— Постой, глупенький! Разобьешься! — крикнула Галя, сбежала со ступенек и обеими руками схватила птичку. Воробей не больно зацарапал и защекотал ладони тонкими лапками.

Галя с восторженным визгом выбежала во двор.

— Птичка! Живая птичка!

Ребята, игравшие около подъезда, бросились к ней.

— Какой хорошенький! — воскликнула Наташа.

— Это воробей, — сказала Зина.

А Петя сказал:

— Держи крепче, а то улетит!

Воробей вертел головкой и вправо, и влево. У него были блестящие, черные, озорные глаза. По глазам никак нельзя было догадаться, что он испугался.

Но воробьиное сердчишко так и стучало, часто, часто, прямо в Галин безымянный палец: — Тук! Тук! Тук!

— Галя, дай его мне! — попросил Петя.

— А что ты с ним сделаешь?

— В кармане буду носить, всюду будет со мной… а чтобы не улетел, на веревочке его привяжу.

— Не давай! Не давай! — в один голос закричали Наташа и Зина.

— Уж эти мальчишки! — прибавила Зина с негодованием. — Только бы им кого-нибудь помучить! Как будто воробей не человек и ему не больно! Дай его мне, Галя, у меня ему будет хорошо.

— А ты что с ним сделаешь?

— Я его посажу в коробку — большую, картонную, дырочек в ней наделаю, чтоб дышал, и кормить его буду… молоком, конфетами…

— Не давай, не давай! — перебила Наташа. — Очень ему приятно в коробке сидеть, как в тюрьме. Дай его лучше мне, Галя. У меня хорошая, настоящая клетка. В ней и кормушка, и ванночка, и стаканчик для воды… Он даже летать в ней сможет… Хорошая клетка… Там прежде чижик был, а теперь никто не живет…

— Тогда уж пускай общий будет, — сказала Зина, — чтоб никому не обидно. Один день пускай живет у меня, потом у Пети, потом у Наташи…

— А Гале-то самой ничего?

— Ну, четвертый день у Гали…

— Галя, давай будет общий!

Так просили Наташа, Зина и Петя. А воробей смотрел на Галю и тоже, казалось, просил ее о чем-то, без слов просил, одними веселыми глазами и вот этим туканьем сердца о Галин безымянный палец.

Как вы думаете, ребята, что сделала Галя с воробышком?

— Вы — дикие? — спросил Толя.

Зина сказала:

— Да.

— А мы на юг с путевками едем. В пансионат.

Зина не знала, как лучше ехать на юг — с путевками или без путевок, «диким образом». Поэтому промолчала.

Они стояли в коридоре, смотрели в окно. Стояли на такой удобной ступенечке, она тянулась под окнами через весь вагон. Должно быть, и сделана именно для тех, кто еще роста небольшого и кому до окна не дотянуться.

Ночью прошел дождь. Поля ярко-зеленые и мокро-черные. Серых бревенчатых домиков уже не видно. Только ослепительно белые хатки. Деревья в садах покрашены белым снизу, а сверху каждое дерево — как большой, пышный букет. Небо чистое-чистое, тоже будто покрашено заново. А когда красили небо, лишняя краска стекала вниз и расплывалась голубыми лужицами на зеленом и черном.

Толя спросил:

— Ты читать умеешь?

— Умею.

— А море видела?

— Нет, не видела.

— Ты в этом году в школу пойдешь?

— Нет, я через год пойду.

— А я — этой осенью. У меня уже и форма есть, и портфель, и пенал — все.

— У меня еще нет, — с сожалением сказала Зина.

— А глобус у тебя есть? — спросил Толя. — Мне на рождение подарили. Мама говорила — рано еще, а мне все-таки подарили.

— Мне еще не подарили. Но я глобус видела. У моего двоюродного брата. Он уже школьник.

— А помнишь там, на глобусе, Южный полюс и Северный?

Зина ответила гордо:

— Полюсы я знаю.

— А как по-твоему, на каком полюсе холоднее, на Северном или на Южном?

Толя ждал ответа, усмехаясь про себя. Сейчас он ее поймает, эту маленькую, неопытную девочку. Сейчас она скажет: «Конечно, на Северном полюсе холоднее. Ведь север же!»

