— Ну, о том, о сем поговорили, — продолжал Гурыба, — он спрашивает меня: «Как ты думаешь, почему у нас в Советском Союзе столько героев?» — «Ясно, — говорю, — потому что мы самые бесстрашные». — «Это правильно, — он мне отвечает, — но ведь русские раньше тоже бесстрашно дрались и врагов побеждали, а все же героев тогда было меньше. А у нас каждый герой».

— Да мы, если бы на фронт попали, мы б этим фашистам! — страстно воскликнул Сенька и потряс кулаком. Потом негромко добавил: — Они моего папу убили. Аленку — сестрицу — в Германию угнали…

Дети примолкли, каждый вспоминая о своем горе. Илюша Кошелев покусывал стебелек травы; глаза его смотрели серьезно и печально. Он тряхнул головой, словно освобождаясь от тяжкого воспоминания.

— Сейчас героев у нас много потому, — сказал он, — что мы Советскую Родину защищаем. Такой ни у кого еще не было. У англичан — родина, и у американцев, и у французов, но трудящимся там жизнь плохая, только богачам — пожалуйста! И мы свою Родину сильнее всех любим.

— Верно! — обрадовался Максим, — И майор Веденкин так говорил.

— Так это он мне и объяснил, — просто признался Илюша.

— А я думал, ты сам, — разочарованно сказал Гурыба.

Издали донесся сигнал: «Бери ложку, бери бак…»

Труба играла весело, обещающе. Ребята стали поспешно отряхиваться, расправлять гимнастерки.

После обеда Алексей Николаевич Беседа объявил, к общему удовольствию, что пойдет с отделением на прогулку — через рощу к реке.

Выйдя за город, ребята продолжали путь уже без строя, окружив Беседу шумным кольцом!. Со звонким криком они бегали наперегонки, перекликались, подражая птицам, показывали воспитателю камешки красивой расцветки, пойманных жуков, желтые цветы мать-и-мачехи и голубые пролески.

— Товарищ капитан, а сколько крыльев у жука?

— Товарищ капитан, а чем стрекочут кузнечики? — то и дело спрашивали они.

Воспитатель едва успевал отвечать на вопросы, рассказывать о том, что ворона делает плоское гнездо — лотком, а сорока — круглое, с крышей и что через месяц появится очень красивая бабочка-траурница, словно сделанная из темнокоричневого бархата с голубыми пятнами.

Давно ли Дадико, выбежав во двор без шапки, встретил Беседу радостным докладом: «Товарищ капитан, скворцы прилетели!» Давно ли суворовцы мастерили скворешни и разбивали клумбы, — и вот уже наступила теплынь, пора футбола, велопрогулок, а там, гляди, и купанья…

Поднялись на некрутую гору; внизу змеилась река, виднелась редкая молоденькая роща. Правее растянулись колхозные фруктовые сады, окутанные легкой зеленоватой дымкой.

На кустах, вдоль дороги, сушили на солнце свои крылышки бледножелтые лимонницы. Зяблики с лиловой манишкой, в голубых колпачках, звенели тонко и чисто: пинь-пинь, пинь-пинь…

Каменюка и Гурыба, возбужденные беготней, остановились недалеко от воспитателя. Он подозвал их к себе.

— Видите, тропинка в садах вьется? Да вы не туда смотрите, — во-он, между деревьев… На что она, по-вашему, похожа?

Мальчики стали сосредоточенно вглядываться в даль.

— На кривую саблю, — решительно сказал Артем.

— А мне кажется, на ленту, — застенчиво проговорил Илюша.

Снова все собрались вокруг офицера, наперебой подыскивая сравнения. Этот разговор Алексей Николаевич начал не случайно. Недавно он обнаружил, что некоторые из его ребят равнодушны к природе, не понимают ее.

— Кто из вас читал рассказы о природе? — спросил воспитатель обступивших его детей, но все молчали, и только Каменюка презрительно бросил:

— Про природу я не люблю, это только девчонки любят.

— Очень плохо, — огорченно сказал Алексей Николаевич, — что не любите родную природу. Разве можно не любить нашу красавицу березку, нашу ковыльную степь, дремучие леса и многоводные реки? Вы ведь будете их защищать! Военный человек должен дружить с природой, и тогда она станет его первой помощницей.

Воспитатель решил передать содержание одного из писем Тургенева.

