Что же касается тематики публицистических статей, то здесь можно было изгаляться как угодно: провоцировать и обливать грязью друг друга, а еще лучше — чернить российскую действительность; все сходило с рук!
«Приветствуемый «Освобождением», тов. Старовер продолжает в новой «Искре» каяться в грехах, содеянных им (по неразумению) участием в старой «Искре». Тов. Старовер очень похож на героиню чеховского рассказа «Душечка». Душечка жила сначала с антрепренером и говорила: мы с Ваничкой ставим серьезные пьесы. Потом жила она с торговцем лесом и говорила: мы с Васичкой возмущены высоким тарифом на лес. Наконец, жила с ветеринаром и говорила: мы с Количкой лечим лошадей. Так и тов. Старовер. «Мы с Лениным» ругали Мартынова. «Мы с Мартыновым» ругаем Ленина. Милая социал-демократическая душечка! В чьих-то объятиях очутишься ты завтра?» (См. В. И. Ленин, Соч., т. 9, изд. 4).
На страницах «Искры» велись и более «высокоинтеллектуальные» дискуссии; тут и словесная борьба с эсерами, которые «вместе с Бернштейном, Давидом, Герцем и другими ревизионистами, ополчившись против революционной теории марксизма, сосредоточили свои усилия на «критике» учения Маркса по аграрному вопросу»; по мнению большевиков, именно эсеры клеветали на марксизм без зазрения совести, «путем клеветы и извращений стремились внушить крестьянству недоверие к рабочему классу и его партии, сорвать в ходе революционной борьбы союз рабочего класса и крестьянства» (из книги «Ленинская «Искра»).
Не зазорно им было русскому народу— доверчивому как дитя! — лгать что заблагорассудится их изощренным умам. К примеру, писали, что в имении князя Трубецкого (Херсонской губернии) продолжительность рабочего дня составляет… 21 час с получасовым перерывом на завтрак и обед, и что издевательства над рабочими доходили до того, что им… надевали намордники при сборе винограда! Писали, цинично посмеиваясь над глупостью народа, позволявшему с такой легкостью обвести себя вокруг пальца… Были и другие «страшные» подробности о положении наемных рабочих в Российской империи.
В 1902 году почти вся редакция «Искры» собралась в Лондоне, причем «Мартов и Засулич поселились коммуной в одной квартире с Алексеевым. Самую большую комнату сделали общей, где проходили деловые встречи и обсуждения. Плеханов дал этой комнате меткое название «вертеп» за царивший там чудовищный беспорядок». К слову: НИ в одной стране Европы мужчины и женщины, НЕ состоявшие в церковном браке, НЕ жили в одном помещении. Но в подобных «коммунах» часто собирались представители вырождения и упадка, почитатели революционных идей свободной плоти.
В связи с появлением многочисленных подобных «вертепов» в Российской империи, с середины XIX века русских ученых стала интересовать тема гомосексуальности. В «Архиве судебной медицины и общественной гигиены» имеются любопытные материалы. Там можно найти свидетельства, какие научные споры ведут немецкие ученые Каспер и Тардье, петербургский гинеколог Мержеевский, психиатры
В.М- Бехтерев и В. Ф. Чиж. Последний «отметил, что описываемые… явления вовсе не являются такими редкими и исключительными, как это кажется немецким авторам, с проявлениями содомии криминальная полиция сталкивается чуть ли не ежедневно». Самым влиятельным русским специалистом был профессор Петербургской Военно-медицинской академии Вениамин Михайлович Тарновский. Его книга «Извращение полового чувства: Судебно-психиатрический очерк для врачей и юристов» (1885) была почти одновременно с русским изданием выпущена на немецком, а позже также на английском и французском языках… Неприязнь к гомосексуальности дополнялась у Тарновского антисемитизмом» (печатается по И. Кон «Лунный свет на заре», М., 1988). Впрочем, большинство воистину влиятельных русских специалистов в этой области (и других) после кровавого октябрьского переворота 1917 года были вымараны из печатных трудов и памяти народной…
В том же 1902 году Владимир Ильич, сдавший «Искру» своей близкой соратнице Крупской, много путешествует; он читает «рефераты против эсеров» в Париже, в октябре и ноябре— в Лозанне, Женеве, Берне, Цюрихе… Осенью того же года в Лондоне появляются после побега из «страшной» царской тюрьмы 9 «искровцев»: Бауман, Крохмаль, Литвинов, Пятницкий (наст. Таршис) и другие. «В 1901 г. В. И. Ленин направил в Москву прекрасного организатора, стойкого профессионала-революционера Н. Э. Баумана», который распространял литературу, организовывал кружки, вел подрывную деятельность на заводах и фабриках… В начале 1902 г. был арестован; отчего «довелось летом из-за границы отправлять новую группу искровцев» (из книги «Ленинская «Искра»). Среди прибывших и революционер Бабушкин; «еще больше вырос Иван Васильевич в глазах Плеханова, когда, придя в коммуну, Георгий Валентинович увидел в «вертепе» идеальный порядок». На вопрос кто причастен к порядку, Бабушкин отметил с обидой: «Это у вашего элемента всегда грязь, — ему русская прислуга нужна, а сам он за собой прибрать не умеет». И в дальнейшем Бабушкин, пока находился в Мюнхене и посещал тайные занятия по искусству революционной борьбы и террора, следил за тем, чтоб сотоварищи мужчины и женщины не гадили в общем «вертепе».
