— Ну…

— Вы понимаете, что заниматься каким-либо расследованием в созданной ситуации более чем опасно? А уж применять ваши способы теперь — это все равно что прийти к генеральному прокурору и спросить: «Вам не нужны три идиота для показательного процесса о коррумпированной и жестокой милиции?»

— Три? — насторожился я. — Значит, третий все же есть?

— После суток он сегодня, — вздохнул Никитин. — Отсыпается. Единственный опытный и тертый оперативник в отделе. Основная часть раскрытий на нем держится. Даже не знаю, зачем я это делаю. Помня о ваших прежних делах, догадываюсь, что потянете вы парня далеко за пределы расследования краж «тапочек и электросчетчиков». Хоть дело-то благое?

— Нужное дело, Семен Викторович, — горячо заверил я. — Пакостное, опасное, омерзительное, но… Надо браться за него, невзирая на все «чистые руки» и «пустые головы». И если удастся нам его раскрутить…

— А если не удастся? То-то и оно. Игорь Ракитин. Капитан. Перевелся в наш отдел из Октябрьского района через три недели после твоего увольнения. Весьма толковый мужик. Квартира у него в том районе, а так как на дорогу до Октябрьского уходит час только в один конец, то ни о какой халтуре не может быть и речи. А у него семья.

— Это несколько не то, что нам нужно, — признался я. — Я с некоторым недоверием отношусь ко всякого рода халтурам. Да и опять же: смотря где халтурит.

— Вот что, Куницын, — рассердился Никитин. — Будете копаться в предлагаемом, — пойдете подавать заявление в установленном порядке, понял?! Дают — бери. Пока дают… Да, насколько я знаю, он еще и не успел никуда пристроиться. Мать у него тяжело больна, а на нашу зарплату кроме аспирина ничего не купишь. Да и сынишка у него маленький. А то, что он не двурушничает, можно понять, заглянув к нему в квартиру: мебель уже давно хоронить пора, все, что можно было продать — продано, да и жена волком смотрит — вот-вот на развод подаст. Так что спит преимущественно на кухне или у нас в отделе. В наше время нищета и маленькая должность — признаки честности. Вот, кстати, интересный вопрос: может ли при нашем правительстве занимать высокую должность честный человек, да еще и проводить глобальные операции, требующие утверждения у самого высокого руководства?

— Может, — улыбнулся я. — Конечно может. Для этого надо лишь честно и много работать. Тогда можно стать и миллионером, и высоким начальником, и генералом… Как нам найти этого капитана?

— Завтра в отделе и увидите. Хотя подождите… Загляните-ка в пятый кабинет. Совсем не исключено, что он там. Дома он ночует пять спокойных ночей — как раз начиная от дня выплаты зарплаты. А потом… Но предупреждаю: втянете парня в какие-нибудь неприятности — я вас лично…

— Все будет нормально, — заверил я. — Не маленькие дети. Пойдем, поговорим. А нет, так завтра забежим.

— Забегайте, забегайте, — проворчал Никитин. — А может, все же вернетесь. Ведь кончится это дерьмо рано или поздно.

— Не стану обещать, — сказал я. — На нас ведь свет клином не сошелся. Ребята, которые пришли сейчас, обучатся очень быстро — в наше время год за три идет. А я в новую жизнь не вписываюсь. Я хочу работать на Россию, а не на государство, служить власти, а не правительству, хочу ловить преступников, а не получать от них приказы. И я очень не люблю помогать людям, которые приходят ко мне за помощью, а сами считают меня коррумпированным и нечистоплотным. Пока у меня не возникает желания возвращаться. Не обижайтесь, Семен Викторович, но я не умею работать вполсилы и не люблю, когда меня предают те, на кого я работаю.

* Дверь в пятый кабинет оказалась закрытой на ключ. Разумовский подергал ручку и вежливо постучал.

— Никого нет, — сказал он. — Придется отложить знакомство до завтра.

— Музыка играет, — прислушался я. — Просто спящий оперативник на вежливый стук не реагирует — это я знаю по личному опыту. Надо вот так.

