— Кого они заподозрили? Почему? Какой выработали план? Попробовать еще раз подобраться к Президенту? Не похоже, чтобы Шеридан-Гомец так просто взял, да и сдался. Узнал ли кто-нибудь из них о ночном визите Санскрита в посольство? И чья, черт возьми, тень улепетнула от нас за угол?

— Ну давайте, мистер Аллейн. Какова ваша теория? Чья, как вы считаете?

— О, это-то я вам могу рассказать, — ответил Аллейн.

И рассказал.

— И если хоть один из вас, — закончил он, — посмеет хотя бы прошептать слово «домыслы», я подам на обоих рапорт за неподобающее поведение.

— Стало быть, все сводится к следующему, — сказал Фокс. — Либо они замышляют второе покушение на Президента, либо нацелились на доносчика, кого бы они таковым ни считали, либо начали действовать каждый на свой страх и риск. Либо, — добавил он, — они решили распустить Ку-Клус-Карпа и разбежаться в разные стороны.

— Весьма справедливо. Поэтому давайте и мы разделимся. Разбежимся отсюда в разные стороны, братец Фокс. Кто — убивать червей в мускатных розах…

— Это еще что? — мрачно осведомился Гибсон.

— Цитата, — ответил Фокс.

— Да, Фред, — сказал Аллейн. — Ты — сов гонять, что ухают всю ночь, а мы с Фоксом — добывать мышей летучих крылья.

— Это кто же такого нагородил?

— Феи. Будем поддерживать связь. Вперед, Фокс.

Они вернулись в свою машину и поехали в Каприкорны. Поколесив немного по улицам, они отыскали одного из людей Гибсона, сержанта в штатском, у которого нашлось, что им рассказать. Рыбное братство не тратило времени даром. Кокбурн-Монфоры в последние полчаса то и дело мелькали в окнах собственной гостиной — они явным образом пьянствовали, уныло переругиваясь между возлияниями. Еще один сержант в штатском, нагруженный принадлежностями художника, проводил Чабба до аптеки на Баронсгейт. Чабб отдал аптекарю рецепт и уселся на стул, видимо, дожидаясь, пока приготовят лекарство. Сержант, увидев такое дело, вернулся на Каприкорн-Мьюс и теперь сидел на раскладном стульчике, делая карандашные наброски гончарни, — в свободное время он баловался живописью. Дома у него имелось целое собрание разного рода набросков — как законченных и даже подкрашенных акварелью, так и едва намеченных и брошенных из-за того, что сержанту приходилось то арестовывать преступника, то перебираться в другое место, чтобы там вести наблюдение. На эту работу он обыкновенно выходил в джинсах, замызганной куртке и роскошном парике а ля маленький лорд Фаунтлерой. Звали его сержант Джекс.

На улицу мистер Шеридан, Кокбурн-Монфоры и Санскриты носа пока не высовывали.

Фокс остановил машину там же, где прошлой ночью, под платанами Каприкорн-Сквер, от которых хорошо было видно дом № 1 по Каприкорн-Уок, и Аллейн, покинув его, пешком отправился на Мьюс. Он постоял за спиной даровитого сержанта, изображая досужего зеваку, заинтересовавшегося борениями художника с непростой перспективой. Интересно, подумал он, каким волшебным превращениям подвергает сейчас Трой Громобоя у себя в Челси?

— Есть новости? — спросил он.

— Квартира заперта, сэр. Но внутри происходит какое-то движение. Между шторами есть щель, в ней временами что-то мелькает. Хотя толком ничего не разобрать. Никто не входил и никто не выходил.

— Я буду поблизости. Каприкорн-Уок дом один. Если что, вызывайте. Можете нырнуть вон в тот проезд, чтобы воспользоваться рацией.

— Да, сэр.

Из гаража неторопливо вышли двое молодых людей и тоже остановились рядом, посмотреть.

Аллейн сказал:

— У меня бы на это терпения не хватило. Только не вставляйте меня в вашу картинку.

Трой уверяла, что эти две фразы художник слышит на улице чаще всего.

— На продажу рисуете? — спросил он.

— Угу, — ответил сержант.

— Я, может, еще вернусь посмотреть, что у вас получается, — сказал Аллейн и покинул сержанта Джекса, за спиной которого так и остались торчать двое любопытствующих молодых людей.

