— Линочка, детка! — запротестовал Михаил. — Я же старик, увалень. Ну, хорошо бы ещё вальс-бостон, фокстрот или там… Что-нибудь задумчивое, медленное. Ну, не обижайтесь, ненаглядная… Я для вас лучше спою. Честное слово, лично для вас.

— Петь вам все равно предстоит, — надула губы Алина. — Я гитару у соседа взяла. Но это не в счет… Сейчас включу какой-нибудь гавот или полонез.

Между тем на лужайке в свете падающего с террасы света уже тряслись и дергались молоденькие «подруги», пытаясь раззадорить разомлевших от еды и выпивки «папиков». Но рок-н-рол получался далеко не у всех. Обладатели менее спортивных фигур старались скрыться в ночном сумраке, где топтались чисто формально, на радость девочкам.

— Надо срочно установить освещение в саду… А так черт-те что пещерная цивилизация. — Неслышно подошел к Алине супруг. — Впрочем, вечер получился. Мне удалось все обговорить с ребятами. Эй, киска, почему в миноре? — Денис поцеловал Алину за ушком. — Все-таки в этой тьмутаракани есть нечто ностальгическое. Может, позвать всех на пляж, а? — Денис подмигнул.

— Холодно, — не поддержала игривый тон мужа Алина. — Принеси-ка мою шаль. На кровати в спальне — пушистая, с кистями. — Обняв руками плечи, она сдерживала озноб. Не сложился вечер. Суета и скука. Вот запел немеркнущий Хулио Иглесиас, и все стиснулись в обнимочку, на луну поглядывают. Девчушки совсем дурные, но свое дело знают — порастрясли «спонсоров». У кого квартирка появилась, а кому и обручальное колечко на пальчик удастся урвать. Пообвешались камушками, все воркуют — ах, Асти Лаудер, ах, Сен-Лоран… лимита подмосковная! Из пятиэтажки или деревянной хибары с сортиром во дворе — прямиком в джакузи. Отдых на Мальдивах, прическа от Зверева, радиотелефон под подушкой…

— Раньше все же такой «демократии» не было, — тихо сказала Инга, набросив на плечи дочери шаль. — Денис велел тебя закутать. Заботливый. А я про джентльменов этих, как там, «новых русских», — такими деньгами ворочают, прежде и министру не снилось, а жен с панели берут… Что ж теперь порядочным девушкам делать?

— Где ты «порядочных» в последний раз видела? На комсомольском собрании или в балете «Спящая красавица»? Смотри-ка, кто там в темноте с Михаилом обнимается!

— С седым? Представительный мужчина, простоват, но деликатен. Такими в русской литературе сибирских купцов изображали — широта, размах, примитивные потребности, глубокие страсти. — Инга вспомнила о своем давнем романе с актером, прославившемся исполнением роли горьковского Артамонова.

— Ах, это он из себя медведя изображает! Прекрасно образован и все светские тонкости в деталях освоил, — Алина кивнула на Михаила. — Фактура яркая: львиная грива, бородка, ранняя седина. Плотненький такой, увалень…

— Не пойму, Лина, ты восхищаешься или иронизируешь? Денис-то о нем хорошо отзывался.

— А я — очень хорошо! Какая-то ты негибкая, мамочка: «наши — не наши, друзья — враги, коммунисты — капиталисты»! Почему не может быть нужный, но очень противный человек? Или плотный красавец с коротковатыми ногами? Вот наша скромница Анюта, кажется, правильно сориентировалась. На полголовы выше его. Взирает сверху так, снисходительно. А он ей прямо в бюст дышит.

— Да нет, неплохая пара, — присмотрелась Инга. — А он женат?

— Свободен. Формально, конечно. Только на господина Лешковского спрос большой, Нюшке нашей конкуренции не выдержать. — Алина показательно зевнула. — Ну и тоска с этими делягами. Честное слово, колумбийские дикари куда веселее.

…Под ногами мягко пружинила трава, за плечи цеплялись темные, глянцево поблескивающие листвой ветки сирени. Они танцевали на самом краю лужайки, в синем полумраке, особенно густом от соседства с освещенными окнами.

— Вот видите, Анечка, я — натуральное бревно. Ни твисты, ни шейки, ни рок-н-роллы не поправили ситуацию. Топчусь кое-как.

— Главное, вы чувствуете ритм. И держите руки в специально отведенных для таких танцев местах.

