Люди радостно принимали его в своем кругу, а мужчины приглашали поиграть вместе с ними. Топаа были буквально одержимы азартными играми и могли проводить за ними по несколько дней подряд. Вскоре Годфредо разобрался в палочках, костяшках или что там еще игроки метали, катали и подбрасывали в воздух. Он усвоил стратегию ставок, где в качестве денег использовались бусы из раковин, и заметил, что человека, не умеющего проигрывать, осуждают. Он быстро перенял их привычку курить трубку и выяснил, что ему нравится табак. Но они не знали хмеля и не пили спиртного, чтобы поднять настроение. Когда он сделал вино из дикого винограда и как-то раз ночью жутко напился, топаа испуганно разбежались от него и наотрез отказались разделить с ним напиток, из-за которого человек становится одержимым, поэтому в дальнейшем он пьянствовал в одиночку. Теперь он с нетерпением ждал случая посетить парильню, где горела кора деревьев, где он мог посидеть с другими мужчинами, окутанный жаром, соскабливая с кожи грязь, и откуда потом выходил чистым, освеженным и полным энергии. Ему это нравилось гораздо больше, чем принимать ванны, всегда доставлявшие множество хлопот.

Другие же обычаи топаа изрядно раздражали его. Женщины с колышущимися грудями и мужчины в костюмах Адама! У них не было никакого чувства стыда. Годфредо считал, что их странные законы только поощряли половую распущенность: если муж заставал жену за прелюбодеянием, то имел право развестись с ней и взять за себя жену ее любовника. Топаа устраивали ритуальные пляски плодородия под полной луной, а потом скрывались в хижинах и занимались там известно чем. Незамужних девушек призывали выбрать себе партнеров, и иногда замужние женщины отдавались мужчинам, которые вовсе не были их мужьями. Хотя Марими пыталась объяснить их правила шокированному и не одобрявшему такого поведения Годфредо — что соитие мужчины и женщины пробуждает изобилие земли и обеспечивает племя благословением большого потомства, что половые сношения в действительности являются священными, — он твердо стоял на своем и считал топаа аморальными людьми.

Однажды вечером, когда между ними завязался разговор, Марими рассказала ему историю своего племени, начиная с Первой Матери.

— Откуда ты это знаешь? — спросил он. — Ведь у вас нет письменности.

— Мы рассказываем наши предания каждый вечер. Старые передают их молодым. Так они живут среди нас.

— Звучит не слишком убедительно. Истории обычно изменяются, разные люди рассказывают их по-разному.

— Но не у нас. Мы верим в точный пересказ истории. Дети запоминают ее от своих дедушек и бабушек, поэтому, когда приходит их черед рассказывать, она будет такой же. А как вы храните память о своих предках?

— У нас есть картины. Записи о рождении. Книги.

Они беседовали о богах. Он показал ей распятие и рассказал об Иисусе. Она в свою очередь поведала ему преданья о Создателе Чинигчиниче и семи великанах, которые произвели на свет человеческий род. Еще она рассказала ему о Матери Луне, которой молились топаа, и Годфредо счел этот миф очень наивным — ведь общеизвестно, что Луна — простое небесное тело, вращающееся по орбите вокруг Земли так же, как Солнце и все остальные планеты.

Когда он впервые разделил трапезу с членами племени, то обнаружил, что они неодобрительно смотрят на него. Дон Годфредо был человеком недюжинных аппетитов и не скрывал этого. Он заглатывал пищу, жадно глушил питье и рыгал, не извиняясь. Однако, по-видимому, у этих людей считалось неприличным вести себя за столом подобным образом. Каждый вечер, получая очередную порцию желудевой каши, тушеного кроличьего мяса или супа из устриц, он с горечью вспоминал блюда своей домашней кухни: куропаток и фазанов, сосиски и бекон, айвовое желе, флорентийский сыр и марципан из Сиены. Он мучительно мечтал о говядине, баранине, свинине, домашней птице, голубятине, козьем мясе и телятине; о печенье и хлебе, мясных пирогах и тортах, леденцах и миндале в сахаре; грибах и чесноке, гвоздике и оливках. Он закрывал глаза и видел сыр, яйца, молоко и масло. Кто бы мог подумать, что человеку будет не хватать такой простой пищи? В памяти всплывали горячие дружеские споры за ужином о качестве разных сыров — бри, грюйера, пармезана. Ему хотелось описать вождю топаа прелесть хорошего рокфора или острого швейцарского сыра. Но его бы просто не поняли. Топаа не употребляли в пищу молоко животных. Однако они были превосходными рыбаками, и у них никогда не переводились дары моря — хотя любой цивилизованный человек знал, что рыбу лучше есть с хорошим соусом. Но больше всего дон Годфредо скучал по бочонку отличного бордо.

