Церковь в селе Кукавке, которое Морков рассчитывал сделать местом своего постоянного пребывания (до 1818 года семья графа жила в соседнем поместье — Шалвиевке), была построена ранее господского дома. И это не случайно. Дело в том, что находящийся в порабощении у завоевателей народ Подолья сохранил свой язык и православную веру. Русское правительство неоднократно обращалось к Польше с требованиями не ущемлять права православного населения, тем не менее религиозное гонение долгие годы продолжалось. И народ едва ли не больше всего страдал от духовенства, которое вынуждало его полностью или частично принимать католичество. Объединение с Россией не принесло народу подлинного освобождения, зато тем более подчеркивалось «освободителями» дарование населению свободы православного вероисповедания. В этом отношении строительство православной церкви в Кукавке (на месте ранее сгоревшей) и явилось актом благодеяния со стороны Моркова своим новым вассалам.

Эта церковь, когда-то возвышавшаяся над окрестностью своей нарядной ротондой, теперь почти не видна, закрытая густыми кронами деревьев. Разрушенная в конце XIX века ротонда заменена простым куполом, каменные фигуры святых, стоявшие когда-то по краям крыши, перебрались в музей, торжественный портал в ограде разрушен. Но, странное дело, разрушения, уничтожившие внешнее декоративное убранство церкви, типичное для украинской и западной церковной архитектуры, выявили ее конструктивную основу. И в своем теперешнем виде церковь представилась нам чем-то очень родным и знакомым: монолит ее, трактованный как пластический объем, с подчеркнутым значением стен, сверкающих своей белизной, узкие прорези редко расположенных окон без наличников, но с характерными косыми откосами, обнаруживающими толщу каменного массива, сближают кукавскую церковь с русскими церковными постройками. Невольно приходят на память белокаменные массивы Великого Новгорода. И это, наверное, закономерно. Потому что в течение всей жизни Тропинина на Украине не прерывалась его связь с русской культурой, он не переставал быть русским художником.

Никаких подробностей о деятельности Тропинина в связи со строительством церкви нам неизвестно. Однако надо предполагать, что Василий Андреевич должен был ближе познакомиться с местной художественной традицией. Видимо, он бывал в Каменец-Подольском — тогда крупнейшем культурном центре Южной Украины. В период строительства, чтобы наблюдать за ходом работ, Тропинин, скорее всего, жил уже не в господском доме, а у кого-нибудь из крестьян в селе Кукавке. Это давало ему большую свободу располагать своим временем, а главное — сблизило его с украинским народом. Живя в господском доме, он знал жизнь людской, он видел вокруг себя крепостных в среде, неестественной для человека в среде, калечащей не только физически, но и нравственно, духовно. Здесь, в Кукавке, он впервые воочию увидел жизнь народа. А узнав народ, он понял и сумел оценить цельность и чистоту его характера, его естественную красоту, грацию, великодушие и мудрость.

Проследить формирование взглядов художника дают возможность его картины. Сейчас мы располагаем лишь несколькими из этих самых ранних украинских произведений. В ряду их первым хочется назвать профильный портрет украинца Теодосия Бобчака — старосты села Кукавки, где улавливается симпатия и уважение к изображаемому человеку.

В биографии художника есть упоминание о том, что, внезапно оставляя Академию, он не успел окончить копию так называемого «Портрета Яна Собесского» Рембрандта[15], над которой работал в Эрмитаже. Тропинин закончил ее на Украине с натуры, встретив человека со схожими чертами лица. Теперь эта копия — «Портрет мужчины в польском костюме» — хранится в Дмитровском историко-художественном музее. Легко обнаружить его близость с портретом Теодосия Бобчака, в котором так же светится сквозь сумеречные темные краски горячий красный тон, так же широк то густо весомый, то призрачно легкий мазок и то же сосредоточенно-внимательное отношение к человеку. Таким образом, искусство Рембрандта явилось первоосновой, с которой крепостной живописец начал свой самостоятельный путь в искусстве. Великий голландец был не одинок в своем влиянии на Тропинина, уже очень скоро в его работах можно будет найти отголоски многих других мастеров, которым художник следовал со всей непосредственностью и искренностью увлекающейся натуры.