— Не использую ситуации? Есть за мной такой грех. — Михаил добродушно улыбнулся. Он не попытался изменить дистанцию, ведя партнершу на старомодно-почтительном расстоянии.

— Действуете правильно — в стилистике песни, — одобрила Аня. Добрынин поет «Колдовское озеро у тебя в глазах…» Следовательно, надо соблюдать технику безопасности.

— Чтобы не утонуть… А вы сами любите рискованные игры. Ваш приятель так и не прибыл. Ведь вы ждали, — неожиданно серьезно заметил Михаил. Его странный голос окрасился интимной хрипотцой.

— Ждала. И, кажется, ещё долго буду ждать. Спасибо. Танец кончился. Аня изобразила реверанс. — Пойду помогу маме.

— Хорошая идея. — Из темноты вышла Алина, придерживая на груди кружевную шаль. — Вижу тебе, бедняжке, до чертиков надоели танцы… Мишель, дайте же девочке отдохнуть от работы! Это нам кайф, а для Нюты — профессия, каждодневный нелегкий труд.

— Да, мне пора расслабиться у раковины с посудой. — Резко отвернувшись, Аня рванулась к дому, но Михаил слегка придержал её за локоть:

— Один вопрос. Не пойму, — вы Золушка или Принцесса?

Она нахмурилась:

— Такой солидный человек, и ещё не знаете, что это одно и то же? Ведь только из Золушек получаются настоящие, полноценные Принцессы. В том-то и дело.

«…Не из всех Золушек, к сожалению… Увы, не все трудолюбивые, нежные, терпеливые вознаграждаются короной. Скорее — наоборот… — мысленно продолжила она разговор с Михаилом, собирая со стола грязную посуду. — Да и вообще, противно ждать милости — когда кто-то, когда-нибудь заметит твои редчайшие достоинства, с ночных небес спустится Волшебница, и отблагодарит… Самое трудное — ждать», — Аня в сотый раз с тоской взглянула на забитый чужими машинами переулок. Фея не спустилась с осыпанного звездами небосклона. Карлос так и не приехал.

В августе Ане исполнилось двадцать четыре. Алина с матерью, отдыхавшие на Кипре, позвонили в шесть утра с теплыми поздравлениями. Даже после обильных пожеланий всяческих успехов юбилярше веселее не стало — она куксилась с утра, осознавая при этом, что теперь целый год, как утверждают люди суеверные, ей придется провести в таком же кислом настроении.

Отношения с Карлосом запутывались все круче и становилось ясно — из этого узла не вырваться. Уж очень он странно исчезал, заставляя Аню мучиться. А когда она почти смирялась с потерей, появлялся, и был так искренен, так нежен и так несчастен, что Аня обреченно шептала, глядя в тонкое, смуглое лицо: «Я люблю тебя. Люблю. И с этим ничего поделать нельзя».

Проходили месяцы, и странная любовь превратилась в мучительное испытание. Аня несколько раз порывалась уйти из ансамбля, но все как-то не получалось — она снова выходила на сцену, чтобы слиться со своим партнером в огненной мамбе.

В день рождения, как всегда, как это было уже двадцать четыре раза, её ждало на вешалке новое платье, сделанное матерью без примерок, в качестве сюрприза. Как правило, Верочка старалась сшить нечто нарядное и практичное, с учетом наступающей осени. В этот же раз, открыв глаза, Аня сразу увидела голубое сияние, исходящее от длинного чешуйчато-перламутрового платья, висящего на дверце тройного шифоньера.

— Мам! — позвала она, — иди сюда, я уже все разглядела.

— С днем рождения, детка, — протиснулась в полуоткрытую дверь Верочка. — Чад на кухне, пирожки малость прижарились.

— Спасибо, такая роскошь… Но это туалет для мадам Южной, проводящей вечера в клубах и казино. А мне для поездок в пригородном автобусе чего бы попроще… — Аня виновато взглянула на мать.

— Причем здесь автобусы! У тебя начинается интересная жизнь, надо будет показаться в обществе, а надеть нечего.

— Когда это начнется?

— В этом году, прямо, может, с завтрашнего дня — Убежденно заявила Верочка.

— Мы с тобой, мама, как что-нибудь загадаем, так обязательно просчитаемся.

— Случалось. Только теперь по-другому будет. Ты одевайся, а я сейчас кое-что тебе покажу.