Осторожно стволом ружья Володя поддел сверток и выбросил его на площадку. Взял, повертел в руках. Серое сукно отсырело, пахло землей. Развернул — и удивленно поднял брови: серебряный портсигар! На верхней крышке выгравирован медведь. Нажал изумрудную кнопочку — портсигар открылся. Снова неожиданность — медальон с золотой цепочкой.

— Вот так штука! — Володя поднял медальон за цепочку, оглядел со всех сторон и положил обратно. Закрыл портсигар и сунул в карман.

«Кто же, интересно, его сюда спрятал?»— поднимаясь выше по откосу, думал Володя. На шихане он распаковал рюкзак и позавтракал. Солнце подбиралось к зениту. Полдень. Пора двигаться к Сугомаку.

На горе Сугомак Володя появился первым. Скинул рюкзак, положил ружье и сел, обхватив колени руками. Внизу раскинулась лесная равнина. Кое-где серебрились на солнце небольшие озерца. В нескольких километрах от подножия горы виднелись домики городка, похожие на спичечные коробки, а чуть ближе сверкало круглое стеклышко — Сугомакское озеро. На северной окраине городка дымил электролитный завод, в самом центре — механический. Трубы походили на маленькие, закопченные до черноты соломинки, и было забавно смотреть, как из них выползали косматые завитушки дыма. Ниточка железной дороги делила город пополам.

Володя выкурил папиросу и лег на спину, подложив под голову рюкзак. Одолевала дремота, приятно пригревало солнце. Не заметил, как уснул.

По носу надоедливо ползала муха: она-то и прогнала сон. Володя открыл глаза и улыбнулся: вовсе это не муха, а Славка. Сидит рядом и щекочет нос травинкой. Володя поднялся.

— Прибыл, охотничек? — спросил он с усмешкой.

— Прибыл.

— Ну и как?

— А-а! — Славка бросил травинку. — Даже дятлы попрятались.

— А я, понимаешь, косачей проморгал. Не повезло мне сегодня, — недовольно сказал Володя.

— Зато я с удачей! — оживился Славка.

— Оно и видно, — усмехнулся Володя.

— В самом деле! В чащу продрался тонкий-тонкий луч солнца, как клинок, и вонзился в землю возле сосны. А там, на моховой подушке, лежала кисть брусники с прозрачными росинками на ягодах. Луч упал на эту кисть — и она словно бы вспыхнула. Ягоды алые, наливные. Не поверишь, будто капельки застывшей крови… Смотрел я, пока луч не переместился выше, на коричневый ствол сосны. Вот сфотографируй это чудо — и сотой доли не схватишь. Нарисуй — не поверят, что на свете красота есть такая! И словами не расскажешь.

— Фантазер ты.

— Деревянная у тебя, Володька, душа, — обиделся Славка. — Послушай еще!

— Валяй! — безнадежно махнул рукой Володя.

— Прибился я к какой-то еланке. Смотрю: что такое? Зеленые облака. Ей-богу! Ольха, черемуха, боярышник переплелись пышными курчавыми кронами — ни дать ни взять облака клубятся. Привалился я к сосне и любуюсь. В стороне рябина растет, свесила красные зонтики ягод. И кругом — солнце! Эх, душа поет! Вижу: из кустов голова высунулась, затем и сама косуля показалась! Мать честная, до чего ж хороша! А за косулей выскочил козленочек.

— Складно ты сочиняешь, братец.

— Сочиняю? — удивился Славка. — На самом деле так было.

— Ну, хорошо! Тогда ты, конечно, ее на мушку…

— Дурак ты, Володька. С какой стати? Я выстрелил в воздух. Ка-ак она сиганет! Только и видел ее.

Володя неожиданно схватил Славку за плечи и повалил на землю.

— Берегись! Намну же я тебе бока. Вытряхну восторг!

Славка вывернулся, схватил Балашова за шею, стараясь согнуть голову. Но Володя снова подмял Славку под себя и сел на него верхом.

— Проси пощады!

— Не буду! Проморгал косачей, а теперь злишься. Уйди.

— А это ты видел? — Володя поводил перед Славкиным носом портсигаром.

— Покажи!

Они сели рядом. Разглядывая портсигар, Славка вынул из него медальон, покрутил, вернул другу. К находке отнесся равнодушно. Балашов даже обиделся. Славка, глядя вниз, с сожалением сказал:

— Сколько нам еще шагать и шагать до дому. Эх, если бы с этой горы протянуть канат. Сесть в тележку и скатиться прямо к себе во двор. Здравствуйте, мы приехали!