Самое интересное из ранних украинских произведений — это голова девушки-подолянки, принадлежащая Киевскому музею украинского искусства. Созданная в традициях искусства XVIII века, головка украинки очень близка к аналогичным типам «Кабинета мод и граций». Однако ближе всего она к решению портретов Левицкого. Поворот головы, направление взгляда, разрез глаз украинки почти полностью повторяют известный портрет Анны Давиа Левицкого. Кое-какие черты здесь свидетельствуют о том, что художник пользовался живой натурой. Об этом говорит и чуть более круглый, чем классическая норма, овал лица с острым подбородком, и неправильная форма толстоватого носа, и характерный изгиб губ с приподнятыми уголками. Совершенно реально и весьма подробно передана национальная одежда девушки со сложным узором вышивки и украшающими ее шею нитями бус. В фоне художник наметил очертания обычного деревенского пейзажа. Все это вместе с мастерски наложенными бликами, оживляющими лицо, чарует ощущением свежести и оригинальности.

Образ подолянки пройдет затем через все творчество художника. Мы встретимся с нею еще не раз вплоть до 1840-х годов. Кажется, что в ней воплотилось все лучшее, что нашел Тропинин на Украине. Девушка-подолянка из Киевского музея украинского искусства, украшавшая, по всей вероятности, некогда украинскую хату, была приобретена вместе с произведениями народного искусства и долгое время считалась лубком. Лишь в 1934 году украинский искусствовед Я. П. Затенацкий определил в ней кисть Тропинина. И действительно, в манере письма видна некоторая примитивность, художник не пользовался здесь лессировками. Краски густые, наложены довольно однообразными мазками, прямыми в одних местах и полукруглыми в других. Однако тона их — кораллово-красные, малахитово-зеленые в сочетании с белилами и золотисто-оливковым колоритом всего полотна — чрезвычайно чисты и ясны. Таких красок мы не найдем у учителей и предшественников Тропинина. Их гармонизация проникнута национальным характером, подсказана художнику украинским народным творчеством и обнаруживает в Тропинине врожденного колориста.

Успешное завершение в 1806 году строительства кукавской церкви создало популярность Тропинину среди местных жителей. В следующем году им был выполнен и иконостас для этой церкви.

В начале XX века иконостас был еще цел, в нем были три иконы, написанные на досках, размером в три аршина (около двух метров): Благословляющий Спаситель, Божья Матерь с младенцем и Божья Матерь, простирающая с мольбой руки. Доски были вырезаны по контуру изображения. Сейчас уже редко где в музеях можно увидеть подобные, но в XVIII веке плоские раскрашенные стаффажные фигуры крестьянок, кормилиц, барынь, кавалеров и офицеров в натуральную величину были распространены довольно широко. Они населяли пустынные анфилады дворцовых зал, скрывались в аллеях парка, придавая реальному пространству ощущение театральных подмостков.

Сразу же вслед за освящением кукавской церкви в ней венчался сам художник с местной девушкой Анной Ивановной Катиной.

Свадьба как бы породнила Тропинина с Кукавкой. Долгие годы помнили художника жители села, сближая его образ с памятью о своем легендарном герое Кармелюке. От деда к внуку передавался рассказ о феноменальной силе Тропинина и о том, как он справлялся с буйным Прокопием Данилевским, когда тот в отчаянии напивался пьяным и с угрозами бросался к барскому дому. Легко, как ребенка, уносил Тропинин хмельного лекаря в хату и запирал там до протрезвления, спасая тем самым от господского наказания.

После окончания строительства кукавской церкви художник опять попадает в положение приближенного к барину слуги, его личного лакея.