— Смотри, гуси-лебеди полетели, — продолжалась, между тем, беседа.

— Какие же это «гуси-лебеди», крот ты слепой? Это дятлы-жаворонки. А за ними — колибри-страусы. — Ты поостри, поостри еще у меня, волчья сыть, травяной мешок… — Это мы еще посмотрим, кого из нас на чучело раньше пустят. Ты уже который раз, сослепу, один против войска выходишь? Да еще и меня под монастырь подводишь… Вот, поймают тебя как-нибудь, и… — Русские не сдаются! — Поэтому вас почти и не осталось… Первый голос я узнал: он принадлежал седобородому душегубу, а вот что за подельник у него объявился, пока я в обмороке пребывал? Может, рискнуть? Хуже-то не будет… И, набрав в грудь пыльного воздуха, я заорал, что было сил: — На помощь! Спасите! Я здесь, в мешке! — Очухался, — послышался голос старика. — Старею, значит. Раньше, в полсилы — на сутки вырубал. Этому — оплеуху в четвертинку дал, думал, до сумерек не потревожит. — Да выпусти ты дурня, — попросил второй голос. — Что у тебя за привычка всякое… кого ни поподя, в мешок засовывать? — Запас карман не тянет, — отрезал старик. — Уж больно молодец подозрителен. Откуда знает, что я на Калку еду? Ни Владимиру, ни Добрыне я этого не говорил. Почему креста нательного нет? — Совсем старый из ума выжил… Он же тебе сказал: обобрали его. Вон, в какую одежонку постыдную нарядится пришлось. А тут ты еще изголяешся. Не лазутчик это, я такие вещи за версту нюхом чую. Что к дурачку контуженному привязался? Совершил подвиг: посадил в мешок убогого. Тьфу! «Куда же это я попал?! — в ужасе подумал я. — Территория сумасшедшего дома? Новые русские развлекаются, или Васька Чугунов надо мной пошутить решил? Нет, у этого просто фантазии не хватит…» Конь все же остановился, мешок опустили на землю, развязали и меня извлекли на белый свет. — Ну, рассказывай, все, как на духу, — предложил старик. — Кто ты, почему так одет и откуда про Калку знаешь. — Я — Иван Савельев, из города Санкт Петербурга, — терпеливо, стараясь не раздражать сумасшедшего, пояснил я. — Работаю в компьютерной фирме. Здесь оказался случайно и к вашим играм не имею никакого отношения. Отпустили бы вы меня, а? Не знаю, что у вас за тусовка, но лично я к ней не имею никакого отношения. — Ну, что теперь скажешь? — повернулся старик к коню. — А может и твоя правда: похоже и впрямь, лазутчик, — вздохнул конь, и третий раз за день я потерял сознание. — Припадочный, что ли? — бормотал Илья, похлопывая меня по щекам. — Эй, парень! Ты прости меня, дурака. Не знал я, что ты убогий и настолько на голову больной… Думал — лазутчик вражий. В Карелу-то сейчас, сам знаешь: и финны с уграми проникнуть норовят, и шведы с норвегами ломятся. Если ухо востро не держать, так лет через сто-двести вся Карела с карельским перешейком шведам отойдет. Или, к смеху сказать, вместо надела Новгородской республики, будет какая — нибудь… Финляндия… — Это опять ты, — простонал я. — Сколько ж можно по голове бить? Мне даже показалось, что лошадь заговорила… — Конь, — поправил меня грубый бас. — Я не лошадь. Я — конь. Князья и богатыри на кобылах не ездят. С трудом повернув голову, я покосился на возмущенного коня-мутанта. — Как вам это удается? — Что? Говорить? — уточнил конь. — Дурное дело не хитрое. Многим труднее помолчать. Вообще-то мы, кони, сторонники того, что лучше жевать, чем говорить, но иногда в дороге так скучно… — Нет, как вам удается чревовещательствовать? Это розыгрыш и где-то спрятана скрытая камера, или же я тронулся умом от удара по голове? — Пил? — строго спросил Илья. — Что? — Я спрашиваю: вчера здорово пил? — Я вообще не пью… — Точно убогий, — вздохнул конь жалостливо. — Калека перехожий…Стыдно, Илья. Ох, стыдно! — Да уж, незадача вышла, — согласился Илья. — Нельзя убогого в лесу бросать. Придется с собой тащить, до ближайшего села или города… Пойдешь с нами, бедолага? За обиду причиненную, обещаю от врагов и зверей лютых охранять надежно. — Пойду, — покорно согласился