— Они называли его «советником», — напомнил я. — Насколько я понял, в послевоенные годы он занимал должность в комендатуре Берлина. Потом остался там в числе «ограниченного контингента» и продолжал работу вплоть до объединения Германии. После воссоединения ГДР и ФРГ вернулся в Россию и через несколько месяцев вышел на пенсию.

— Это-то я понял, — кивнул Калинкин. — А вот чем он занимался?

— Архивами, — послышался голос за моей спиной. Я обернулся и посмотрел на худощавого, щупленького парня лет… Его возраст я определить не смог. Передо мной стоял представитель того редкого типа людей, которых обычно называют «вечными студентами без возраста». Взлохмаченные волосы, простодушно-отрешенное лицо, круглые очки, постоянно сползающие с унылого носа, и ко всему прочему телосложение «студента четвертого курса, только что сдавшего экзамены».

— Я полагал, вы уже ушли, — удивился Калинкин. — Не заметил вас…

— Я вообще малоприметный и невзрачный, — согласился «студент». — А уходить мне ещё рано. Настоящая работа только начинается, не так ли, Геннадий Борисович?

— Откуда ты знаешь, что он занимался архивами? — спросил я. — Это точная информация?

— Не «ты», а «вы», — поправил меня Калинкин.

Я ещё раз посмотрел на унылую физиономию «студента» и пожал плечами:

— Какая разница? «Ты», «вы»… Главное, чтоб информация была не «с потолка». Если его смерть каким-то образом связана с его старой работой, нам предстоит выкручиваться и придумывать версию, объясняющую, почему мы не можем раскрыть это дело. Потому как в данном случае раскрыть его нам просто не позволят… Придется каким-то об разом перепихивать это дело «старшим братьям». Сами со творили, сами пусть и разбираются.

— Сергей… — предостерегающе начал Калинкин.

— Что? — отозвался я. — Это не эмоции, это практика. Не помню ни одного дела, связанного с КГБ или партийными шишками, которое нам позволили бы раскрыть. Значит, его следует полностью передать в их компетенцию, по тому как «мальчиками для битья» оказываемся, в конечном итоге, именно мы. Формально, но неприятно. Это — практика. Вот пусть среди своих они «крайних» и ищут.

— Сергей, — вздохнул Калинкин, — давай-ка я тебе представлю особого уполномоченного ФСБ капитана Петрова.

— Разумеется, «Ивана Иваныча»? — язвительно предположил я, протягивая для приветствия руку. — А я — Русаков, капитан уголовного розыска Русаков Сергей Владимирович.

— Наверное, вы будете смеяться, — грустно сказал «студент»-уполномоченный, — но меня зовут… Пётр Петрович…

— Как угодно, — легко согласился я. Петров вяло пожал мою руку и заметил:

— Только версию о причастности спецслужб в этом деле можно отбросить сразу.

— Это ты так решил, потому что убийство произошло на почве грабежа?

— Не «ты», а «вы», — умоляюще поправил меня Калинкин.

— Ничего, ничего, — успокоил его Петров. — Если Сергею так удобнее, я не возражаю. Тем более что вместе нам предстоит работать довольно-таки долго, и потому…

— Я работаю один, — вызывающе улыбнулся я. — И только один. Предложение о совместной работе я автоматически расцениваю как предложение путаться под ногами. Так что, Пётр Петрович, лучше я буду называть вас на «вы»… Хотя, должен признаться, на «важняка» ФСБ ты… вы не очень похожи.

— Внешность? — понимающе кивнул он. — Так ведь и вы, Сергей Владимирович, на Жеглова или Кондратьева тоже не тянете.

— Не обижайтесь на него, Пётр Петрович, — извинился за меня Калинкин. — Русаков лучший работник в отделе, огромное количество раскрытий, но… Очень тяжелый характер. Невероятно тяжелый. Если б он не был таким грубияном и упрямцем, ему цены бы не было…

— Я понимаю, на что намекает Сергей Владимирович, — сказал Петров. — Раз одна из версий предусматривает присутствие в этом деле спецслужб, то можно предположить, что я непосредственно заинтересован в контроле за этим делом с… Скажем так: с противоположной стороны. По моему виду нельзя сказать, что я имею отношение к расследованию дел, следовательно, я из того аппарата, который связан с бывшей работой Ватюшенко. И моё желание сотрудничать он расценивает как попытку повлиять на ход следствия. О чем и дал мне понять… Я вас правильно понял, Сергей Владимирович?

