В руках читателя новый роман советского писателя Бориса Изюмского «Плевенские редуты». Еще одно произведение, посвященное братской дружбе между нашими народами, будет воспитывать наши поколения в духе братства и верности на вечные времена.

Нам, плевенцам, особенно приятно, что писатель черпал вдохновение для создания своего романа в великом подвиге наших братьев-освободителей во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., столетнюю годовщину которой готовится торжественно отпраздновать весь болгарский народ.

В центре романа события, связанные с третьим штурмом и блокадой Плевена, города, где фактически решился исход войны, принесшей от «деда Ивана» исстрадавшемуся болгарскому народу свободу, которой он жаждал пять веков. В битве за Плевен в его эпических боях была пролита кровь 32 000 русских богатырей, но и выведена из строя отборная 70-тысячная турецкая армия Осман-паши. Здесь каждая пядь, каждый холм, каждая лощина покрыты бессмертием и славой. Маленький, неизвестный дотоле в Европе городок стал популярен среди военных стратегов, политиков, дипломатов. Превратился в миг истории. Поэтому в его окрестностях признательные поколения воздвигли более ста памятников, чтобы увековечить силу и славу русского духа и русского оружия.

Мы радуемся тому, что роман «Плевенские редуты» родился на донской земле, с которой нас связывают не только пролитая кровь ее богатырей во время военных действий сто лет назад, не только победный марш советских воинов Третьего Украинского фронта, в частях которого служили и сыновья тихого Дона, но и многолетняя мирная братская дружба, сотрудничество и взаимопомощь в строительстве социализма и коммунизма.

Роман «Плевенские редуты» вышел из печати непосредственно после, исторического XXV съезда КПСС и XI съезда БКП, которые вновь продемонстрировали большую верность между нашими партиями и народами, их решимость всегда идти вместе под знаменем марксизма-ленинизма.

Книга Б. В. Изюмского вышла в то время, когда трудящиеся Плевена готовятся ознаменовать 100-летнюю годовщину освобождения города от османского рабства. И оттого ее выход еще своевременнее, актуальнее и полезнее для расширения и дальнейшего укрепления дружбы между болгарским и советским народами, между трудящимися Плевенского округа и Ростовской области.

Книга является выражением того большого дела, которое вот уже 13 лет владеет умами и сердцами, волей и энергией жителей Плевена и Плевенского округа, Ростова-на-Дону и Ростовской области, которые дружат, соревнуются, обмениваются опытом во всех областях нашей жизни и практики, в борьбе за выполнение решений КПСС и БКП, за подъем болгаро-советской дружбы на новый, еще более высокий этап.

За это мы горячо признательны автору романа. Мы верим, что его произведение «Плевенские редуты», начинающее свой путь к сердцам читателей, найдет теплый прием и будет еще одним вкладом в исследование корней дружбы между двумя народами и краями-побратимами, источником вдохновения и пролетарского интернационализма.

Пенко Герганов,

первый секретарь

Плевенского окружкома БКП

Июнь выдался необыкновенно жарким. Дунай надолго затопил золотистые журжевские пляжи, луговины с розовыми мальвами, подступил к роще и полотну железной дороги. Говорили, что этот повторный разлив — от снегов, растаявших на Балканах.

Турки из Рущука, с другого берега Дуная, вяло, словно примеряясь, обстреливали Журжево — румынский городок, где стояли русские войска.

Одна артиллерийская граната разорвалась в шатре бродячего цирка, поранив старую зеленовато-рыжую лошадь Земфиру, другая упала возле кафе Титулеску, меж пустующих мраморных столиков на тротуаре. Остальные легли у красной кирпичной стены хлебных складов болгарина Евлогия Георгиева.

Сам банкир Георгиев жил в Бухаресте, но, как доподлинно известно было журжевцам, завещал свои миллионы на учреждение университета в Болгарии. Придет же человеку в голову такая блажь!