Я несколько раз сильно пнул ботинком в нижнюю часть двери. В кабинете что-то заворочалось, задребезжало, и в коридор выглянул заспанный парень лет тридцати пяти:

— Какого лешего?! Я же сплю…

— Как ты относишься к перестройкам и реформам? — строго спросил я.

— С лютой нежностью и яростным пониманием, — удивленный таким вопросом, оперативник даже дверь распахнул пошире, разглядывая меня и облаченного в рясу Разумовского. — А что, уже?.. Или новая программа: «Голосуй, а не то я проиграю»?

— А к операции «Чистые руки»? — продолжал я опрос возможного кандидата.

— Мать… Мать… Мать… — заученно отозвалось эхо под потолком.

— Понятно, — кивнул я. — Наш человек. Факт. Нужна твоя помощь в одном щекотливом деле. Моя фамилия Куницын. А это — Разумовский.

— Слышал, — кивнул он. — Проходите. Только вот времени у меня не очень много. Через час должен быть в офисе одной коммерческой фирмы. Надо попытаться устроиться хотя бы сторожем. Стыдно до ужаса, но хронически не хватает денег. Фабрику, на которой работала жена, закрыли…

Я посмотрел на старенький штопаный костюм оперативника, на его дешевые стоптанные ботинки и вздохнул:

— Ночной сторож — это еще ничего. Офицеры из генштаба грузчиками в магазинах подрабатывают. И то имеют преимущество перед офицерами из областей. В городах хоть какой-то приработок найти можно, а в областях с этим совсем плохо. За прошлый год свыше ста офицеров покончили жизнь самоубийством от безысходности… Так что сторожем — это еще ничего.

В наступившей неловкой паузе отчетливо стал слышен молодой голос, звучащий из магнитофона:

…А кругом дурман да похмельный бред,

И в потемках бродят стада.

И стада забыли, как блещет свет,

И идут опять не туда…

И кого винить, и за что винить,

Коль не ведают, что творят?

Я смотрю, как хрупкая рвется нить,

А стада понять не хотят.

И я бегу, не ведая дороги,

Куда бегу — ей-богу, не пойму.

Да и вообще, зачем я нужен Богу в такую тьму,

В такую тьму…

— Хорошо поет, — оценил я. — Кто это? Голос незнакомый.

— Он появился относительно недавно в нашем городе, — пояснил оперативник. — Трофимов, псевдоним Трофим. Частенько я стал его слушать в последнее время. По крайней мере, хоть знаю, что не мне одному весь этот маразм поперек глотки встал. У парня большое будущее. Если на вульгарщину и мат размениваться не будет — достойное место займет.

— Да, душой песни складывает, — согласился я. — Я уже так устал от дешевки на эстраде, в кино, в литературе. С каких пор в России бестселлерами стали «Россия в постели», «Маньяки против маньяков» и «Любовь в гробу»? Такое ощущение, что слюни от вожделения пускают, мечты свои на бумагу перенося. Так и хочется пощечиной в чувство привести, как истеричку в разгар буйства… А мы ведь к тебе как раз по этому поводу. Появилась у нас информация о существовании в городе студий, выпускающих «черное порно». И вроде как есть небольшой шанс выйти на одну из них. Но есть пара щекотливых моментов. Во-первых, нам самим хотелось бы поучаствовать в этом деле, чтобы проследить его до логического завершения. А во-вторых, перед тем, как перевести его в ранг официального расследования, очень хотелось бы частным образом собрать как можно больше улик. Я понимаю, что это не очень корректно по отношению к официальным инстанциям и даже незаконно: еще утром я хотел передать это дело в спецотдел, но теперь… Теперь я думаю, что чего-то не понимаю в происходящем. Поэтому и обращаюсь за помощью не в «правоохранительные органы», а к конкретному человеку. Это выглядит глупо, но очень уж хочется довести дело до конца. Поможешь?

— Подозреваете, что студия находится на моей территории? — удивился Ракитин.

— Нет. Где она, мы еще не знаем. Я подозреваю только, что к тебе можно обратиться за помощью.

— Не знаю, ребята, — признался Ракитин. — Честное слово, я и рад бы помочь, но тут и на официальные дела времени не хватает, не то что на общественную нагрузку. Работаем по десять-двенадцать часов, и то не справляемся с этим валом, а уж частные расследования…