— Куда, товарищ начальник? Домой? — спросил шофер.

— Давайте в отдел. Не случилось ли чего?

— Что у нас может случиться? Последние пять лет никаких опасных преступлений.

Майор Головко устал. Выехал он из станицы на рассвете. Почти весь день провел в Краснодаре, на совещании в краевом управлении, но не заехать в отдел не мог.

Дежурный сержант Нагнибеда вскочил из-за стола:

— Здравия желаю, товарищ майор. Так что произошло у нас чепе. Убийство в поселке лесхоза. Застрелен из ружья лесник. На место происшествия выезжал лейтенант Захаров...

— Где лейтенант? — перебил словоохотливого сержанта начальник отдела. — Найдите его.

Майор Головко прошел в свой кабинет. Там было душно и пахло застоявшимся табачным дымом. Майор включил свет, распахнул окно. Снаружи потянуло вечерней прохладой.

В дверь постучали. В кабинет вошел лейтенант Захаров — молодой парень с отличной спортивной выправкой, в хорошо отглаженных форменных брюках и рубашке с галстуком. На дерзком мальчишеском лице лейтенанта было написано торжество.

«Чему он радуется?» — подумал Головко. Но вслух спросил:

— Что случилось, лейтенант?

Захаров улыбнулся, вытер платком потное лицо, пододвинул к себе стул. Но, натолкнувшись на холодный взгляд начальника, вытянулся, щелкнул каблуками, осторожно положил на стол начальника зеленую папку с документами.

— В поселке лесхоза совершено убийство, товарищ начальник. Выстрелом из охотничьего ружья убит лесник Иван Николаевич Свиридов, 1915 года рождения. Убийца стрелял через окно, волчьей картечью. Преступление было совершено, по заключению судмедэксперта, не позднее 11 часов утра. Обнаружен убитый около полудня счетоводом лесхоза. На место происшествия выезжали я, судмедэксперт и старший следователь Кислов. Прокурор сейчас в отпуске...

— Есть подозреваемые?

Лейтенант Захаров победно вскинул голову:

— Есть не подозреваемый, а явный убийца, товарищ начальник! Это сосед Свиридова, тоже лесник, Петр Иванович Остапенко, 1917 года рождения...

— Улики?

— Утром Свиридов и Остапенко вместе купили в магазине сельпо литр водки и ушли. Потом пастух поселка видел через открытое окно их обоих выпивающими в доме Остапенко. Дом Остапенко находится в одиннадцати метрах от дома Свиридова. Выстрел был произведен из окна в окно, когда Свиридов вернулся к себе домой. У Остапенко обнаружено охотничье ружье, из которого, как установила экспертиза, недавно стреляли. Осмотр патронов подтвердил тождественность картечи той, которой был убит Свиридов. Преступник находится в камере...

«Толково!» — отметил про себя Головко, прослушав доклад лейтенанта, предложил:

— Садитесь, лейтенант.

Он стал просматривать дело, где большинство документов было написано твердым и четким почерком лейтенанта Захарова.

«Очень толково! — снова подумал майор, пробегая глазами документы. — Только что он веселится?»

— В деле нет показаний убийцы, товарищ начальник, — сообщил лейтенант. Он присел на краешек стула в напряженной позе. — Преступник до сих пор находится в невменяемом состоянии по причине опьянения...

«По причине опьянения!» — Майор с трудом сдержал усмешку.

— Мотивы преступления?

— Пока не установлены. Очевидно, убийство — результат пьяной ссоры.

— Возможно! — согласился майор. И вдруг вспылил: — А вы-то что радуетесь?

Улыбка погасла на лице лейтенанта. Обиженно дрогнули пухлые губы.

— Я радуюсь, товарищ майор, тому, что мне удалось раскрыть преступление.

«Чего я прицепился к парню? — упрекнул себя Головко. — А впрочем, пусть учится понимать, что радоваться следует, когда предотвратишь преступление, а не когда его раскроешь! Каждое преступление — это несчастье. Особенно такое!»

— Ладно. Идите отдыхать, лейтенант! — хмуро разрешил майор. — Завтра с утра займемся подследственным...

«Молод еще, зелен. Ну, ничего, обкатается», — подумал Головко. Он поднялся из-за стола, прошелся по кабинету.