— В целом — да, — кивнул я.

— Но — увы! — хочется вам этого или нет, а участвовать в этом деле я буду. И кроме того, волей или неволей, но вам придется отчитываться передо мной за каждую находку или версию. У меня достаточные на то полномочия… Но ведь я могу быть и полезен. Я действительно заинтересован в раскрытии этого дела, а мои полномочия, данные мне самим президентом, открывают любые двери. Поэтому предполагаемых препятствий может и не возникнуть.

— Тогда я скажу вам так… Пётр Петрович. Если вы и впрямь обладаете столь огромными правами, какие описываете мне, вам следует поискать сотрудничества в каком-нибудь другом месте. Вы должны знать, что наша деятельность предусматривает некоторое разделение обязанностей. Этим делом в первую очередь будут заниматься «убойный отдел» и прокуратура. А я, маленький и неприметный оперативник, на территории которого произошло это преступление, могу служить только «макиварой» для «высокого начальства», интересующегося, почему дело до сих пор не раскрыто. В этой цепочке спецов-профессионалов я — последний. У них — техника, возможности, полномочия, опыт и профессионализм в «узкой специализации», а я так… погулять вышел. Вы же знаете… Пётр Петрович.

— Знаю, — согласился Петров, в сотый раз поправляя никак не желающие удерживаться на кончике носа очки. — Но я знаю ещё и другое. То, что лучшие специалисты находятся именно «на земле», а не… Опыт, Сергей Владимирович, опыт — вот что важно… А нигде так не набираешься опыта, как «на земле». Особенно в наше время. Как вы правильно заметили, все улики указывают на ограбление. Преступники проникли в квартиру — к сожалению, мы пока не можем знать, каким образом или под каким предлогом, — связали хозяина и попытались его оглушить. Но, увы, не рассчитали и в результате получили труп. Семидесятилетнему старику не много надо было. В свете данных обстоятельств наиболее убедительной кажется версия грабежа…

— Если бы он был директором универсама или музея, может быть, я и согласился с правом на первенство именно этой версии… Но то, что он был тесно связан со спецслужбами, ставит для меня рядом с этой версией в равноправное значение присказку о «соседе, который слишком много знал», — заметил я. — И это моё дело: что думать и где искать.

— Почему вы думаете, что КГБ или ФСБ — это всегда плохо?

— Лично я так не считаю. Но сама специфика их работы заключается в тайнах, опасностях и неординарности. А предположить, что именно этот человек занимался исключительно безобидной работой и не нес в себе никакой особой информации — значило бы сделать большую натяжку.

— В связи с этим, Сергей Владимирович, смею вас за верить, что если спецслужбы и вынуждены устранять кого-то, то это чаще всего происходит без ажиотажа и привлечения внимания широких масс. Инфаркт, очевидный и бесспорный «несчастный случай», болезнь, автокатастрофа, на худой конец — исчезновение. Но убийство?.. Чаще всего это сопряжено с чем-то иным. В данном случае это кража.

— А мне кажется, что «убийство во время ограбления» и есть «бесспорный и очевидный несчастный случай»… И вообще, Пётр Петрович, давайте не будем «переливать из пустого в порожнее», а займемся каждый своим делом. Я вам искренне советую обратить ваше «высокодолжностное» внимание на работу «убойного отдела» и прокуратуры. Это принесет куда больше пользы… Что вам ещё от меня угодно?

— Собственно говоря… ничего, — развел руками Петров.

— Ну и все, — поставил я точку под затянувшимся раз говором. — Прилип, как банный лист… Соратничек…

— Русаков! — возмутился Калинкин. — Ты что себе позволяешь?!

— Надоело, — буркнул я. — Пусть каждый занимается своим делом, а то все эти «руководящие и конвульсирующие» из разнообразных «смежных ведомств» олицетворяют собой поговорку: «Трое пашут, а семеро руками машут»…