— А вот эта лаборатория по изучению свойств каучука, — представил он следующий зал. — Перчатки, непромокаемые сапоги, накидки от дождя… Но самое главное: имплантаты, позволяющие увеличить грудь, изменить форму носа… Все равно не догадываетесь?

— Пока затрудняюсь. — Тогда идем дальше. Это — лаборатория по созданию бумаги. Нет, не для книг. Папифакс, гигиенические салфетки, этикетки всех цветов радуги на дешевые товары для варваров и папуасов. Все равно не доходит? Тогда могу показать пудру, накладные ногти, фарфоровых собачек и слоников, мастерскую по пошиву одежды для любимых собачек… — Коммерция! — хлопнул я себя по лбу. — Ну конечно же! Духи, этикетки, накладные груди… Да, вы правы — это действительно превращает любой материал в золото… хотя «философским камнем» это не назовешь… Я думал, вы — ученый, и… — Ученый? — горько переспросил он. — Да, я — ученый. Разве неуч мог бы создать все это?! Например, всего полчаса назад я открыл недостающий компонент для формулы уникальных духов. Знаете какой? Дерьмо. Благодаря ему запах лаванды станет удивительно сильным, ярким и устойчивым… Когда-то я делал открытия. Я изобрел прозрачное стекло. Раскрыл утраченные секреты шелка, фарфора и дамасской стали. Изобрел машину, способную поднять человека в небо и перенести его за много верст… Но кому это было нужно в моей стране? А потом появилась она… Хозяйка Медной Горы. она владелица множества рудников, и вообще богатая женщина… Она дала мне средства и пригласила сюда, где создала все условия… — Для коммерции, — закончил я за него. — Что ж вы не вернетесь к своим работам теперь, когда вы богаты и можете строить лаборатории сами? — Кто вам сказал, что я богат? — удивился Данила. — У меня нет ни одной личной вещи. Даже одежда, что на мне — куплена ей. — Тогда — зачем?! — Она хорошая, — жалобно произнес он. — Вы не думайте, она не жадная… Просто у нее было тяжелое детство, деревянные игрушки и чугунные башмаки. Вот этот страх перед бедностью и заставляет ее… перестраховываться с накоплениями. — Она бушмэнской веры? Златолюбка? — Нет, перешла в христианство. У нас был кризис, и она перешла в христианство, когда услышала, что в христианстве можно что-то получить от Бога, просто попросив. Не покупая, не меняя и не беря в долг. Совершила паломничество по всем сектам и… Вернула все. — Вы ее предупредили, что это — не христианство? — Пытался. Я сказал ей, что деньги это всего лишь фантики. — А она? — Посмотрела на меня, как на убогого, и спросила:»Может и большие деньги — тоже фантики?». — Как же она живет в этой вере? — Она не затягивается… Но она все равно хорошая. И ее очень жалко… — Спасибо, Данила, — произнес женский голос, и из дверей соседней комнаты появилась стройная женщина в ярко-зеленом платье. По-своему она была даже красива. Вернее: «была бы». Была бы красива, если б не зеленые глаза на точеном, словно античная скульптура, лице. Глаза Медной Горы Хозяйки были мертвыми. Я даже вздрогнул, заглянув в них. Впервые в жизни я встречался с такими глазами — пустыми, не выражающими ни злости, ни любви, ни даже малейшего оттенка эмоции. Такие глаза бывают лишь у змей и ящериц. Она, мягко говоря, уже давно проводила свою юность, но на светло-серой, словно египетский папирус, коже не было ни единой морщинки. Фигура стройная, легкая, темно-рыжие, словно медь, волосы… И — глаза. Старые, как мир и мертвые, как шлак. — Представь меня своему гостю, Данила, — попросила она, улыбаясь одними губами. — Моя Хозяйка… э-э-э… Медной Горы Хозяйка, — сказал мастер. — А это — посол князя Дадона. — Я хорошо знаю Дадона и его жену, — сказала Хозяйка. — Я поставляю в их дворец косметику… Что привело вас… — Иван, — представился я. — А привело меня… Назовем это визитом вежливости. — Как галантно звучит, — сказала Хозяйка. — Надо будет запомнить. Она смотрела на меня безо всякого выражения, но я чувствовал исходящую от нее ненависть. Признаться, и