Но Зина ответила спокойно:

— На Южном холоднее.

Этого Толя никак не ожидал. И даже растерялся немного.

— Вот и неверно сказала! Одинаково!

Но Зина и не думала сдаваться.

— На Южном полюсе холоднее. Даже на глобусе там холоднее: Южный полюс белый, потому что там льды, а Северный — голубенький, и белого там совсем мало.

— Нет, — сказал Толя, — одинаково.

— Вот пойду маму спрошу.

Зина побежала в купе.

— Мама! Какой полюс холоднее: Северный или Южный?

И мама и бабушка в один голос сказали:

— Южный.

Зина обернулась торжествующе. Толя стоял в дверях, нерешительно возразил:

— Одинаково…

Но с чужой мамой и с чужой бабушкой не поспоришь. Толя хотел проверить у отца. Но папа был занят — в шахматы играл с соседом.

Толя спросил все-таки.

— Папа, на каком полюсе холоднее: на Северном или на Южном?

Папа, не поднимая головы, коротко ответил:

— На Южном.

И сосед подтвердил (ход был папин, поэтому у соседа было больше времени):

— На Южном, дружок, холоднее. Антарктида, там ледники страшенные.

Толя отошел к окну, подавленный, недоумевающий.

Зина, очень довольная, опять поднялась на узкую приступочку.

И вдруг…

Зина крикнула:

— Что это? Что это?

Казалось, полнеба упало на землю — и вот все ближе, все ближе, расширяется, голубое, блестящее…

Толя улыбнулся снисходительно:

— Это же море!

Отойти от окна теперь было невозможно ни на минуту.

Море то приближалось, то отступало, оно было видно и из окна коридора, и из окна купе. Наконец оно вплотную с двух сторон подошло к поезду. Зеленовато-синие волны колыхались и справа и слева. Казалось, поезд идет по мосту, узенькая насыпь — и уже вода рядом.

Зине даже страшновато стало.

— А вдруг буря поднимется и поезд зальет?

Толя успокоил:

— Здесь бурь не бывает. Очень мелкое море. Оно еще здесь не совсем настоящее.

А небо стало хмуриться. И море потемнело, посерело.

Зина рада была, что поезд наконец отбежал от моря и что опять земля кругом. Пускай не совсем еще настоящее море — а все-таки!

Земля была уже немного другая. Вместо беленьких хаток стали попадаться домики, сложенные из крупных розовато-желтых неровных камней. Будто из мозаики стены. А крыши пошли красные, черепитчатые.

Даже сама земля другого цвета — не черная, а серовато-бурая.

Кто-то сказал:

— Это — Крым!

Хмурилось небо, хмурилось… ветер подул, пришлось закрыть окно.

Мама и бабушка собирали понемножку вещи, укладывались.

А когда приехали наконец в Феодосию, хлынул дождь. Мама надела Зине пальто и плащ. Даже рейтузы пришлось надеть — а в Москве давно гуляли без рейтуз.

Бабушка, Зина и Толя стояли с чемоданами под навесом.

Толин папа побежал узнать, где останавливается автобус из пансионата.

Зинина мама побежала ловить такси.

Зина стояла — маленькая, серьезная, с озябшим носиком и мокрой прядкой волос из-под капюшона плаща.

Вздохнула тяжело и сказала громко:

— Холодно и дождь. Так всегда бывает на юге!

И даже с некоторым вызовом посмотрела на Толю.

Бабушка улыбнулась. Кто-то из взрослых, проходивших мимо, засмеялся сочувственно.

А Толя не нашелся, что возразить этой странной маленькой девочке, которая в школу пойдет в будущем году.

А надо бы ей все хорошенько растолковать и объяснить.

Пускай она верно сказала про Южный полюс, но все-таки путаница у нее в голове страшная.

Маруся подошла к зеркалу, поправила воротничок, потрогала пряжку на поясе.

Ей хотелось быть очень серьезной и взрослой, но губы против воли растягивались в счастливую улыбку.

Это было ее первое шелковое платье. Больше того: это было первое платье, сшитое на собственные заработанные деньги.

— Хорошо, Вадимка? — спросила она братишку. Вадя сидел на столе и смотрел не на Марусю, а на ее отражение в зеркале. Он поболтал ногами и ответил сдержанно: