даже теплым пальчиком его потрогала.

— Ничего, — заключила она, — не страшно. — И тут Наташа подозрительно, настороженно спросила: — А когда это, Толик, ты в футбол успел поиграть? Ведь мы патрулировать собирались. В девять часов.

И так пристально смотрела она прямо в глаза Толику, что тот совершенно растерялся. Это окончательно убедило Наташу, что футбол к истории с разбитым носом не имеет никакого отношения.

Пришлось Толику рассказывать с самого начала. Наташа всему поражалась, не раз в испуге хватала недавнего пленника за руку, а тот факт, что наглый Витька треснул Толика по носу, буквально ошеломил ее. И за что? Витьке не нравится, что друг ее носит пионерский галстук! За это разбить нос? До крови?! Ну, такое прощать нельзя.

— Ты согласен, что прощать нельзя? — с нажимом спросила Наташа. — Даже из принципа.

Толик смотрел в синий квадрат неба, в котором вольно кружили, словно кувыркались, ласточки, и потерянно сказал:

— Обидно, конечно… Но что сделаешь с ним?

— Что? — Наташа прикусила полную губку, задумалась. — Ну… я сама еще не знаю… Посоветуемся. Папа что-нибудь подскажет… Собирайся. Чего ты голый сидишь? Рубашку надень, галстук повяжи. И вообще, тут можно очуметь от жары. Пошли!

Рассказ Наташи (Толик во время ее взволнованного повествования стоял возле кровати Ивана Петровича с самым отсутствующим видом, словно все это нисколько его не касалось) произвел тягостное впечатление. Ребята поглядывали на подпухший нос Толика с сочувствием. Категоричнее всех и самым скорым на решение оказался Егорка:

— Теперь все! Хватит в игрушки играть. Объявляем. Витьке войну. Беспощадную!

— Я тоже за войну, — сказала Наташа.

— Ох, измолочу его! — Егорка сильно хлопнул кулаком по ладони.

— Бить будешь? — Наташа нахмурила брови.

— Война же! Стыдить Витьку, отцу его жаловаться? Ха! Витьке это, что «Спокойной ночи, малыши» по телеку. Вот! — Командир снова ударил кулаком по ладони. — Это Витька поймет.

— Что и говорить, довод увесистый, — сказал с кровати Иван Петрович. Сказал без какого-то особого выражения, но глаза и губы его не улыбались.

Егорка, чуть растерявшись, заморгал, ожидая, что еще скажет отец. А тот не спешил ни с критикой, ни с советами.

— Если бы он — словами, и мы бы — словами, — менее воинственно проговорил Егорка. — А Витька же — кулаком. Что нам теперь, ждать? Чтобы совсем на голову сел?

— Он — кулаком, — подтвердил Иван Петрович. — Да. Ну, а если нож возьмет? Чем ответишь?

Вопрос, так резко и страшно поставленный отцом, вконец смутил Егорку. Он словно взглянул на дно пропасти.

— Но что-то делать надо. — Егорка пожал плечами. — Человека избивают. И не первый раз уже. Терпеть, да?

Видно, и сам Иван Петрович не знал, как в таких случаях поступать. Он лишь вздохнул и пошевелил на груди пальцами.

— Терпеть нельзя, — согласился он и поднял глаза на Толика. Сказал с улыбкой: — Выходит, явились среди бела дня и арестовали?

— Ага, — кивнул Толик.

— А ты не сопротивлялся? Пошел с ними?

— А что я мог? Витька за одну руку держит, тот — за другую.

— Действительно, — протянул Иван Петрович, — положение… Да, я так и не понял: что им нужно было? Зачем в плен взяли?

— Узнать хотели, зачем мы приходили вчера.

— Врут, — подал голос мрачный и суровый Сережка. — Все они знали. Я тоже сегодня смотрел — нет тех палок на грядке. А говорили, что сто лет стояли там. Все врут. Они и воткнули палки нарочно, чтобы мы увидели.

— Зачем? — снова спросил Иван Петрович.

— Позлить. Витька вечером не уснет, если днем чего-то не навредит. А щиты они с Петром утащили. Ясно. Факт.

— Ну, это еще не факт. И не все ясно. Это, Сережа, скорее из области фантазии. Правды теперь не узнаешь.

Егорка покривил губы.

— Узнать можно. Взять бы вот так же Витьку в плен — тогда бы дознались. Сказал бы.

— Пытать бы стал? — усмехнулся отец. А вслед за этим опять недоуменно посмотрел на Толика. — Тогда еще более странно — зачем нужно было брать тебя в плен, если предположить, что щиты поломали они? Зачем? Не понимаю. А о чем еще спрашивали?

— Ему, — Толик кивнул на Владика, — угрожали. Тоже побить собираются.

— Да он-то чем насолил? — удивился Иван Петрович.

Чуть ранее Наташа в своем рассказе упустила эту подробность. Теперь она выразительно взглянула на Владика, будто хотела сказать ему: «Помнишь, я предупреждала тогда на рыбалке?» Но Владик не видел ее выразительного взгляда. Он и сам был страшно удивлен: за какую такую вину его собираются отколотить?

— Еще про наш велосипед спрашивали, — вспомнил Толик.

— Ну? Это интересно. — Лицо Ивана Петровича оживилось.