Также по осени редакции «Искры» вновь пришлось сменить место: на сей раз поехали в Женеву. Там Крупская и Ульянов до 17 июня 1904 года прожили в двухэтажном доме, «напоминающем дом русского заштатного города» (по определению М. Эссен); очень прекрасная характеристика, если на нее обратить внимание, — станет понятным, что в царской России не могло быть пресловутого «жилищного вопроса», а народ жил в добротных условиях. Тогда же Надежда Константиновна готовила доклад ко II съезду партии, одновременно работала с корреспонденцией и шифровкой писем. При этом революционеры «шифровали» и самих себя, давая друг другу клички вместо имен. Если обратиться к трудам психиатров, то можно увидеть, отчего возникает пристрастие смены имен и псевдонимов. И конспирация тут вовсе не стоит на первом месте! Люди, вступающие в религиозные общества, принимают новые имена, чтобы показать, что они стали другими и начали новую жизнь; точно так же поступают и вступающие в оккультные общества. В народе же веровали, что новые имена берут себе только ведьмы, идя в услужение к дьяволу. Но когда мужчины берут женские имена, а женщины подписываются мужскими — это однозначно свидетельствует о проблемах с психикой. И кому, как не современным психиатрам, знать это.
Ради любопытства взглянем на отдельные персонажи.
Революционеры: Лиза (М. Н. Ломан), Леночка (Ц. С. Зеликсон-Бобровский), Теофилия (М. М. Литвинов, наст. Валлах), Магдалина (М. М. Кливанский), Маргарита (B. C. Бобровский), Нора (Л. Д. Махлин), Альфа (Л. Е. Гальперин), Адель (Б. И. Гольдман), Вера, Фрося (И. Л. Давидсон), Ася (Б. М. Кнунянц), Эмма (М. М. Кореневский), Катерина, Матрена (П. Г. Смидович), Зоя (И. А. Трахтенберг) и даже Рыжая жаба (Л. С. Цейтлин) и проч.
Революционерки: Димка (И. Г. Смидович-Леман), Эдуард (ДМ. Двойрес), Осипов, Демин (Р. С. Землячка), Пет я (Е. В. Зверева), Константин, Фаддей, Кручинин (С. И. Залкинд), Леон (О. И. Виноградова), Костя, Фишер (Р. С. Гальберштадт), Фауст (М. П. Голубева), Джем (А. И. Ульянова-Елизарова), Жак, Штейн (Е. М. Александрова), а также Наследник рузова (Е. И. Попова), Дяденька, Дяд (Л. М. Книпович), Минай, Зверев, Соколов, Зверь (М. М. Эссен), В. Иванов, Н. Карелин (В. И. Засулич), даже — Велосипед, Велосипедист (О. Ф. Попова) и проч.
Этот список можно было бы продолжать еще долго. По-иному именовались различные организации в системе партии, секретились подпольные типографии, и, конечно же, большевистская набирающая силу и вес газетенка «Искра», которую в письмах называли «Фекла».
16 июля 1902 года Ульянов писал: «Старайтесь убедить Ваню, что от местной работы мы и не думаем отвлекать, что Дитер — такая «местность», которая имеет и непосредственно общерусское значение, что слияние Вани с Соней громадно усилит местную работу и в то же время сразу выведет всю партию из состояния полупризрачного на степень не только реальности, но и первостепенной силы». При этом важно знать, что русский Ваня — Петербургский комитет, а нерусская Соня — так называемая Русская организация «Искры». Даже в именах здесь заложен свой чудовищный подтекст; осталось только взорвать «местность», которая имела непосредственно общерусское значение, — петровскую колыбель великой Руси.