Все верно и точно! Он приедет в следующее воскресенье, в двенадцать ноль-ноль. Просит, чтобы мать не сердилась и встретила его на вокзале.

Ванята читал письмо и понимал, что жизнь у отца была не сладкая. Но подробностей всех в письме, конечно, не было. Это понятно — в письме не опишешь всю свою жизнь. Тут на­до, чтобы с глазу на глаз. Ну ничего. Отец приедет и все рас­скажет. И тогда Ванята утрет нос и Грише Самохину и вооб­ще всем!

Ванята не мог оторвать глаз от письма. Читал и снова перечитывал его.

 Ура! У него есть отец! Вот письмо! Читайте!

Ванята встал на руки, поболтал в воздухе ногами.

Ур-р-ра!

Счастье распирало Ваняту. Скорее бы уж приходила мать. Вот будет радости!

Ванята перестал дурачиться. Он снова взял письмо, про­вел языком по липкому сладкому краешку конверта и поло­жил на стол. Он ничего не видел, не читал и не знает! Он ля­жет в кровать и притворится спящим, Мать прочтет, засияет от радости и скажет:

«Эх, Ванята, Ванята, жаль, что ты спишь! Отец у нас с то­бой нашелся!»

Ванята накрылся с головой одеялом, оставил в уголочке узенькую щелочку для глаз и стал ждать. Ему было видно все, что надо — дверь из сеней, письмо на столе и часы с чер­ными острыми стрелками. Часы никого не ждали, равнодуш­но передвигали свои стрелки. Куда торопиться! Всего еще насмотрятся за свою долгую жизнь.

«Ладно тебе уже, — говорили они Ваняте. — Спи знай!»

Ванята долго сопротивлялся, но все же не выдержал и уснул. Проснулся он утром. На столе стоял завтрак. Мать гладила на табуретке белую в черный горошек кофту. Пись­ма на столе не было. Значит, мать уже прочла его и теперь все знает. Но пока она помалкивает. Ванята не удивился. Взрослые, так же как и дети, любят притворяться и делать приятные сюрпризы. Мать волновалась. Это Ванята сразу заметил. На щеках ее выступил нежаркий румянец, а глаза стали задумчивыми, как бывает всегда, когда человек узнает большую и важную тайну.

— Ну и лодырь же ты! — сказала мать, обернувшись. — Вставай, а то остынет все.

В голосе матери не было даже капельки упрека. Видно, ей нравилось в это утро все — и солнечные зайчики, которые прыгали по ковру на стене, и Ванята, который пойдет сейчас вместе с друзьями в поле, и письмецо, которое она взяла с собой и еще раз прочтет на ферме.

Ванята вышел на улицу, поморщился от света. Козюрки­но, еще мокрое и озябшее от долгих дождей, просыхало и грелось на солнце. По дороге то и дело проносились новень­кие грузовики. В окошках кабин мелькали гимнастер­ки и пилотки с красными звездочками. Это приехали помо­гать колхозникам солдаты.

В конце улицы, выбирая место посуше, вышагивали Ванятины друзья. Впереди всех бригадир Марфенька, за ней — братья Пыховы и Сашка Трунов. Ванята поднажал, догнал приятелей и пошел рядом с ними. Очень ему хотелось рассказать сейчас о письме отца и новой жизни, которая начнется у него. Но Ванята сдержался, потому что секрет — все-таки секрет. Сами потом узнают и увидят!

Они шли по обочине широкой полевой дороги. Навстречу то и дело мчались машины, наполненные до краев зерном. Сзади сигналили, просили пути порожняки. Там, на цент­ральном току, уже давно кипела работа.

Ребята обогнули густую полосу степного леска и увидели ток. На высокой арке развевался красный флажок, а посре­ди ее, от одного края к другому, тянулся яркий кумачовый лозунг: «Уберем хлеб до последнего зернышка!»

На току, не затихая ни на минуту, гудели зерноочистки; возле хлебных курганов стояли на своих трех колесах по­грузчики с длинными, поднятыми ввысь хоботами. Напол­ненные хлебом бортовые машины въезжали на огромные дощатые весы, постояв несколько минут, мчались одна за другой на станцию, к хлебному элеватору. На каждой маши­не трепыхал красный флажок. Исчезал на миг и снова пор­хал над степью.