мне была крайне неприятна эта красивая женщина с серым лицом, мертвыми глазами и медным сердцем. Я понял, что случайно нажил себе коварного и опытного врага. — Я слышала, что вы говорили с моим женихом о вере? — холодно улыбнулась она мне. — Мы как раз решили обвенчаться с Данилой в церкви, построенной на мои деньги. Так он сможет получить гражданство Бушмэнии и остаться со мной навсегда. Не хотите присутствовать, что бы передать увиденное князю? Очень богатая и дорогая церковь. Вам понравиться. — Увы — дела, — отказался я, и, вспомнив притчу, рассказанную когда-то Рустамом, не удержался: — А за деньги, вложенные в церковь не беспокойтесь — вам их вернут. — Когда? — заинтересованно приподняла брось Хозяйка. — Позже, — откланялся я. — Простите, но мне пора. Успехов… В бизнесе. Внимательно рассмотрев гримасу на моем лице, Скилла понимающе констатировала: — Философский камень останется здесь? — Хуже, — признался я. — Даже Мастер останется здесь. Кончался Данила-мастер и появился Данила-ремесленник. Как он мог?!. — Не он — она, — сказала Скилла, принюхавшись к чему-то невидимому для меня. — Это магия, Иван. Обычная магия. Она — вампир. — Да? — удивился я. — А похожа на бизнес-вумен. — Один черт, — поморщилась Скилла. — У вас это называется так, у нас — этак… Она питается его энергией. Как паучиха. Пока не высосет досуха. Он у нее седьмой или восьмой. — Так надо спасать! — Увы… Видишь ли… Тут все очень сложно… Она сунулась с магией в самое святое, что есть на земле — в Любовь. А преступления против любви — худший грех во Вселенной. Хуже, чем ваши знаменитые «смертные грехи», ибо за такие преступления смерть — слишком легкое наказание. Разрушить даже наведенную, даже «черную» любовь нельзя, не встав на ту же дорожку. Никто из колдунов и ворожей не возьмется за это. — Что же делать? Смотреть, как погибает человек? — Ты сказки читал? — вздохнула она с жалостью к моим умственным способностям. — «Снежную королеву» или «Спящую царевну»? Спасти может только Любовь. У тебя есть Любовь, что б поделиться ей? Я подумал и тоже вздохнул: — Только к России… — Тогда пожелай ему хотя бы этого… Что будем делать теперь? — Возвращаемся к Федоту. Теперь вся надежда только на кошелек-самотряс. Танат и Скилла хмыкнули в один голос, и я им даже позавидовал: легко быть скептиком, глядя на вся со стороны… Федота — стрельца в условленном месте не оказалось. Я ждал его до глубокой ночи, пока бдительные стражники не попросили меня покинуть территорию порта. на вопрос, не было ли в городе несчастных случаев с бравым молодцем из далекой Руси, загадочно заулыбались и, нацарапав на кусочке пергамента какой-то адрес, удалились, громко постукивая по мостовой дверками алебард. Находившийся по данному стражниками адресу «терем» поражал воображение. Даже роскошный дом Медной Горы Хозяйки казался рядом с ним невзрачной халупой. Высоко в небе, над куполом терема, в свете прожекторов, горделиво реял флаг с гербом Бушмэнии: нечто, прикрытое фиговым листом. «Неужели Федота занесло в Капитолий?! — поразился я. — Недооценил я Молодца — вон куда забрался, пока я… Одно слово — Удалец». — Как мне попасть во внутрь? — спросил я проходившего мимо бушмэна. — Доставай деньги да входи, — удивлено посмотрел он на меня. — А что это за терем? — спросил я, чувствуя, как червячок нехорошего подозрения зашевелился у меня под ложечкой. — Ты что, с коня упал?! Это главный храм Бушмэнии — игорный дом. Соскочив с коня, я бросился ко входу, расшвыривая попадавшихся на моем пути зевак. Смяв попытавшихся встать на моей дороге охранников, ворвался в зал, и глухо застонал: за центральным столом, в окружении разряженных бушмэнов, сидел раздетый до кальсон Федотом — стрелец и азартно метал кости. Перед принимающим ставки крупье высилась гора фишек высотой с Эйфелеву башню. Перед Федотом высилась гора не меньших размеров, но не из фишек, а из пустых рюмок и