я. Терять мне было нечего. Минут пять мы шагали молча. Вопросов у меня было столько, что я никак не мог выбрать из них самый насущный, а когда, наконец, решился, и раскрыл было рот, из кустов раздался оглушающий молодецкий свист. Илья выругался вполголоса и остановился. — Что это было? — испуганно огляделся я. — Разбойники? — Вот видишь, а говорил, что все запамятовал, — укорил меня Илья. — Впрочем, этих и после удара по голове не забудешь. Разбойники, разумеется. Да, жаль, не простые — Соловьи. — Драться будем? Илья и конь переглянулись, посмотрели на меня со странной жалостью в глазах, и ласково, словно ребенка, попросили: — Ты вот что… Это… Ты помалкивай, будто вовсе немой. Глядишь, и обойдется… Из кустов, вразвалочку, выходили два молодца, одинаковых с лица. Они и в одежде были одинаковы: синие косоворотки навыпуск, синие штаны, на шее глиняные свистульки в виде птичек, а на груди деревянные бляхи с надписью: «ДПС». — «Дорожный патруль Соловьев», — отсалютовал один из них короткой деревянной булавой. — Ваши подорожные грамоты! — Зачем вам подорожная, мужичье, вы же неграмотны?! — надменно выпрямился Илья. Патрульный сделал шаг назад: — Так это что же… это, выходит, сам благородный дон… э-э… богатырь Илья Муромский? Ошибочка вышла, прощения просим… — То-то, — довольно кивнул Муромец, и собрался было пройти мимо, но Соловьи, с двух сторон, схватили коня за поводья. — Да, ошибочка вышла: с вас не только грамотка подорожная, но еще и налог, ибо, как мы слышали, покинули вы дружину княжескую, а сие значит, что платить вам теперь наравне со всеми. — Сколько? — хмуро спросил Илья. — Грамоте обучен? — полюбопытствовал Соловей. — Знаешь, как буковки на наших бляхах народ расшифровывает? «Дай полушку Соловью». — С дуба спрыгнули?! — взревел Илья. — С такими поборами я и до Жмеринки не доеду! — А зачем русскому человеку по свету шататься? — рассудительно заметил Соловей. — От этих шатаний все беды и идут. Понасмотрятся-понаслушаются невесть где невесть чего, а потом на княжеских пирах смуты затевают и права качают… вплоть до увольнения… К тому же, вас двое. Да и конь, как я погляжу, у вас давно не чищен… — Так я же в дороге какой день — запылился, ясное дело… — И клеймо на нем какое-то странное, — задумчиво обронил второй Соловей. — Не перебито ли? — А если проверить на загрязнение окружающей среды? — с угрозой в голосе пообещал первый, и полез было заглядывать коню под хвост. — Ладно, ладно, остыньте, — сдался Илья. — Вот ваша полушка. — Две, — нахально заявил Соловей. — Две-то с чего взялись?! Про одну разговор был! — А ты прочитай словеса на бляхе наоборот. Что получится? «Скупой платит дважды»! Две. Иначе: коня — на штрафконюшню, а сами — с нами, до выяснения… — До какого выяснения?! — Вот это и выясним… Илья, в сердцах сплюнул, и полез в котомку. Долго копался, отыскивая монетки, наконец, нашел, и бросил в подставленные ладони: — Подавитесь, разбойники! — С подорожными закончили, — ничуть не обиделся Соловей. — Продолжим разговор на большой дороге… Как насчет наличия совочка для уборки навоза и мешочка с травами целебными? Имеются? Муромец покраснел и взялся за палицу. — Но-но! — в один голос предупредили Соловьи. — Мы при исполнении! И исчезли в кустах, словно их и не было. — Как мне не хватает меча — кладенца, — вздохнул Илья. — Кладешь, его, бывает, на все, и — жить сразу легче… — Бред какой-то, — жалобно сказал я. — Это даже не сказка… Что же мне делать-то, а? — Ты про что? С минуту подумав, я пришел к выводу, что врать ему мне нет резона. Если это какой-то хитрый розыгрыш, то я так и так уже в дураках, а вот если все, что я вижу — на самом деле, то… В этом случае, что я ни делай, а хуже уже не будет. — Из другой страны я, Илья. Или из другого времени… Нет у нас там ни коней говорящих, ни драконов трехглавых, ни кикимор болотных… — И богатырей нет?! — ужаснулся Илья. — Ну… В вашем понимании — нет. Перевелись. — А Соловьи — разбойники? — полюбопытствовал конь. — Эти везде есть, — вздохнул я. — Да и прочей нечисти хватает. — Что ж за страна такая жуткая? — поразился Муромец. — Нечисти — полно, а богатыри повывелись… Представляю, что там у вас твориться… М-мда, незадача… Что же нам с тобой делать? Какому ремеслу обучен? — Компью… Э-э, пожалуй что, никакому. — Про искусство воинское и не спрашиваю — сам вижу… эка незадача… что бы придумать… Не знаю даже… Ну, хочешь, возьму тебя с собой, на рубежи дальние, в стан богатырский? Дело трудное, жизнь нелегкая, но… поживешь, а там видно будет. Возьму тебя, на первое время, к себе копьеносцем — во всяком случае, так над тобой уж точно никто смеяться не будет. Только предупреждаю: науки я строго преподаю. Забаловать у меня не получится… — А у меня выхода другого нет, — согласился я, как в воду бросаясь. — Далеко та застава? — Если с пути не сильно сбились, то к завтрашнему вечеру будем на месте. — И что, у вас здесь даже драконы… в смысле: змеи-горынычи водятся? — Да этих-то почти и не осталось, повывели всех… — А сам ты их встречал? — Доводилось, — степенно кивнул Илья. — Столкнулись мы с одним прям лицом к… морде, в самом неожиданном месте. Без оружия, пьяные, аж… по-богатырски пьяные… Буквально врасплох меня застал, а я — его. И ну состязаться… — Справились? — Нет, оба там и полегли, — заржал конь, получил перчаткой промеж ушей, обиженно выпятил губу и замолчал. — Змей-то не простой был, а зеленый, — пояснил Илья. — Этот казус тоже учитывать надо… Такого голыми руками не возьмешь. Да — а, беспримерный подвиг был: в одиночку Зеленого Змия одолеть. Нелегко пришлось — чего скрывать. Уж и земля — матушка не держала, а не к лицу богатырю русскому на попятную идти… — Была у меня одна знакомая сивая кобыла, — снова начал конь, но Илья наклонился к нему и ласково пообещал: — Я сейчас тебе в одно ухо влезу, а из другого вылезу, — и конь снова замолк. — Так о чем это я? — продолжал Илья. — Я — мужик простой, и политик высоких не понимаю. Я нутром своим чую — что мне по нутру, а что нет. Зато дорога моя прямая, и истины простые. Кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит. Не говорите мне, что делать, и я не скажу вам, куда идти. Настоящий богатырь тот, у кого меч в ножнах, вера в — сердце а промеж ног — богатырский конь… э-э… Вобщем, землю свою защищай, друзей береги, мать — отца почитай, служи верой и правдой, на Бога всей душой полагайся… А то развелось тут в последнее время… политик всяких, — он досадливо тряхнул головой, что-то вспоминая. — До того скоро дойдем, что бушмэнов за пример подражания брать станем… — Кого? — удивился я. — Бушменов? Папуасов, что ли? — Кого среди них только нет, — вздохнул Илья. — И папуасы, и мамуасы… Мутанты всякие, вроде человека-паука, человека — летучей мыши и прочей нечисти. Даже черепашки зеленые имеются. Наподобие наших зеленых чертиков, только наяву и с сабельками. — А-а! Так вы про американцев?! — догадался я. — При чем здесь американцы? — удивился Муромец. — Я очень люблю Марка Твена — замечательный старик. Иногда заглядывает ко мне в гости со своими внуками — Томом и Геккельбери. Да и Форест Гамп мне глубоко симпатичен, хоть он и вроде тебя… тоже, не от мира сего… Нет, это не американцы, это отдельная нация — бушмэны. Страна такая есть. Так и называется — Буш. Сами себя они расшифровывают как «Большая Указующая Шишка», но это они себе льстят… Пока я жив… Уж больно они всех учить любят. И все себе же на пользу. И верховный властитель их Бушем именуется. Был уже у них Буш-отец, Буш-сын, теперь ждут прихода Буша — святого духа. По пророчествам — серо-зеленый такой, печать на нем и прочие знаки бесовские. Говорят, когда придет — полмира ему поклониться, вот тогда он всех и… А вообще они выглядят-то вроде как люди. Даже слова иногда правильные говорят: о счастье человеческом, о вере и любви, о взаимопомощи и безопасности… Но гипнотизирующие слова эти, а на деле