С деревянными лопатами в руках суетились люди. Иван Григорьевич был уже тут. Он увидел ребят, замахал рукой.

— Эй, народы, сюда!

Ребята припустились к току. Тут им сразу нашлось дело. Кто взял метелку, кто стал с лопатой возле торопливого, про­жорливого погрузчика, а кто — возле навесов, под которыми лежали взгорья пшеницы.

Ваняте и Пыхову Киму досталось работать на машине. Ребята вместе с Иваном Григорьевичем подгребали к лапам погрузчика пшеницу, а Ванята с Кимом хозяйничали в кузо­ве. Будто горная река, лилось с верхотуры зерно. Упустишь минуту — и перед тобой уже высокий хлебный холм. Попро­буй потом разбросай его по всему кузову!

Из кузова было видно все поле. Слева, за леском, тянулась желтовато-зеленая полоска кукурузы, справа, среди пшенич­ного клина, мерцали лопастями комбайны, вспыхивали и таяли на глазах легкие синие клубочки дыма.

— Не зева-ай! — покрикивали шоферы. — Шевелись!

В полдень на попутной машине приехал Платон Серге­евич. Поговорил о чем-то с колхозниками, которые работали возле навесов, потом взял лопату и пошел к погрузчику. Ребята с радостью приняли его в компанию. Работа закипела вовсю.

После того разговора на улице Ванята видел парторга всего один раз. Было это возле клуба. Он купил билет и под­жидал возле ограды Пыхова Кима, который тоже обещал прийти в кино. И тут из дверей вышел парторг с какими-то папками под мышкой.

— Эй, Ванята, иди сюда! — крикнул парторг.

Ванята сделал вид, будто не заметил его. Быстро отвер­нулся и побежал навстречу Киму, который вместе со своим братом Гришей и Марфенькой шел по дороге к клубу. Когда они вернулись, парторга уже не было.

Ванята сидел в первом ряду с Пыховым Кимом, смотрел фильм и не переставал думать о Платоне Сергеевиче.

Чувство мстительной радости и гордости за то, что сдер­жал он характер и не пошел на попятную, испарилось. Те­перь, наверно, уже ничего нельзя исправить и по-честному выяснить, кто из них прав, а кто — виноват... Ниточка дружбы, которая связывала еще недавно его и Платона Сер­геевича, печально и безнадежно оборвалась.

С тех пор как виделись они в последний раз, парторг почти не изменился. Только лицо его тронул густой темный загар, да на носу как-то задорно, по-мальчишески шелуши­лась тонкая розовая кожица.

Платон Сергеевич подгребал зерно вместе с учителем.

Бросят несколько лопат, смахнут со лба капельки пота — и снова за дело. Вокруг суетились ребята, гребли зерно к по­грузчику, подметали ток свежими березовыми метелками.

Пыхов Ким с завистью поглядывал на ребят — вон каких помощников себе нашли! Разве теперь за ними угонишься! Ким не терпел конкуренции. Он растопырил руки и закри­чал:

— Давайте к нам! На верхотуру! Платон Серге-и-ич!

Ким зазевался, упал. Зерно рекой полилось к нему. Ваня­та бросился спасать друга. Вокруг стоял хохот и визг. Смея­лись вместе со всеми Платон Сергеевич и учитель. Похоже, им тоже хотелось забраться на машину, поработать и поду­рачиться с Пыховым и Ванятой.

С тока ушла последняя машина. Пока разгрузится на элеваторе и вернется, можно отдохнуть и даже искупаться возле бочки с водой. Все повалили к дощатому навесу. Сели в кружок, стали слушать парторга — как идет уборка и вообще, когда в колхозе будет праздник урожая. Оказалось, уборке скоро конец. Остались одни хвостики. А праздник будет хоть куда — и доклад, и кино, и пляски, а возможно, даже цирк.

— Плясать будешь? — спросил Пыхова Кима парторг.

Ким любил, когда к нему обращались с вопросами. Но сейчас он надулся и замотал рыжей головой.