В свободное от еды, сна и азартных игр время Годфредо стоял на берегу, на рассвете и на закате, в солнцепек и под дождем, в тумане и на ветру, — одинокая фигура в дюнах, — хотя иногда за ним следовали дети, еще не привыкшие к чужестранцу. Он разговаривал сам с собой на незнакомом языке и замирал, всматриваясь в морскую даль. Если бы они понимали его, то топаа узнали бы, что дон Годфредо — ученый, и ему не хватает его книг, счетных инструментов, мензурок и алхимических пробирок, что он тоскует по своей астролябии, квадранту и картам, по часам, перьям и пергаментам, чернилам, письмам и текстам. Они также узнали бы, что дон Годфредо, состоятельный человек, привыкший к удобствам, скучает по дворцам и креслам, блюдам и пуховым перинам. Его язык жаждет интеллектуальной беседы. Он мечтает покататься на коне! О вещах, казавшихся ему раньше данностью, он теперь грустил в мучениях, подобных физической боли.

Однажды туманным промозглым утром, когда не было слышно криков чаек и даже охотники не отправились в каноэ за рыбой, дон Годфредо понуро стоял в насквозь промокшей одежде и вспоминал роман под названием «Подвиги Эспландиана», пользовавшийся сейчас огромной популярностью в Европе. Это была история о рыцаре Эспландиане, который во время осады Константинополя возглавил защиту города от нападавших язычников. Внезапно в рядах осаждавших появилась королева, приехавшая с далекого легендарного острова, который находился «по правую руку от индейцев, рядом с земным раем». Этот остров населяли темнокожие женщины с оружием из чистого золота, а в горах жили сказочные грифоны. Пока грифоны были еще птенцами, рассказывалось в книге, амазонки отлавливали их и скармливали им рождавшихся мальчиков и пленников-мужчин. Позже в романе королева приняла христианство, научилась уважать мужчин, вышла замуж за кузена Эспландиана и увезла его к себе на чудесный остров.

Все, кто читал книгу или слышал эту историю, хоть она и была выдуманной, гадали, существовал ли на самом деле тот сказочный остров. И поэтому Кабрильо с командой, отплывая из Мексики, чтобы исследовать северное побережье, надеялись найти остров, на котором единственным металлом, как о том говорилось в книге, было золото. Однако, встав на якорь в южной бухте и увидев, как просто живут аборигены и что там нет ни золота, ни прекрасных амазонок и сказочных грифонов, они нарекли это место по названию сказочного острова — Калифорния, — в насмешку из-за постигшего их разочарования.

Вспомнив об этом, дон Годфредо пришел к мрачному выводу: у местных людей нет ничего, что имело бы хоть какую-то ценность для Испанской короны. Возможно, минуют годы, прежде чем появится следующий корабль! И хотя дикари могут прокормить его тело, они не способны дать пищу его душе. Она зачахнет и умрет, а он сойдет с ума.

В отчаянии он оглянулся на берег и увидел наблюдавшую за ним Марими, тюленьи шкуры окутывали ее высокую фигуру, в глазах светилась печаль. Как описать ей ту ужасную участь, на которую обрекли его бывшие товарищи, что человеку требуется дело, что он лишится рассудка, если будет только есть, играть и курить трубку?

— Я образованный человек! — кричал он сквозь ветер. — У меня есть разум, я любознателен! А теперь мне придется гнить в этом месте!

Марими подошла, взяла его за руки и перевернула их ладонями вверх. Она что-то сказала, но он лишь покачал головой.