Собственно, табличка и нужна-то была лишь для того, чтобы дать Алексу и Доун возможность осмотреть дом. Всякий, увидев их, решил бы, что это супруги, интересующиеся покупкой дома.

Алекс, повернувшись спиной к Лонгуотер-Лодж, окинул взглядом окрестности. Зеленеющие поля пшеницы, дубы на возвышении, заливные луга в долине реки, затененной ивами и тополями. Сотни гектаров хорошо просматриваемой территории и тысяча мест, в которых может укрыться опытный человек.

Собственные владения Уиддоуза занимали две трети гектара. Дорога, на которой стояли Алекс и Доун, огибала сад, отделенный от нее полутораметровой стеной.

— Ночью сюда приходят наши люди, — сказала Доун. — Перелезают, как только стемнеет, через стену и осматривают местность в приборы ночного видения.

— А как они сюда добираются?

— На «лендровере». Оставляют его вон там, за поворотом, в сотне метров отсюда.

— Он обнаружил их в первую же ночь, — сказал Алекс.

— Возможно, вы и правы.

— Я прав, — сказал Алекс. — Он почти наверняка следит за нами даже сейчас. Поцелуйте меня!

— Размечтались!

— Я серьезно. Именно так и ведут себя, осматривая дома, нормальные супружеские пары. Держатся за руки, целуются. Это означает, что они...

— Я хорошо знаю, что это означает. — Она повернулась к Алексу и легонько чмокнула его в левую щеку.

Он нахмурился:

— Ой, ну брось, зайка, ты же способна на большее. Представь, как счастливы мы здесь будем.

— Вы больной человек, Темпл.

— Вовсе нет, зайка, я просто хочу, чтобы ты поцеловала меня как следует.

— Ведите себя прилично. И перестаньте называть меня зайкой.

— Перестану, если ты поцелуешь меня сию же минуту, в губы, минимальная продолжительность — пять секунд. Иначе, боюсь, тебе придется остаться зайкой.

Доун с долгим страдальческим вздохом повернулась к Алексу и обвила его шею руками. Губы у нее оказались очень мягкими. Она даже закрыла глаза.

— Ну вот, — наконец сказал Алекс. — Ведь неплохо же, правда?

— Бывало и хуже.

Алекс обнял ее за талию, Доун напряглась, однако тоже, без особой, впрочем, охоты, обняла его.

— Сколько здесь снайперов? — спросил он.

— Двое, по-моему. Один перед домом, другой где-то на задах. Сомневаюсь, чтобы кому-то удалось проскользнуть мимо них незамеченным.

— Не уверен. Давайте пройдемся по саду.

— А что вы, собственно, надеетесь найти?

— Миан проведет здесь разведку, пытаясь отыскать пути ночного подхода к дому. Место, из которого можно подобраться к нему, не напоровшись на охрану. Вот и я ищу такое место.

— Вы знаете, как бы вы это сделали?

— Разумеется. А вы? Как бы вы проникли сюда?

— Перестреляв охрану из винтовки с глушителем и ночным прицелом?

— Это определенно помогло бы, — сказал Алекс, — но только он пока не убил никого, кроме тех, кто был ему нужен.

— Убил же он собак Гидли.

— Собаки — это просто охранные устройства. Миан, сколько я понимаю, не хочет оставлять после себя лишние трупы. Ему не позволяет сделать это профессиональная гордость.

— Вы что же, снова отождествляете себя с ним? Вы именно так относитесь к убийству? Как к работе, которой можно гордиться?

Он рассмеялся:

— Вы — одна из тех, кто подрядил меня для этого дела. Вот сами мне и скажите. И давайте пройдемся по этой тропе. Я хочу взглянуть на берег реки.

— Думаете, он подберется сюда по реке?

— Я бы именно так и сделал.

Они прошлись вдоль берега. Река была медленная, глубокая, на ее сверкающую под солнцем поверхность было почти больно смотреть.

— Вот здесь, — сказал Алекс. — Здесь он и пройдет. Не останавливайтесь. Он войдет в воду в сотне метров отсюда вверх по течению — когда стемнеет, никто его, одетого в черный гидрокостюм, не увидит — и вылезет на берег между этими двумя камышовыми отмелями.

— Вы уверены?

— Определенно. Я бы вылез именно здесь. Камыши, плеск воды — все это обеспечивает прикрытие, расстояние до дома тут минимальное, плюс имеется известняковый уступ, что-то вроде ступеньки, позволяющей легко подняться на берег. Он уже все проверил. Когда будем возвращаться назад, вы увидите на известняковом уступе оборванные ногой водоросли и два пучка камышин, скрученных так, словно кто-то, ухватившись за них, вылезал из воды. Он уже провел репетицию.