…Румынские мальчишки влезли на белую башню — остатки мечети в центре города — и оттуда, из-под ладони, смотрели на Рущук. Виднелись его белоснежные минареты, выглядывающие из-за зеленых кущ продолговатого острова посреди Дуная, слышался собачий лай. Временами синеву самой высокой горы позади Рущука словно пронизывала молния, возникал белый клубок дыма, он окатывался с горы, и вскоре в Журжево, шипя, падала граната, разрываясь с треском, будто чьи-то сильные руки встряхивали тонкий лист железа.

…Ровно в двенадцать часов дня из околотка на улице Кирлициана вышел и направился к Главной улице Журжево тощий, седенький префект. Он шествовал, почти не сгибая коленей, посреди пыльной мостовой, мимо отелей «Париж» и «Санкт — Петербург».

Впереди префекта шли три полицейских офицера и что есть силы дули в свистки. Куры ошалело шарахались в подворотни.

…Генерал Скобелев с ожесточением отбросил ручку — писать матери было не о чем. С тоской посмотрел через открытое окно помещичьей усадьбы на унылую улицу и нелепого префекта. Низкие дома с захлопнутыми ставнями, просторные сады, пустынный бульвар.

Занес дьявол его в этот паршивый городишко, где приходится прокисать в странной и унизительной роли начальника штаба бездействующего отряда, где командиром, к тому же, его собственный отец — старик славный, но, да простит господь бог, пустяшно суетливый.

Скобелев зло выругался в адрес своих недоброхотов. Когда же начнется форсирование Дуная? Безобразно долго ждем, пока спадет разлив, теряем месяцы и даем возможность врагу отмобилизовать свои силы. Пустые ссылки! Вчера ночью он доказал, что Дунай можно преодолеть даже кавалерией. Подобрал с десяток донских казаков и, держась за гриву коня, в нательной рубахе, но с двумя Георгиевскими крестами на шее, сопровождаемый истошными криками отца: «Миша, вернись!», — достиг турецкого берега и возвратился назад.

Правда, шальная пуля зацепила бок, но Михаил Дмитриевич даже не сказал об этом никому. Поступок назвали мальчишеством, хотя генерал Драгомиров поглядывал сочувственно.

Долго ли еще ждать спада пресловутого разлива? Неужели и дальше придется довольствоваться оскорбительной ролью стороннего наблюдателя из второго эшелона? Скобелев-младший! И упустить свой звездный час? Тот час, после которого твоим именем называют улицы и площади?!

«Мне нужно действовать, я каждый день бессмертным сделать бы желал», — мысленно прочитал он любимые лермонтовские стихи. Каждый день!

Шпоры на безупречно сшитых сапогах звякнули с вызовом.

Конечно, род у них не бесславный. Дед — Иван Никитич — генерал, писатель, а позже комендант Петропавловской крепости, начал службу солдатом, участвовал в наполеоновских Войнах. И отец неплохо заявил о себе на Кавказе, в Крымскую войну… Все это так. Но он хочет быть Скобелевым самим по себе.

Михаил Дмитриевич встал, почти касаясь светлой, с бронзовым отливом шевелюрой высоко висящей люстры, потянулся до хруста. От шелковой, прилипшей к телу рубахи, заправленной в синие рейтузы с лампасами, отскочила перламутровая пуговица и обнажилась узкая грудь в рыжеватых закрученных волосках. Плечи, лишенные эполет, тоже казались узкими.

Скобелев подошел к столику, уставленному красивыми безделицами: грешен, любил таскать их за собой. Здесь были шкатулка орехового дерева, сафьяновый бумажник… Рядом возвышался причудливой формы жбан с содовой водой и плавающими кусочками льда. Нацедив огромную кружку, Михаил Дмитриевич стал пить, при этом большой кадык его заходил на длинной шее с золотой цепочкой креста, а немного навыкате кроткие голубые глаза сладостно зажмурились. Опорожнив кружку, Скобелев поставил ее на серебряный поднос, вытер рукавом рубахи пот с высокого чистого лба и, достав английские духи, обильно надушил усы, неподстриженную бороду, похожую на растрепанный веер. Редкие волосы на голове не душил: от парижского парикмахера слышал, что от этого они выпадают, а пуще всего боялся облысеть, как отец.