— Давно сторожите мое логово? — поинтересовался у него Аллейн.

— Полчаса, сэр. Мистер Гибсон внутри, сэр. Он только что подъехал, просил меня сказать вам, сэр.

— Да уж как же иначе, — сказал Аллейн и вошел в дом.

Гибсон сидел в вестибюле. Увидев Аллейна он немного оживился и, казалось, даже смутился. Первое, что он услышал о новой выходке Президента, сказал Гибсон, это сообщение по радио, что к парадному входу посольства подан «роллс-ройс» посла с флажком на капоте. Его сержант переговорил с водителем, который сказал, что Президент велел подать машину и собирается уезжать. Сержант отыскал по радио Гибсона, но пока тот мчался к посольству, Президент вышел вместе с телохранителем, пресек потуги несчастного сержанта задержать его и, проревев водителю адрес, укатил. Гибсон и его молодцы устремились в погоню и, настигнув Президента, заняли позиции, в которых Аллейн их и обнаружил. Когда они добрались сюда, Президент со своим «млинзи» были уже в доме.

— Где он сейчас?

Фред, пару раз кашлянув, ответил:

— Миссис Аллейн повела его в студию. Просила меня сообщить тебе об этом. «Студия», — сказала она. А он весьма саркастично отреагировал на мое присутствие здесь. Похоже, оно ему кажется смешным, — с негодованием закончил Гибсон.

— А подозреваемый номер один?

— Торчит у двери студии. Весьма сожалею, но я не могу убрать его оттуда, не приняв решительных мер. Миссис Аллейн, конечно, жаловаться не стала, но я бы с большим удовольствием сию же минуту сцапал его.

— Хорошо, Фред. Пойду посмотрю, что можно сделать. Ты пока выпей чего-нибудь. Выпивка в гостиной. Перетащи, что тебе понравится, в кабинет и посиди там.

— А-а, — устало сказал Гибсон, — обойдусь и так.

Студия помещалась в особом строении, стоявшем за домом. Ее построили для пользовавшегося необъяснимой славой викторианского члена Академии. К нелепо пышному входу в студию вели накрытые тентом ступеньки. Тент поддерживали гипсовые кариатиды, от которых Трой не захотела избавиться, найдя их забавными. Теперь между кариатидами стоял, разительно с ними не сочетаясь, огромный «млинзи», производивший в своем темном костюме ненамного менее сильное впечатление, чем в львиной шкуре и браслетах. Он держал правую руку он в нагрудном кармане и полностью он перекрывал проход.

— Добрый вечер, — сказал Аллейн.

— Добрый вечер, сэр, — откликнулся «млинзи».

— Я — собираюсь — войти — внутрь, — раздельно произнес Аллейн. Поскольку никакой реакции не последовало, он повторил фразу, постучав себя по груди и ткнув пальцем в дверь. «Млинзи» выкатил глаза, по-военному четко развернулся, стукнул в дверь и вошел в студию. На его зычный бас ответил другой, еще более зычный, затем послышался голос Трой:

— А, это Рори.

«Млинзи» отступил в сторону и Аллейн, уже начавший побаиваться, что потеряет контроль над собой, вошел внутрь.

Возвышение для натурщика находилось в дальнем конце студии. С ширмы, которую Трой использовала в качестве задника, свисала львиная шкура. Перед нею, расставив ноги и разведя руки, возвышался Громобой — при всех регалиях, сверкающий орденами, золотыми аксельбантами и оружием.

Трой, скрытая четырехфутовым холстом, возилась с палитрой. На полу валялись два наспех сделанных углем наброска. В зубах она сжимала кисть. Она обернулась и несколько раз с силой кивнула мужу.

— Хо-хо! — воскликнул Громобой. — Рори, голубчик, прости, я не могу отсюда сойти. Как видишь, мы работаем. Уходи! — рявкнул он «млинзи» и добавил что-то резкое на родном языке. Охранник вышел.

— Я приношу тебе извинения за него, — величественно произнес Громобой. — Со вчерашней ночи он нервно относится к моему благополучию. Я позволил ему поехать со мной.

— У него, похоже, рука не в порядке.

— Да. Ему сломали ключицу.

— Вчера?

— Да. Тот, кто напал на него, кем бы он ни был.

— Врач его осматривал?

