Виктор Федорчук

РЕЧКА  УСТЬЯ

Стихотворный рассказ

об одной русской местности

Санкт-Петербург

Издательство Политехнического университета

2008

ББК 84.Р7

        Ф33

Свои многолетние впечатления об одной ярославской местности автор выразил в форме отдельных стихотворных зарисовок. То, что получилось, возможно, похоже на мозаику, часть которой осыпалась. Поэтому видны только кусочки картины. Отсюда и самый очевидный недостаток предлагаемой читателю провинциальной поэмы.

Но и такого рассказа не получилось бы, не будь воспоминаний дочери и внучки Егора Михайловича Кузнецова (из деревни Слобода) – Прасковьи Георгиевны и Людмилы Александровны Кузнецовых, а также помощи Виктора Алексеевича Бурякова, который познакомил автора с материалами по истории села Троицкого и местной церкви.

Впрочем, то, что предлагается читателю, это не вполне документальный рассказ, а скорее впечатления автора об известных ему местах, людях, событиях. Поэтому, в частности, и реально существующая река Устьеназвана так, как зовется в обиходе – Устья.

Готовя второе издание книги (первое вышло в 2003 г.), автор надеялся исключить те фрагменты, в которых описывались особенно печальные картины деревенской жизни. К сожалению, за время между двумя изданиями книги мало что изменилось. Это касается даже деревянного моста через речку, который по-прежнему регулярно проваливается.

©  Федорчук В. Н., 2008

©  Кузнецова М. Л. иллюстрации, 2003

© Санкт-Петербургский

ISBN      978-5-7422-1789-3                          Политехнический университет, 2008

Посвящение

Крестам на Троицком погосте,

Могилам здешним и иным,

Всем тем, кто сгинул, словно дым,

На вечном нашем перекрестке;

А также вам, еще живым,

Тем, кто остался с речкой Устьей,

И тем, кто странника суму

Несет по нашим землям русским.

...И Леве – другу моему.

Часть первая

НА БЕРЕГУ

ОКРЕСТНОСТИ

1. У реки

Вот речка Устья – малая вода,

Над ней стоит деревня Слобода.

А рядом, выше по теченью,–

Сосновый лес и пойменный покос.

Вниз по реке – поля, селенья,

Там – Троицкое: церковь и погост.

Наш дом, как полдеревни, смотрит на закат.

Построен он давно, но кажется,  был вечно.

Отсюда видно близкое заречье,

Где дом помещичий стоял. Его фасад

Глядел на нас и Барский омут.

Теперь помещика никто не помнит,

Да и купца, купившего тот дом...

Однако мой рассказ о времени ином.

Из Слободы видна дорога на Москву,

А также на недальний Углич.

Но если ты не только город любишь,

Побудь со мной: я здесь порой живу.

Что мне сказать о родине людей,

С которыми я жизнью длинной связан?

Об этом после, а пока скорей

Туда, где взгляд мудреет и добреет разум.

2. В лесу

Шум сосновый здесь тише

Сонных устьиных вод.

Только б это и слышать,

Да душа не дает.

Вечной хвойною нитью

Здесь скреплялись века.

Только лес и ценить бы,

Да земля велика.

Здешний лес – для молитвы,

А не только для дров.

Только Богом и жить бы,

Да никто не готов.

Отступление о рябине

Сколько рябины в этом году!

Это на радость или беду?

Вкус этих ягод –

Прошлого след:

Терпкая мякоть,

Сложный букет.

Южные листья,

Северный рост,

Осенью – лисий

Цвет у волос.

Древние краски,

Смешанный стиль:

Дерево – сказка,

Ягода – быль.

СОСЕДИ

1. Саша

Нам смертельно местное спиртное.

Мужики здесь умирают часто:

То – мороз, то – дело ножевое,

То – петля... В деревне жить опасно.

Есть такое, что и не приснится.

Вот недавно Колька помер. В 30 лет-то!

Говорят, разрезали его в больнице,

А внутри – лишь водка да конфетка...

Подошел тут как-то к огороду

Наш сосед, и вид его был странен:

Шляпа – что ведро (под мусор, а не воду),

А лицо темнее старого бурьяна.

Вспомнил я отца его. Давно уж

Он живет в местах не матерьяльных.

Человеком был вполне нормальным

(Ну, по местным меркам – как же по иному?).

Раз пошел он вечером на пчельник,

Выпив много лишнего, наверно.

Пчелы, видно, тоже захмелели

И его зажалили до смерти.

…Вспомнил я и спрашиваю Сашу:

«Как живешь? Ты что такой горбатый?».

Равнодушно оглядел он наши

Бодрые картошку да томаты,

Ватник снял, ответил, как во сне:

«Хреново, хреново тут мне,

Не знаю, чем и заняться,

От скуки впадаю в тоску.

Иду в батраки наниматься

К такому ж (почти) бедняку».

«Ведь ты же не “в людях” живешь, –

Ему говорю, – а в избе

Своей. Что ж дело себе не найдешь

По душе, по судьбе?

Земля твоя заросла,

Крапива кругом да пырей.

Не хочешь так жить, чтоб цвела

Хотя бы картошка на ней?»

«Зачем нам теперь-то земля,

Когда мы ее расхотели?

Мы общей землею наелись,

Друг друга и мир веселя.

Кто будет пахать свой гектар,

Когда в нем загадок по пояс?

Здесь вырастет больше разбоя,

Чем нынче травы. А товар,

Коль вызреет, пусть небогато,

Кому и куда продавать-то?

А мне одному много ль нужно,

Чтоб есть не траву и пить не из лужи?»

Он ватник потертый, кургузый

Поднял с поленницы дров

И пошел,

Но несколько слов

Сказал на прощанье «по-русски».

Через год мне увидеть соседа уже не пришлось:

Было вольно однажды душе его пьяной,

Саша мой до крыльца лишь чуть-чуть не дополз...

А на воле стоял смертельный мороз.

И то и другое – не очень-то странно.

Отступление о русском мате

1. Что-то вроде теории

Русский мат – от русской жизни:

От тоскливости зимы,

От того, что бескорыстны,

Разрушая что-то, мы,

От неверности соседей,

От напрасности тюрьмы,

От телеги, что не едет,

От внезапности сумы,

От красот земли родимой,

От того, что барин крут,

От чудес, так долго чтимых,