— И вы заметили все это, пока мы проходили мимо?

— Я знал, что ищу. Что ожидаю увидеть. — Алекс вдруг вспомнил Сьерра-Леоне и пенистую, бурую Рокел. — Мне и самому приходилось подбираться к нужному месту по реке.

— Так что вы предлагаете? Посадить одного из снайперов на дерево, чтобы он ждал, когда Миан вылезет из воды? Что-то вроде охоты на бегемота?

— Пока ваши снайперы здесь, он не появится, — ответил Алекс. — Уберите их, уберите двойника и верните назад Джорджа Уиддоуза. Я тоже обоснуюсь в доме, вместе с подкреплением. Рано или поздно Миан должен будет прийти, и тогда мы ликвидируем этого ублюдка.

— Что еще за подкрепление?

— Кто-нибудь из Херефорда. Один из наших людей.

— О том, чтобы привлечь еще кого-то не из числа сотрудников «Пятерки», не может идти речи. Это сверхсекретная операция, а не встреча старых армейских друзей.

— Послушайте, — негромко сказал Алекс. — Речь не об армейских друзьях, а о людях, подготовленных лучше кого бы то ни было еще. Людях, которым приходилось по нескольку дней кряду пролеживать в подлеске вблизи оружейных тайников ИРА. Я видел ваших людей в деле, они бросаются в глаза, точно псиные яйца. Один человек из ОБПД — вот все, о чем я прошу.

— Я могу передать вашу просьбу начальству, однако ответ готова сообщить вам прямо сейчас.

Алекс покачал головой:

— Вы не верите, будто кто-то еще сможет держать рот на замке и не проболтаться про самый сокрушительный за всю историю вашей Службы провал.

— Вы заходите слишком далеко, капитан Темпл. Вы находитесь в распоряжении моей Службы, так будьте любезны относиться к ней с уважением.

— Даже когда приказы ее незаконны?

— Давайте говорить как взрослые люди, ладно? Мы оба знаем, что следует сделать, и оба знаем почему. Как я уже сказала, я передам вашу просьбу наверх, однако ответ могу сообщить вам сразу: если вам необходимо подкрепление, его предоставит МИ-5.

Алекс без всякого выражения кивнул:

— Пойдемте осмотрим дом.

Полчаса спустя два предположительных покупателя Лонгуотер-Лодж сидели в тихом уголке «Пятнистого быка». Они уже заключили перемирие.

— Самое удивительное, — сказал Алекс, когда перед ними поставили заказанную выпивку, — что вашей заместительнице директора, скорее всего, ничто не грозит. Очень может быть, что она не принадлежит к числу мишеней Дозорного.

— Почему вы так думаете?

— Фенну он отрезал язык, а Гидли выдавил глаза?

— Да.

— Уиддоузу Миан, если он к нему подберется, отрежет уши. Сдается мне, это три мудрые обезьянки. Не смотрю на злое, не произношу злого, не слушаю злого.

— Я подумала об этом, едва увидев, что он сделал с Крейгом Гидли.

То, что Доун пришла к одному с ним заключению, и пришла первой, рассердило Алекса.

— Я хотел сказать, — продолжал он, — что мудрых обезьянок всего только три. И если предположить, что третьим предстоит стать Уиддоузу, это означает, что Фенвик вне опасности.

— Есть два момента, — ответила Доун. — Во-первых, мы имеем дело с убийцей-психопатом. Приписывать какую-либо логику его поступкам и предполагать, что он будет придерживаться этой логики, — значит напрашиваться на неприятности. Он сделает то, что сделает, и точка. Во-вторых, взгляните-ка на это.

Она извлекла из кармана куртки сложенный листок бумаги. Это была распечатка с сайта одного из лондонских аукционов.

Лот 42 — «Четыре мудрые обезьянки». Нэцкэ, тринадцатый век. Редкое произведение — оно изображает четырех мудрых обезьянок вместо привычных трех. Обезьянки проникли в культуру Японии из Китая в VIII веке до P. X. Первоначально их было четыре: Мизару (не смотрю на злое), Мазару (не произношу злого), Миказару (не слушаю злого) и Ивазару (не ведаю злого). Ивазару изображалась с прижатыми к сердцу лапками. Однако к XIV веку четвертую обезьянку изображать перестали.