Сбивались кучевые облака.

Но что быть может истинней и лучше,

Чем сквозь грозу летящая строка?

1980

Река,

Смирив свою беспечность,

Лежала тихо

У корней,

И перевернутая вечность

Спокойно

Отражалась в ней.

1973

Лунный свет

На мелкие осколки

Разлетелся

На буфетной полке.

И просыпались

Осколки эти

В вазочку,

Стоявшую в буфете.

И оттуда вниз,

На половицы,

Продолжая биться

И дробиться.

А луна

Легла на одеяло

И от удовольствия

Сияла.

1980

Ночью вся земля переговаривается,

Перезванивается,

Перестукивается.

Взяв сачок,

Я иду на речку,

На плотину иду за раками.

Ночь шумит.

Тишина переругивается,

Перелаивается собаками.

Перегруживается буксирами

И над плёсом, и над обрывами.

Тишина гремит над оврагами,

Тишина грохочет над ивами.

1964

В Москве, в огромном городе,

Есть женщина одна.

В большой пустынной комнате

Живет она одна.

Там ни ковров, ни мебели,

Окно мальчишки выбили,

Вино мужчины выпили,

Подруги платья выкрали –

Так и живет она.

1980

В знаменитом море-окияне

Плавает большая рыба-кит,

Шевелит хвостом и плавниками,

Плавает тихонько и сопит.

А у этой рыбы спрятан в теле

Маленький железный сундучок,

В инвалидной сделанной артели,

Третий дом – от нас наискосок.

В сундучке есть хитрая шкатулка,

Только – стоп! Не забегай вперед:

Сказка – ведь она такая штука,

В ней всему приходит свой черед.

Будет так: придет мужчина видный,

А условно назовем – Иван,

И обычной ложкой или вилкой

Вычерпает за ночь океан.

И на китобойном судне «Слава»,

Жилистый бесстрашный мужичок,

Перетопит он кита на сало

И достанет этот сундучок.

А потом возьмет недлинный ломик

И вот этим ломиком стальным

Крышку ка-ак у сундучка отломит.

Вот и все. И ты уйдешь с другим.

1972

Я выстроил

Высокий терем.

И в том высоком

Терему

Я счет веду

Своим потерям,

Развод включая

И тюрьму.

1963

Как поставила хозяйка белье кипятить

И упала. Соседкам ничего не сказала,

Пена бьет через край, бак кипит во всю прыть.

Это город Москва, площадь Курского вокзала.

На перроне толпа. Вот и подают состав.

Полутемное купе и матрас из поролона.

Ты присядешь у окна, обессилевши устав,

Как неглупый король, свергнутый друзьями с трона.

Но подвинулся мир на мгновенье - и вдруг

Ты опять человек, рыцарь ты и воин конный,

А в окне перестук, и в полу перестук, и в груди перестук,

Перестук колес вагонный.

1968

В тот час, когда недвижие прудов

Застынет молчаливою твердыней,

Позволь мне крикнуть,

Чтобы с проводов

Неспешно облетел мельчайший иней,

Чтоб изморозь, упав за воротник,

Напомнила прохладою мгновенной,

Что не было начала у Вселенной

И нет конца. Есть только этот миг.

1970

Дребезжат

Зеленые мухи,

На столе покоится гроб.

Голубые

Вокруг старухи

Все качаются,

Как укроп.

1964

А вот смешных всех

Собирают

На дальнем острове,

И там

Они живут и помирают,

Как жили –

С горем пополам,

В объятиях своих любимых,

Среди холстов,

Под грудой книг.

А всех серьезных,

Исправимых

Везут назад,

На материк.

1959

Пусть мне покажут наше "завтра",

С Венеры дальней космонавта, –

Забавно,

Только и всего.

Но вот в того,

Который сможет

Вернуть мне день,

Который прожит,

Поверю я,

Как в божество.

1991

I

Художник, конечно, он должен,

Он должен и это и то,

Талант им у века одолжен,

Портные скроили пальто,

Ботинки построил сапожник,

Бандиты могли бы убить.

Конечно, он должен – художник,

Как можно об этом забыть?

Песочек в часах убывает,

Такси уезжает во тьму,

И он уже сам забывает,

Что люди должны и ему.

Все реже родимые лица,

Все ближе зима к волосам,

И все он спешит расплатиться

За то, что не выдумал сам.

1970

II

Серебристее лещей

Облака в наивной неге

Повторяют суть вещей,

Не встречающихся в небе.

Лес возрос из ничего,

Но в такой реален мере,

Как живое естество

Обликом равно химере.

Где здесь правда? Или я –

Правда образа чужого,

Взятый из небытия

Силой чувственного слова?

1971

III

Благословен грядущий день,

Благословен и день ушедший.

И может только сумасшедший

Не оценить замшелый пень

И там, посредине проталины,

Переплетение корней.

Садится солнце. Вот и стали  мы

Взрослее на день и грустней.

1970

IV

Репей

Сухой репей – невыбритый мужчина,

Мне родствен одичанием своим.

Его существование причинно

И неразрывно связано с моим.

Все тише слог в невысказанной фразе,

Все тише песня птицы полевой,

И с возрастом отчетливее связи

Между природой мертвой и живой.

1971

Последние четверостишие этого цикла высечено на надгробном камне автора.