Надвинув шляпу на лоб, Аллейн скорым шагом миновал Каприкорн-Сквер и дошел до Уок. Там он, коротко переговорив с сидевшим в машине Фоксом, пересек улицу и подошел к дому номер один. Мистер Уипплстоун, увидевший Аллейна в окно, впустил его.

— Сэм, — сказал Аллейн, — Чабб действительно пошел в аптеку.

— Рад слышать.

— Однако это, как вы понимаете, не означает, что он не зайдет в свинарник.

— Вы так думаете?

— Если Чабба донимает мигрень, ее вполне могло вызвать напряжение последних сорока восьми часов.

— Да, пожалуй.

— Жена его дома?

— Дома, — ответил мистер Уипплстоун, сразу приобретя сокрушенное выражение.

— Мне нужно с ней поговорить.

— Да? Это… это довольно неудобно.

— Простите, Сэм, но тут, боюсь, ничего не поделаешь.

— Вы собираетесь нажать на нее, чтобы получить сведения о муже?

— Возможно.

— Как это все неприятно.

— Тут вы правы, однако работая в полиции, приходится мириться с такими вещами.

— Я понимаю. И часто удивляюсь, как вам это удается.

— Вот как?

— Да. Временами мне кажется, что вы человек на редкость разборчивый в средствах.

— Жаль, что приходится вас разочаровывать.

— А мне жаль, что я завел этот бестактный разговор.

— Сэм, — мягко сказал Аллейн, — одно из отличий полицейской службы от всякой иной, включая и «возвышенное служение», состоит в том, что мы сами стираем грязное белье, вместо того, чтобы сбывать его во вторые и третьи руки.

Мистер Уипплстоун порозовел.

— Я это заслужил, — сказал он.

— Нет, не заслужили. Это была напыщенная и неуместная тирада.

Люси Локетт, омывавшаяся с тщательностью педантичного доктора, произнесла одно из своих двусмысленных замечаний и запрыгнула Аллейну на колени.

— Ну-ну, милочка, — сказал он, почесывая ее за ухом, — порядочной девушке такое поведение не к лицу.

— Вы даже не понимаете, — произнес мистер Уипплстоун, — какую честь она вам оказала. Вы единственный, кто ее удостоился.

Аллейн передал ему кошку и встал.

— Так или иначе, — сказал он, — а нужно с этим разделаться. Она наверху, не знаете?

— По-моему, наверху.

— Надеюсь, это не займет много времени.

— Если я… если я смогу чем-то помочь…

— Я дам вам знать, — сказал Аллейн.

Он поднялся наверх и стукнул в дверь. Открыв ее и увидев Аллейна, миссис Чабб повела себя в точности так же, как при его прошлом визите. Она замерла, прижав пальцы к губам. Когда он попросил разрешения войти, она отступила в сторону, испуганно и неохотно. Войдя, он снова первым делом увидел на стене большую фотографию румяной девушки. Даже медальона, как и в прошлый раз, на месте не было. Возможно, Чабб носит его на шее, подумал Аллейн.

— Миссис Чабб, — сказал он, — я не задержу вас надолго и надеюсь, то, что я скажу, не очень вас напугает. Пожалуйста, присядьте.

Как и в прошлый раз, она почти упала в кресло, не сводя с Аллейна взгляда. Он взял стул, сел и наклонился к ней.

— С нашей вчерашней встречи, — сказал он, — мы очень многое узнали об ужасном происшествии в посольстве и о людях, так или иначе к нему причастных. Я хочу рассказать вам о роли вашего мужа в этих событиях — какой она мне представляется.

Она пошевелила губами, словно собираясь сказать: «Он не имеет никакого…», — но так ничего и не сказала.

— От вас мне требуется только одно — чтобы вы выслушали меня, а затем сказали, прав ли я, или прав лишь отчасти, или целиком и полностью заблуждаюсь. Заставить вас говорить я не могу, но очень рассчитываю на то, что вы сами мне все скажете.

С минуту помолчав, он продолжил:

— Итак. Дело обстоит следующим образом. Я считаю, что ваш муж, входящий в кружок людей, о которых мы с вами вчера говорили, согласился принять участие в задуманном ими покушении на президента Нгомбваны. Думаю, его согласие обусловила питаемая им ненависть к чернокожим вообще и к нгомбванцам в особенности, — Аллейн на миг перевел взгляд на улыбающуюся с фотографии девушку. — Изначально эту ненависть породила случившаяся с вами трагедия, а за последние пять лет она лишь стала острее и глубже.