— Рационализатор, — Володя рывком поднялся на ноги. — Хватит рассиживаться. Пойдем.

Друзья стали спускаться с горы. Балашов, широкий в плечах, чуть выше среднего роста, шагал размашисто и легко. Миронов, на голову ниже его, худенький и стройный, еле поспевал за ним.

Славка обернулся и помахал рукой вершине:

— Прощай! Теперь не скоро увидимся.

— Да, не скоро, — вздохнул Балашов.

— Через два года, если войны не будет.

Но война неумолимо приближалась. Весной отгремели бои на Карельском перешейке. Всего два месяца назад фашисты вступили в Париж. Их самолеты бомбили Лондон. Не потухали пожарища на Балканах. Днем и ночью грохотали бои в Китае.

В воздухе пахло порохом и гарью. Коснется ураган войны Родины или минует ее?

Вечером Володя собирался в городской сад на танцы. Долго прилаживал галстук. Узелок получался то слишком большим, то морщинистым. В досаде швырнул галстук на кровать, расстегнул воротничок, посмотрелся в зеркало. Конечно, с галстуком приличнее. Но ничего, сойдет и без него. Остановил взгляд на лице, заглянул в свои глаза. Кошачьи, глубоко посаженные. Скулы выпирают. Подбородок крутой. Брови лохматые. Причесывать их пытался — все равно топорщатся. Некрасивый, словно топором делали. Тьфу, глядеть неохота. Одно утешение: волосы белокурые, густые, чуть волнистые. Володя отвернулся от зеркала. Не любил он свое лицо. Вон у Славки симпатичное. Овальное. Глаза серые, мечтательные, а брови над ними дугами выгнулись. Подбородок с ямочкой. И нос аккуратный, словно точеный.

Володя, как обещал, зашел к Мироновым. Славка спал. Володя тронул его за плечо. Славка что-то промычал, чмокнул губами.

— Пойдешь или нет?

— Погоди немножко. Сон досмотрю.

— Я тебе досмотрю! — Володя так тряхнул Славку, что с него сразу слетела сонливость. Одевался неторопливо, туфли чистил долго и тщательно. Почистит, покосится на них придирчиво и снова усердно трет суконкой.

— Кончай же! — подгонял Балашов.

— Чего торопишься? — не расстраивался Славка. — Галя твоя никуда не уйдет.

— Ох, туго придется тебе в армии! Из нарядов не будешь вылезать.

— Посмотрим еще, кому будет трудно. — Славка ловко одел галстук. Узелок у него завязался будто сам собой.

На городок опустились синие сумерки. Друзья шли притихшими улицами. Миновали мост, перекинутый через проливчик, соединяющий две части заводского пруда. Слева за деревянной оградой зеленел городской сад, справа — сад механического завода. Между ними — пруд. Вдалеке на фоне вечернего неба четко вырисовывалась черная громада Сугомакской горы.

В городском саду играл духовой оркестр. На танцевальной площадке кружились пары. Славка с ходу подскочил к девушке, одиноко сидевшей в дальнем углу, и пригласил ее танцевать. Володя искал Галю. Ее не было. Славка, вальсируя с девушкой, вихрем пролетел мимо и весело подмигнул.

Балашов долго слонялся по аллеям сада. Гали нигде не было. «Наверно, осталась дома. Подумала, что мы не вернулись из лесу. Надо к ней идти», — решил Володя. Хотел предупредить Славку, что уходит, но передумал: тот все равно знал, где искать друга.

Галя жила за речкой в угловом двухоконном доме с палисадником. Боковая стена с одним окном выходила в глухой переулок. Володя поскреб ногтем раму — это условный знак для Гали.

Мелькнуло что-то белое. Занавеска колыхнулась, и показалась чернобровая девушка.

— Володька! — обрадовалась она. — Погоди, оденусь только.

Володя улыбнулся. Отлегло от сердца: боялся, что не застанет. Закурил ожидаючи. Тихо открылось окно. Из него выпрыгнула Галя и осторожно прикрыла створки.

— Дверей в доме нет? — с улыбкой спросил Володя.

— Ничего! — тряхнула кудрями Галя. — Никто же, кроме тебя, не видел.

Володя бережно привлек к себе девушку. Поднялись по переулку на бугор и сели на камень возле забора. Это было их заветное место. Радостно и тревожно было на душе у Балашова. Скоро кончатся встречи с Галей, паровозные гудки пропоют им расставанье. Грустить будет о ней. Ведь почти с детства вместе.