стопок. — Ты что делаешь?! — схватил я его за плечо. — Ты что же делаешь, гад?! — О-о! — с пьяной удалью приветствовал меня Молодец. — Как ты вовремя, Ваня! Сейчас-то мы их с тобой и… Дай-ка мне денег в долг. Мне фарт пошел. Сейчас я быстро обратно отобьюсь… — Сколько ты проиграл, кретин?! — Стрельцы денег не считают! — Сколько?!!! — Ваня, ты не поверишь: у них зелено вино — бесплатно! — умиленно прошептал мне Федот. — Халява, понимаешь?! Пей, гуляй, и все бесплатно! Вот это жизнь! — Сколько ты проиграл, придурок?! — не в силах больше сдерживаться, заорал я. — Где твоя одежда? Где конь? Где деньги? И где, черт тебя возьми, закладная на Аляску?! — «Где же белый мой конь, где с казною сума», — пьяно пропел Федот и глаза у него были добрые-добрые, — Сейчас все в зад вернем. Только ставочку сделать нужно… А что, у меня фишек опять нет? Ваня, если ты мне сейчас денег не дашь, я князю пожалуюсь. Скажу, что из-за тебя Аляску обратно отыграть не смог. Ох, и будет тебе на орехи!.. Он молодцевато подкрутил усы и пьяно расхохотался. В глазах у меня потемнело и на пару минут я выпал из окружающей реальности… Когда я вновь смог воспринимать действительность адекватно, зал был уже пуст. Перевернутые столики униженно топорщили ножки вверх. Под ногами, толстым ковром, хрустело битое стекло. Повсюду валялись какие-то люди в легких доспехах, с гербом Бушмэнии на груди — кажется, это была служба безопасности игорного дома. На скрипящей от напряжения люстре сидел бледный крупье и громко, жалобно икал. — Е мое! — поразился я. — И это — главный храм Бушмэнии! Какой у них здесь беспорядок… А где Федот? Федя, ты где? — Здесь, Ваня, — донесся тихий голос из-за барной стойки. — Туточки я… — Так выходи, чего ты там хоронишься? — Бить будешь? — С чего? — изумился я. — Когда это я своих бил? Только бушмэнских прихвостней. Ту же не бушмэн, Федя? — Ни-ни, — истово заверил Молодец, выползая из-под стойки. — Свой я, исконно русский… Под глазом у него светился огромных размеров синяк. — Кто это тебя?! — возмутился я. — Ты мне его покажи. Я его… — Сам ударился, — заверил Федот. — Упал неудачно… — Ну, раз все нормально, то собирайся, нам пора. — Прямо так? — спросил Федот, подтягивая кальсоны. — А у тебя одежда где-то припрятана? — полюбопытствовал я в ответ. — Тогда одевайся, я подожду. А нет, так догоняй. Мы гордо прошествовали через испуганно расступающуюся толпу. При виде Федота конь заржал. — Ничего смешного, — остановил я его. — Дурака не жалко. А вот Аляску, которую он про… проиграл — аж до зубовного скрежета. Что теперь делать — ума не приложу. Хоть на Русь возвращайся. — Нет-нет-нет! — зачастил трезвеющий на глазах Федот. — Как можно не исполнить княжеского наказа?! Ни за какие коврижки не поеду, лучше здесь бейте. — За сколько Родину продал, Федя? — спросил я Молодца. — Я Родину не продавал, — гордо выпрямился он. — Я ее про… проиграл. — Ну, это другое дело… — Про… про… простите меня. — Князь простит… Наверное. — Ваня, без колдовства явно не обошлось — так князю и скажи! Прямо наваждение какое-то. Зашел посмотреть, что это за чудо — чудное, диво — дивное, и сам не заметил, как за столом очутился. Зелено вино — халявное. Люди деньги выигрывают — на халяву. Я думал, деньги на покупку кошелька-самотряса выиграть, тогда б и Аляску продавать не пришлось… Я ж за Родину болею, Ваня… Только правила у них странные: у игрока один кубик, а у крупье — три. Кто больше очков выкинет, тот и победил. — И ты решил выиграть? — Люди же выигрывают, — он шумно высморкался в ладонь и жалобно посмотрел на меня: — Ваня, я хотел как лучше. — А получилось, как всегда, — понимающе кивнул я. — Сволочь ты, Федя. Скилла, отведи дурня в самую дешевую таверну, сними комнату и пусть до моего возвращения даже носа из конуры не высовывает. Вот тебе монетка — это последнее, что у меня есть… Целый день я проходил по лавкам менял и ростовщиков, пытаясь занять хоть