— О да. Врач, обслуживающий посольство. Доктор Гомба. Хороший человек. Прошел подготовку в госпитале Святого Луки.

— Он что-нибудь сказал о причинах перелома?

— Удар, нанесенный скорее всего ребром ладони, поскольку никаких признаков применения оружия не обнаружилось. Это, собственно, не перелом — трещина.

— А что говорит об этом сам «млинзи»?

— Он слегка расширил свое, довольно скудное, описание вчерашних событий. Говорит, что кто-то ударил его по основанию шеи и вырвал из рук копье. Кто это был, он не имеет понятия. Я должен извиниться, — учтиво прибавил Громобой, — за то, что явился к вам, не договорившись заранее. Срок моего пребывания в Лондоне сократился, а я уверен, что никто, кроме твоей жены, не сможет написать моего портрета, и мне не терпится его получить. Поэтому я, как мы выражались в «Давидсоне», плюнул на китайские церемонии, взял да и приехал.

Трой уже держала кисть не в зубах, а в руке.

— Если хочешь, останься, милый, — сказала она мужу, награждая его одной из редких своих улыбок, все еще пронимавших его до самого сердца.

— Если не помешаю, — откликнулся он, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучала ирония. Трой покачала головой.

— Нет-нет-нет, — любезно промолвил Громобой. — Ничего, кроме удовольствия, нам твое общество не доставит. Не считая того, — прибавил он с раскатистым смехом, — что я не смогу тебе отвечать. Я прав, маэстро? — спросил он у Трой, которая ему не ответила. — Не знаю женского рода для слова «маэстро», — пожаловался он. — Нельзя же сказать «маэстра» или «маэстрица». Это было бы дурным вкусом.

Трой издала какой-то шелестящий звук.

Аллейн уселся в видавшее виды кресло.

— Раз уж я здесь и пока я не стал помехой вашей работе… — начал он.

— Мне, — перебил его Громобой, — ничто не может помешать.

— И отлично. Я вот подумал, не сможет ли Ваше превосходительство рассказать мне что-нибудь о двух людях из числа вчерашних гостей?

— Наше превосходительство может попробовать. Он такой смешной, — как бы в скобках заметил Громобой, обращаясь к Трой, — с этими его «превосходительствами».

И опять к Аллейну:

— Я уже рассказал твоей жене о «Давидсоне».

— Я имею в виду брата и сестру Санскритов.

Громобой по-прежнему улыбался, но губы его сомкнулись.

— Я бы немного изменил позу, — сказал он.

— Нет, — откликнулась Трой, — не двигайтесь.

Ее рука уже летала над холстом.

— Санскриты, — повторил Аллейн. — Оба очень толстые.

— А! Да. Я знаю эту пару.

— У них есть связи с Нгомбваной?

— Коммерческие. Да. Они были импортерами галантерейных товаров.

— Были?

— Были, — без малейшего смущения ответил Громобой. — Теперь все распродали.

— Ты знал их лично?

— Мне их представляли.

— Они с охотой покинули страну?

— Полагаю, что нет, раз они теперь возвращаются.

— Что?

— По-моему, они собираются вернуться. Какие-то изменения в их планах. И сколько я понял, вернуться они хотят немедленно. Вообще они мало что значат.

— Громобой, — сказал Аллейн, — были у них какие-нибудь основания затаить против тебя злобу.

— Совершенно никаких. А что?

— Простая проверка. В конце концов, кто-то ведь пытался убить тебя на приеме.

— Что ж, ты не оставил для этого ни малейшей возможности. Как бы там ни было, они скорее должны испытывать ко мне благодарность.

— За что?

— Они же возвращаются назад при моем режиме. Прежнее правительство обошлось с ними довольно круто.

— Когда было принято решение? О возможности для них снова обосноваться в Нгомбване.

— Дай подумать… я бы сказал, около месяца назад. Может быть, несколько раньше.

— Но когда я навещал тебя три недели назад, я своими глазами видел Санскрита на ступенях его магазина. И там как раз закрашивали его имя.

— Вот тут ты ошибся, дорогой Рори. Скорее, я думаю, его подкрашивали заново.

— Понятно, — сказал Аллейн и, промолчав несколько секунд, спросил: — Они тебе нравятся? Санскриты.

— Нет, — ответил Громобой. — По-моему, они омерзительны.