На полотнах разместились галактики, скопления звезд и туманности, но все в белом цвете — кремовый на белом, брызги опаловой белизны и серебристо-жемчужный, — окруженные золотыми гало и перламутровыми облаками, окрашенными в шафрановый и темно-желтый цвета, с пронзающими тончайшими следами синего, сапфирового, зеленовато-голубого, лазурного и бирюзового. Хотя картины казались похожими, все они были разными: одни изображали взрыв, другие излучали яркий блеск.

Потом она поняла: он рисовал свет.

— Это то, что я увидел, когда произошел несчастный случай. Я взбирался соло по Чернохвостому холму в Вайоминге…

— Соло?

— Скалолазание без страховки, только мешочек с мелом и ботинки. Я сорвался и летел вниз очень долго. Пока падал, и увидел этот свет. — Он указал на полотна, расставленные по комнате, висящие на стенах. — С тех пор я пытаюсь его запечатлеть. Думаю, что эта штука называется свечение, но я не уверен.

— Свечение?

— Это слово пришло мне в голову во время падения. Никогда раньше я его не слышал. По крайней мере, не думаю, что слышал.

Чем бы ни было свечение, оно было захватывающе красивым.

— Вы продаете картины?

— Они не для продажи.

Наблюдая за ним, за тем, как он переминался с ноги на ногу, Кэндис догадалась, что никто еще не видел этих картин и что для ее глаз они тоже не предназначались. Но теперь, когда она все же увидела их, что все это могло означать?

Когда они выходили из студии, Гленн нахмурился и обвел взглядом комнату.

— Странно, — произнес он.

— Что?

— Нет одной из картин.

— Точно?

— Она была вот здесь. — Он указал на место рядом со встроенным стенным шкафом. — Одна из самых старых.

— Может, ее кто-то взял?

Он нахмурился еще больше. Кому могло прийти в голову вламываться к нему в квартиру и уносить одно из полотен? Затем он сказал:

— Миссис Чарльз делает уборку раз в неделю. Я всегда ей говорю, что в этой комнате прибираться не надо, но она считает, что если не пропылесосит здесь, то мы потонем в грязи. Так, скорее всего, и было. Она передвинула картину, положив ее куда-то в другое место.

Гленн ненадолго задержался у двери, раздумывая, на самом ли деле миссис Чарльз была всему виной. В этот момент Кэндис еще раз взглянула на полотна и была поражена тем, чего нельзя было увидеть с близкого расстояния: почти на каждой картине было изображено лицо.

Доктор в белом лабораторном халате, со стетоскопом на шее медленно шел по коридору больницы. Был поздний час, на пути ему встретились лишь несколько человек. Он по-дружески кивнул полицейскому в униформе, стоявшему на посту в приемном покое отделения интенсивной терапии. Полицейский тоже поприветствовал доктора, посмотрев на его бейджик с именем.

— Так кто же здесь у них? Какая-нибудь знаменитость?

— Покушение на убийство. Предприняты повышенные меры безопасности. — Было видно, что полицейскому скучно.

— Удачи, — пожелал доктор и неторопливо двинулся дальше.

Он прошел в холл, задержался у фонтанчика с водой, попил, оглянулся и продолжил свою прогулку. Завернув за угол, он остановился и посмотрел на часы, отсчитывая время с того момента, когда Росси сделал укол калия: остановка сердца должна была наступить с минуты на минуту.

Когда Гленн открыл дверь в спальню для гостей, заиграла мелодия на его телефоне. Звонили из больницы.

— Что? Да, спасибо. Я буду через полчаса. — Затем он сказал: — Я ценю вашу заботу, но это расследование полиции, и я должен задать отцу пару вопросов. — Он нажал клавишу и, набрав другой номер, сообщил Кэндис: — Звонили из больницы. Состояние отца улучшилось. Внутричерепное давление спало, он пришел в сознание и может говорить.

— Слава богу! — воскликнула Кэндис.

— Может, он расскажет нам, кто столкнул его.

Второй разговор был еще короче: он доложил о новостях в участок, приказав им усилить охрану в приемном покое отделения интенсивной терапии. Теперь, когда профессор очнулся, он был в большой опасности.

«Синий код, ОИТ. Синий код, ОИТ».

Мимо пробежали люди в белых халатах, зеленых операционных накидках, технической спецодежде. Доктор, стоявший в конце коридора, присоединился к ним, проскользнув в отделение, когда открылись двери.

План сработал на все сто процентов, как и обещал мистер Росси. Фальшивый доставщик цветов смог попасть в отделение интенсивной терапии, изображал замешательство, спорил с медсестрами и, прежде чем они вытолкали его вон, запомнил список пациентов, написанный мелом на доске: постель № 1 — Джон Мастерс; постель № 8 — Ричард Чацки. Он доложил обо всем Росси, который потом, на входе в отделение, представился кузеном Ричарда Чацки.

Так он прошел к палатам. Остальное было проще пареной репы. Когда медсестры не смотрели за ним, Росси сделал укол калия в ногу лежащего в коме Чацки. Фило Тибодо, в белом врачебном халате, со стетоскопом и поддельным бейджиком на лацкане, оставалось только дождаться сигнала экстренной ситуации.

Когда команда врачей поспешила к Чацки, у которого остановилось сердце, Фило отстал от них и пошел к постели № 1, находящейся в семи палатах от места происшествия. Там лежал Джон Мастерс, начавший приходить в себя после падения с лестницы. Фило прислушался к шуму на другой стороне отделения — требования принести лидокаин, придвинуть аппарат электростимуляции сердца… Как и говорил Росси, все это позволит им дольше бороться за жизнь пациента и таким образом даст ему больше времени на разговор с Мастерсом. Фило наклонился над койкой и сказал:

— Привет, Джон. Помнишь меня?

Гленн резко остановил машину на больничной парковке. Они выскочили из нее и поспешили в отделение интенсивной терапии — им не терпелось увидеть профессора, до того как с ним могло что-нибудь случиться. Кэндис еще так и не поблагодарила его как следует за все, что он для нее сделал. Гленн же решил, что пора положить конец двадцатилетнему разладу в его отношениях с отцом.

Профессор медленно открыл глаза и нахмурился. Потом его взгляд прояснился:

— Ты! — прошептал он.

Фило улыбнулся:

— Собственной персоной. Опять.

Прохладный больничный воздух был наполнен голосами, раздававшимися с другой стороны отделения: «Пульса нет. Давления нет. Черт, нужны газы крови».

— Я не скажу тебе, — задыхаясь, произнес Джон Мастерс.

Фило наклонился ближе:

— Я здесь не за Звездой Вавилона. Я собираюсь позволить твоему сыну и девчонке Армстронг найти ее для меня. Сюда же я пришел, чтобы сказать тебе, что Ленора никогда не была твоей.

— Что?..

Фило положил ладонь на горло профессору, большой и средний палец на сонные артерии.

— Она была моей, — тихо произнес он, но так, чтобы было слышно за криками в последней палате, где мистер Чацки не реагировал на попытки его спасти. — Ленора никогда не была твоей. И теперь она будет моей навечно.

«Он не реагирует!»

Фило слегка надавил на артерии, Джон Мастерс слабо сопротивлялся.

— Только ты виноват в том, что она погибла, — сказал Фило, усилив хватку. — Была бы она моей женой, за ней бы присматривали, защищали ее. Но ты допустил, чтобы ее убили.

Джон Мастерс пытался отнять руку от своего горла, но Фило был сильнее.

«Позовите священника!»

Глаза профессора вылезли из орбит, губы посинели. Фило продолжал улыбаться, наблюдая, как жизнь покидала человека, которого он ненавидел сорок пять лет.

Увидев переполох в отделении, Гленн сорвался на бег, но потом испытал облегчение, поняв, что врачи заняты не его отцом. Он склонился над постелью:

— Отец, это я. — Ответа не было. — Отец?

Гленн позвал на помощь. Медсестры пришли в замешательство — еще один приступ? Вызвали вторую команду врачей, подвезли тележку неотложной помощи, аппарат электростимуляции.