Грунев спросил:

— Слышишь, лопата стучит о железо?

— Ну и что?

— Значит, танк в укрытии и его забрасывают снегом.

— Откуда ты взял? — недоверчиво посмотрел Дроздов.

— А когда мы бронетранспортеры окапывали — лопаты точно так звенели…

«Спиноза, а додул», — соглашаясь, кивнул головой Дроздов и внес наблюдение Груни в свой журнал: ценные сведения. Лейтенант говорил: «На один окопанный танк нужны два танка движущихся».

В три часа ночи Ковалев, Гербов и Васильев на бронетранспортере перебрались на свой передовой наблюдательный пункт, отлично оборудованный саперами и укрытый сетью на кольях.

Здесь в трубку вел тихий разговор с постами командир разведки, а Садовский — с начартом.

…На рассвете полк стал выдвигаться из выжидательного района.

В первых лучах поднимающегося багряного солнца местность впереди просматривалась сверху особенно хорошо. Открывалась широкая панорама: прямые улицы поселка, серые костры березовой рощи на берегу реки…

Ковалев то и дело поглядывал на ручные часы. Ожидание сведений о прохождении полком рубежей было самым томительным.

— «Алмаз». Я — «Резеда». 301. Прием, — наконец услышал Ковалев, посмотрел на часы, на карту в планшете.

Чапель прошел исходный рубеж.

— «Алмаз». Я — «Ромашка». 301.

Значит, и командир второго батальона миновал исходный рубеж. Как только Чапель доложит — 401, начнется огневая подготовка.

Ковалев снова смотрит на часы.

— «Алмаз». Я — «Резеда». 401.

Садовский дает сигнал:

— Шторм!

И сразу загрохотала канонада. Танки, выдвинутые на прямую наводку, открыли огонь. Загудели двигатели, глухо застучали пулеметы. В этих шумах, в их то прибойной, то слитной волне тоже надо было разобраться. Из кажущегося хаоса звуков выделить необходимое. Не слишком ли рано вышел на заданный рубеж Чапель?

Ковалев посмотрел на часы, карту и побледнел.

«Проклятье! Чапель зарвался, нарушил расчет времени, и теперь его батальон может попасть под огонь собственной артиллерии, превратиться в мишень для противника. Тактическая малограмотность погубила драгоценную синхронность. Представляю, как переживает сейчас Карпов: так отладить машину и — вот… Перестарался чертов Чапель! Пал жертвой показухи, ее пылью засорил себе глаза…»

Ковалев смирил гнев. «В конечном счете, я не научил». Но тут же вспыхнула ироническая мысль: «Как же, научишь».

И все отодвинулось «боем». Он разгорался, хлынул на Ковалева всеми своими шумами и запахами.

Стелется дым соляра над мерзлой землей. Пахнет порохом. Серия зеленых ракет вызывает новый артиллерийский шквал Садовского.

Ковалев радирует командирам второго и третьего батальонов:

— Сто одиннадцать! Сто одиннадцать!

Это означало требование — быстрее вперед, выше темп!

Пульс «боя» то замедляется, то снова нарастает, его дыхание прерывисто, и это скверно, особенно при наступлении. Шлейфами расстилаются клубы багрово-черного дыма. Встают султаны разрывов.

«Бои» идут на местности с подготовленными противотанковыми рвами, воронками, бетонными надолбами, колодцами с зарядами взрывчатки, должной имитировать взрыв минных фугасов.

То и дело меняется обстановка. Магнитофонная запись, подключенная к мощным усилителям, создает полное впечатление настоящего сражения с артиллерийскими раскатами, свистом пуль, гулом танков и самолетов, шипением осколков, взрывами гранат…

…С передового наблюдательного пункта Ковалеву видны окопанные танки «противника» перед Чапелем.

От него пошли сведения о тяжелых и преждевременных потерях. Посредник определил, что у Чапеля птурсами сожжено два танка, бронетранспортер, гибнут люди.

Ковалев с неприязнью представил остекленевшие глаза Чапеля. Они у него всегда становятся такими в сложных ситуациях. Борзенков, наоборот, скорее поднимается во вспышке, способен на большее, чем обычно. Чапель же весь цепенеет. Наверно, от боязни ответственности. Ковалев выругался:

— Вылез на пуп, и теперь его молотят!