какую-нибудь сумму, но в ответ получал только презрительные усмешки. В посольстве Руси мне тоже помочь ничем не могли — сами не получали денег из Киева уже многие месяцы. Отчаявшись окончательно, я вернулся на постоялый двор, но в комнату подниматься не стал — не мог видеть виновато-глупое лицо Федота-Молодца. Присев у камина, я опустил голову и задумался. Аукцион начнется через два дня, а принять в нем участие у нас шансов не было… Громкий смех отвлек меня от невеселых дум. За широким, дубовым столом веселилась компания забавно наряженных людей. Судя по их пестрым одеяниям и льющихся нескончаемым потоком стихам, в таверне веселилась заезжая труппа актеров. Заметив мое внимание, они приветливо замахали руками, приглашая за свой стол. — Благодарю вас, — отказался я. — но сегодня я не лучший собутыльник: своей кислой физиономией я боюсь испортить вам праздник. — Дружище! — укорил меня пузатый весельчак в потертом камзоле. — ты забыл главное правило дружеского застолья: горе здесь делиться на всех, а радость на всех умножается! Иди к нам! Право слово, что за смысл сидеть в окружении черных мыслей, когда можно сидеть в компании блестящих друзей?! Девочки, пригласите нашего гостя за стол. Две молоденькие и, надо признать, весьма симпатичные, женщины со смехом подхватили меня под руки, настойчиво втягивая в пышущую жизнерадостностью компанию. — Позвольте представиться — Тиран, — поклонился толстяк. — Я директор этой, самой гениальной на свете, труппы. Мы прибыли на Бродвей ставить комедию «Капитан Фракас». Бушмэны, прочитав сценарий, потребовали изменить его под понимание среднего бушмэна, как это было сделано со всеми мировыми шедеврами до нас. Мы отказались. Тогда они запретили постановку. Теперь мы перебиваемся уличными представлениями. — И вы по этому поводу радуетесь? — удивился я. — Разумеется! — воскликнул Тиран. — Значит, пьеса гениальна, а наша игра для них просто опасна. Вы — русич? — Да. Приехал сюда по делу… Но оно сорвалось. — Так что же вы грустите?! Надо срочно отпраздновать эту удачу: провал сделки с бушмэнами! Трактирщик, мертвая колода! Ты решил разориться, уморив нас жаждой?! Тащи все самое лучшее, мы начинаем представление!.. И представление действительно началось. Такого веселья трактир не знал со времен Колумба. Всю ночь к нам присоединялись заброшенные судьбой в чужие края весельчаки. Здесь были Труфольдино и Петруччо, Сирано и Тристан, Фархад и Леандр, барон Мюнхгаузен и принц Датский, и много, много других людей — смелых, веселых и жизнерадостных. На огонек нашего застолья слетались, как мотыльки, все те, кому было холодно и темно в богатой и процветающей Бушмэнии. — Вы совсем не пьете, друг мой! — хлопнул меня ладонью по спине толстяк Тиран. — Вы и впрямь удручены. Оглянитесь вокруг: вы среди друзей! Здесь вы можете разделить свою печаль на сотню маленьких забот, а заботы просто смести под стол, как крошки! Что случилось с вами? он был так дружелюбен и открыт, что я не выдержал и рассказал о событиях последних дней. За столом повисла тишина. — Да, я слышал этот странный приказ не давать больше ссуд русичам, — кивнул Тиран. — Говорят, — он понизил голос до театрального шепота, — что Бушмэния опять готовит вторжение в Россию. — Друг мой! — крикнул мне с другого конца стола верзила с огромным носом и грустными глазами. — если эти коровьи пастухи вновь решаться напасть на вас, вы всегда можете рассчитывать на шпагу Сирано де Бержерака! — И на меч дон Кихота! — И на меч короля Артура! — И на шпаги мушкетеров! Зал долго гудел от имен и званий тех, кому жадность и лицемерие бушмэнов были противны давно и искренне. А потом кто-то крикнул: — Шапку по кругу! И за столом словно образовался водоворот из тянущихся ко мне тощих кошельков, и ладоней с последними монетками, заработанными потом и кровью. Я почувствовал, как к горлу поднимается ком, мешающий что-то сказать, как-то отблагодарить.