все совсем наоборот выходит. Одна жуть кровавая да пустота бездуховная. Долго мы их отличить от обычных людей не могли. Креста они не боятся (впрочем, они и Бога, похоже, не очень-то и боятся), серебро даже обожают, да и чеснок едят с удовольствием… — И как же различать научились? — Вопрос волшебный надо задать. «Что тебе дороже жизни?» Наши-то, дурни, либо правду скажут, либо соврут, а вот у бушмэнов один ответ: «ничего дороже моей жизни нет». — Так это же гуманисты! — Кто? — Ну, люди, которые против войн, бед там разных, страданий… Пацифисты всякие… — Я, Ваня, всех этих твоих умных слов не знаю, — покачал головой Муромец, — но только бушмэны не чужую, а свою жизнь и свои интересы дороже всего ценят. А лично меня дед так учил: «Человеком мало родится. Человеком еще стать надо. И человеком становятся, лишь собой пожертвовав. Отдав себя за други, за дело, за веру, за любовь… И жизнь вечную получить можно, лишь над земной не трясясь. Каждый человек бесценен и бессмертен… Если он — Человек». А бушмэны за счет других живут, как паразиты. Много они стран уже под себя подмяли. Кого купили, кого соблазнили, кого запугали… А теперь и до нас очередь дошла. Было раньше три былинных богатыря: Россия, Украина и Белоруссия, и никто их по отдельности не представлял, ибо эта тройственность была единосущной — славянской. А потом… Вобщем, одна осталась сейчас Русь. И богатство ее покоя бушмэнам не дает. Но ничего, как говорят: «мауглей боятся — в джунгли не ходить». Мы, чай не крохотная страна Симбада — нефтесоса, которую издалека можно страшными заклятиями разрушить. Наши — то заклятия, от дедов оставшиеся, посильнее будут. — Что за заклятия такие мощные? — заинтересовался я. Илья опасливо огляделся, склонился ко мне и на ухо, едва различимо, прошептал что-то вроде: «авось», «небось» и… Вот третье я, к сожалению, не разобрал. То ли «дуй с ним», то ли «хам с ним». Не расслышал я… — И что, такие мощные заклинания? — не поверил я. — Неодолимые, — заверил Илья. — На себе проверял — ни разу не подводили. Запомни — пригодится. — Запомню, — пообещал я. — Вот на границу с этими бушмэнами мы и едем. Копят они силы, копят… А мы, как всегда не готовы. Князю Владимиру не до этого. Он голодных слонов в Зимбабве кормит и братскую помощь голодному Маугли оказывает. — Как-то у вас все… прям, как у нас… — А ты, думал — в сказку попал? Если боишься, так только скажи: не обижу, и даже помогу побыстрее к бушмэнам перейти. — Намекаешь, что на Руси такие и даром не нужны? Этим ты меня не напугаешь. Я саму Перестройку, вот как тебя, видел. И ничего — пережил. — Забавный ты, — усмехнулся Илья в усы. — Не всегда я тебя понимаю… Но ничего, дорога дальняя, друг к другу приглядеться успеем… Не успели. Поздно мы заметили притаившийся в кустах ларец с синей шишкой наверху. В небо взвился залихватский разбойничий пересвист, и на дорогу выпрыгнули двое из ларца, одинаковы с лица. Муромец вздохнул и полез в поясной кошель… … Ехали мы долго. Дорога тянулась через сказочной красоты леса, чистые и светлые, бежала поперек долин заросших годами некошеной травой, вдоль лазоревых озер, и я понемногу начал успокаиваться, привыкая к дикости ситуации, в которой очутился. Проплывали мимо деревушки, мальчишки пасли стада гусей и коров, мужики пахали землю, бабы спешили к колодцам со звонкими ведрами на коромыслах… И, потихоньку, меня стала охватывать сонная лень. — Остряки самоучки, — ворчал Илья, разглядывая очередной камень на перепутье, на котором, возле стрелочки, указывающей направо, была высечена буква «М», а возле стрелочки налево — «Ж», — И ведь не лень им было зубило о камень тупить. Лучше бы что полезное сделали: шалашик для путников срубили, аль навес какой… Жарко становиться — солнце в самом зените. Я вот думаю: не передохнуть ли нам часок — другой где-нибудь в тенечке, пока полуденный зной пройдет? Вон, у озера и полянка подходящая виднеется. Ты как? Вот и я так думаю…