Надо было спасать положение. На участке наступления Чапеля — Садовскому перенести огонь в глубину обороны «противника».

Первый батальон, не очень-то организованно атакуя, продвинулся, неся еще большие потери, километра на полтора и был остановлен. Два других батальона устремились на «врага» и теперь неплохо развивали первоначальный успех.

Может быть, главный удар по правому флангу нанести резервом?.. Выйти в тыл врага, соединиться с десантом? Ошеломить неожиданностью?.. Не слишком ли это рискованно? Но разве следует избегать риска?

…Гербов тоже внимательно следит за ходом боя. Пожалуй, лихорадочен его ритм. Губителен преждевременный выход первого батальона на рубеж. Обратить внимание Володи? Нет смысла, факт свершился, его не предотвратить, да Владимир и сам все видит, вон как помрачнел. Один неук может свести на нет долгие усилия многих людей.

— Артдивизион хорошо работает, — удовлетворенно говорит он Ковалеву. И дает новую вводную — транспорт с боеприпасами выведен из строя налетом авиации.

Когда батальон Чапеля был остановлен, взвод Санчилова получил приказание занять южные скаты Безымянной высотки. Солдаты начали окапываться.

Дроздов принялся за дело рьяно: очистил старую траншею от снега, отрыл нишу для боеприпасов, ступеньку, если понадобится мгновенно выскочить наверх. Все тщательно замаскировал, похвалил себя вслух:

— Гвардейская крепость! — и подполз к Груневу: — Углуби окоп… В «бою» надежней…

Все же, что ни говори, а земля родимая и спасет и укроет мотострелка. А без него не обойтись никакому роду войск.

Хотя Грунев от бессонной ночи, разведки, копания едва держался на ногах, он все же стал еще ожесточеннее вгрызаться в землю пехотной лопатой. Черенок лопаты потемнел, словно на нем выжгли пятна. Пот обильно тек из-под каски на глаза, солонил губы, но Грунев тоже остался доволен своей работой.

«Сержант носа не подточит», — подумал он. И вспомнил еще одну присказку Крамова: «От солдатского пота порох не сыреет».

Проверив, в порядке ли автомат, запасные магазины, он отстегнул сумку для гранат, немного передвинул короткий штык — в нем были и ножницы для резки проволоки, и пилка, и нож — открывать консервы, — жадно хлебнул из фляги, теперь наполненной чаем, и с чувством исполненного долга приподнял голову над окопом.

Дроздов притаился метрах в семи. Еще дальше окапывался автоматчик Азат Бесков, немного позади — гранатометчик Антон Хворыська. Его крупное добродушное лицо сейчас сосредоточенно. Тут уж не до басен.

Слева от Грунева тянулся овраг в припорошенном снегом кустарнике. Возле развилки в надолбах — по одной из дорог они недавно возвращались из разведки — высилось сухое раскидистое дерево.

Снова начался ветер. «Надо будет при стрельбе давать поправку…» — деловито отметил Грунев.

Правее их высотки тянулось болото, занесенное снегом, оно казалось сейчас безобидным. «Во всяком случае отсюда танки не пойдут, — успокоил себя Грунев и присел в окопе отдохнуть. — Дроздов сейчас, конечно, смалит сигареты».

Как Виктор ни старался приучить Владлена к курению, так и не смог.

…Ковалев биноклем поймал участок Санчилова. Устоит ли? Хватит ли умения и мужества? Рота Борзенкова уцелела в батальоне Чапеля. По всей видимости, «бой» приближался к своей наивысшей точке, к тому напряженному схлесту гребней, что решит его исход.

«Удержит ли рубеж Санчилов, пока введу резерв? — с тревогой думает Ковалев. — Надо сделать это как можно скорее».

Из-за бездумной торопливости майора Чапеля взвод Санчилова, не прикрытый огнем, оказался на направлении главного удара контратаки «противника».

Санчилов этого не знал, но, получив от командира роты Борзенкова приказ выстоять, ни в коем случае не пропустить танки, передал приказ своим командирам отделений.

Внутренне Санчилов был напряжен до предела, в нем словно бы натянулась какая-то струна, но внешне ничем не показывал этой напряженности, отгонял неуверенную мысль — сможет ли?