«Черт знает что! Все выглядит так, точно преступник нарочно старался облегчить работу следователя! Все улики: и ружье, и патроны с волчьей картечью, и даже следы пальцев на ружье — так и кричат: вот он я, убийца!»

Головко знал, что в пьяном дурмане человек может совершить любое преступление, не заботясь о последствиях. Но он обратил внимание на одно противоречие, не замеченное лейтенантом Захаровым. Если убийца в момент выстрела был в состоянии легкого опьянения, то он, очевидно, попытался бы как-то скрыть улики. А если он был мертвецки пьяным, то едва ли сумел бы попасть в голову Свиридову. Впрочем, возможны и случайности...

«Что за люди Свиридов и Остапенко? — думал майор Головко. — Они не были врагами. Ведь с врагами за водкой в магазин не ходят и не выпивают вместе. Может, случайная пьяная ссора?»

Многолетний опыт оперативной работы приучил майора Головко к тому, что при раскрытии любого преступления важны не чисто внешние обстоятельства, а глубокое проникновение в психологию преступника, знание мотивов его действий.

Майор набрал номер коммутатора лесхоза, попросил квартиру парторга.

— Здорово, Николай Николаевич! Майор Головко беспокоит... Ты, понятно, о несчастье слышал?

— Еще бы! Поселок до сих пор, как улей встревоженный, гудит...

— А людей этих знаешь — и убитого, и подозреваемого в убийстве?

— Знаю! Очень далее хорошо знаю! И прямо тебе скажу: дров наломал твой Шерлок Холмс — не мог Остапенко совершить убийство! Тем более никогда бы он не убил своего друга Свиридова!

— Почему ты так уверен?

Слышно было, как парторг хмыкнул в трубку.

— А потому, что люди эти еще с войны дружат. Оба в Белоруссии партизанили. И у того, и у другого семьи были фашистами уничтожены, Заживо сожжены. Потом Остапенко Свиридова от смерти спас, из фашистского застенка вызволил. И в один лесхоз их эта давняя дружба привела.

— Улики против Остапенко веские.

— Улики, улики! — Голос парторга так загрохотал в трубке, что майор отодвинул ее от уха. — Что мне твои улики, когда я человека знаю и твердо могу сказать: не убивал он.

— Сильно пьян он был, Николай Николаевич, — мягко возразил Головко.

— Знаю! Грешили этим делом и покойник и Остапенко. Сначала, когда узнали о гибели своих семей, с горя пили... Потом — просто так. Только Остапенко не то что в трезвом, но и в пьяном состоянии — добряк из добряков... Нет, товарищ майор! Займись-ка ты этим делом сам. Пока твой Шерлок Холмс хорошего человека даром не угробил.

— Ладно, Николай Николаевич! Займусь! — пообещал майор Головко и повесил трубку.

Прежде чем уйти домой, он спустился в камеру, где находился Остапенко. На деревянных нарах, раскинув могучие руки, спал широкоплечий седой человек. Лицо лесника то и дело меняло свое выражение. Вот мучительно сдвинулись густые седоватые брови, глубокие складки прорезались по сторонам закушенных губ. Затем, словно под чьей-то ласковой рукой, разгладились морщины, улыбка тронула губы, и суровое лицо спящего стало очень добрым.

Лейтенант Захаров вошел в дежурную комнату мрачный и расстроенный.

— Дайте закурить, Семен Петрович! — попросил он у сержанта Нагнибеды.

Лейтенант жил на квартире у Нагнибеды и очень уважал своего хозяина и его жену, которая звала Захарова просто «сынком».

— Что случилось, Владимир Сергеевич? — удивился сержант и протянул Захарову кожаный кисет с едким табаком-самосадом, который выращивал на своем огороде.

— Не угодил я нашему начальнику. Я старался, можно сказать, сразу раскрутил это дело об убийстве, а товарищ майор недоволен. Не понравилось ему, что веселый я...

— Так-то оно так, Владимир Сергеевич, — прошелся по дежурке сержант. — Но и радоваться ведь нечего, если человек погиб...

— Все улики против Остапенко, а майор вроде и не верит...

— Улики? — переспросил сержант. — Улики, Владимир Сергеевич, безлики. Случается, улики виновным человека делают, а он — безвинен.