— Прежде чем лечь спать, — начал он, — я каждый вечер делаю маленькую прогулку по двору… Останавливаюсь, прислушиваюсь… Вчера я услышал шум крови в ушах и дыхание… Треск кузнечиков… От времени до времени падала капля с легким серебристым звуком… Ломалась какая-то ветка, — кто сломал ее? Вот глухой звук… Что это? Шаги на дороге или шепот человеческого голоса? И вдруг над самым ухом — тоненький зуд комара…

Боясь проронить слово, дети притихли, слушая воспитателя и удивляясь тому, что сами они не обращали раньше внимания на все, о чем он рассказывает.

— А вы знаете, что такое ночь, в военном значении этого слова? — спросил офицер. — Нет? Ночью огонек спички светит почти за полкилометра, как яркий фонарь. Каждый звук имеет свое значение, и его надо уметь разгадать… Вот мы с вами летом в лагерях пойдем в ночную разведку, и вы узнаете, как важно разбираться в звездах и ветре, в деревьях и тропках. Давайте сейчас вслушаемся в звуки, — предложил он, — интересно, кто что услышит?

Вдали играл духовой оркестр, коротко прозвенел трамвай, где-то пели песню молодые голоса. Донесся едва уловимый плеск весел о воду…

— Я слышу, — шепотом сказал Каменюка, — как птицы рассекают воздух крыльями…

— Очень хорошо, — похвалил капитан. — Это не всякий может услышать.

В работе первой заповедью майора Веденкина было: «Прежде всего — подготовка уроков, все остальное потом».

Обдумывание завтрашнего урока доставляло Виктору Николаевичу особенное удовольствие. Казалось бы, с годами подготовка к урокам должна была упроститься, свестись к несложному подбору фактов. Но так могли думать лишь педагогические чинуши. Пусть тема изучалась десятки раз, пусть сегодня предстояло повторить ее в нескольких параллельных классах, — все равно не может быть уроков, похожих друг на друга! Искусство не терпит скучного повтора, и если искания молодости остались позади и пришла зрелость, значит, появились и новые, еще более сложные поиски.

Виктор Николаевич был неистощим в исканиях. Он то проводил киноурок о Суворове, то сооружал с ребятами панораму «Полтавского боя», то приглашал на исторический кружок родителей героев-краснодонцев или обнаруживал в городе участника обороны Порт-Артура и организовывал встречу с ним. Он затевал переписку с автором книги о герое-комсомольце Викторе Талалихине, с воинами фронтовой гвардейской части, помогал ребятам составлять альбом «Десять ударов Красной Армии» и выпускать журнал «По суворовскому пути».

Продумав урок, Виктор Николаевич достал топографическую карту, цветные карандаши и стал наносить на карту условные обозначения: надо было сдать полковнику Ломжину задание по тактике. В стекла окон бил весенний дождь. Смеркалось. Веденкин зажег настольную лампу.

Мысль, неотступно преследовавшая его с утра, мешала спокойно выполнять задание. Он встал, прошелся из угла в угол, ероша волосы. Открыл дверь в соседнюю комнату.

Жена примостилась на диване с дочкой, — они поджали ноги, укрылись серым пуховым платком и, прижавшись друг к другу, читали сказки Андерсена. Виктор Николаевич подсел на диван.

— Танюша, меня с утра мучает мысль: не честолюбив ли я, как педагог? Не улыбайся. Если это так, то очень печально… — Веденкин встревоженно взглянул на жену, взял ее руку в свою. — Ты понимаешь, в чем опасность?

Татьяна Михайловна знала эту черту в характере мужа — открывать в себе педагогические пороки, предъявлять повышенные требования. Она привлекла к себе Виктора Николаевича, прижалась щекой к его плечу и успокаивающе сказала:

— Я тебя за то и люблю, что ты такой…

Кто-то позвонил. Виктор Николаевич пошел открывать, возвратился с Беседой и Бокановым.

— Вот хорошо, что зашли! — обрадованно говорил Веденкин. — Чайку попьем.

— Да мы на минутку, — слукавил Беседа. — Шли мимо и решили заглянуть.

— Ну и превосходно! Танюша, разреши представить тебе…

Татьяна Михайловна высвободила полные плечи из-под платка и протянула руку. На ней было темновишневое платье, очень шедшее к ее черным волосам. Вскоре, извинившись, она ушла укладывать дочку.