Мои обязанности после нового назначения практически не изменились. Большую часть времени по-прежнему проводил в штабе дивизиона, который, как правило, располагался в 2-х – 3-х километрах от переднего края, примерно посередине между наблюдательными пунктами и огневыми позициями батарей. Пули сюда долетали редко, разве что шальные, а вот от немецких снарядов и мин доставалось основательно.

Однако и шальная пуля может ранить и убить. Как-то в один из погожих дней мы вышли из блиндажа и о чем-то разговаривали. Вдруг сержант Заяц, стоящий среди нас, безмолвно упал на землю. Череп пробила залетевшая сюда шальная пуля.

Вскоре после своего назначения я чуть не натворил беды. Только по счастливой случайности все обошлось благополучно. Наш НП дивизиона находился на Огурце – небольшом продолговатом лесном островке вместе со штабом стрелкового полка. Впереди, примерно метрах в 600-х, была Роща-Круглая – такой же островок, но занятый противником. С утра к штабу полка стали подходить красноармейцы для получения наград. Потом из штабного блиндажа вышел командир полка, построил красноармейцев и стал вручать ордена и медали. В шеренге стояло человек пятнадцать. Еще вчера Новиков сказал мне, что надо бы провести пристрелку по центру передней части Рощи-Круглой. НП был на высокой ели, растущей возле штабного блиндажа. Я залез туда, предварительно подсчитав угломер и прицел по заданному реперу. Передал связисту команду: "Первому орудию, осколочным, заряд полный, прицел… угломер… один снаряд, огонь!" Снаряд свистнул совсем близко от меня и разорвался метрах в двухстах впереди от шеренги награждаемых…

– Кто стреляет?! – услышал я громкий крик командира полка, встревоженного разрывом явно "своего" снаряда. Я отмолчался. Быстро опустившись вниз, позвонил на батарею, спросил, какой заряд был использован. Мне сказали "неполный". У нас в то время были "полные" и "неполные" заряды, последние летели на полкилометра ближе. Я дал команду использовать полный заряд, а заряжающий ошибся. На свое счастье, в этот раз вел стрельбу не шрапнелью, а осколочным снарядом. Взволнованный случившимся, я не стал продолжать пристрелку, хотя награжденные уже разошлись.

Из-за спешки и трудностей стрельбы в лесу бывали и трагические исходы. Помню, осенью, при очередном наступлении на Сучане, дивизии была придана артиллерийская бригада 152-миллиметровых пушек – гаубиц. Штаб нашего дивизиона находился тогда на Лапте – недалеко от Огурца и Рощи-Круглой. Рядом с нашим блиндажом располагались несколько блиндажей штабных служб стрелкового полка, который мы поддерживали. Перед наступлением к нам пришел один из командиров артбригады с радистом. Он ничего не спросил. Когда началась.артподготовка, на наш Лапоть стали методически падать тяжелые снаряды. Звуки выстрелов доносились из тыла. Мы высказали свои подозрения представителю артбригады, но он возразил. А снаряды продолжали рваться в нашем расположении. К нам прибежал взволнованный начальник штаба стрелкового полка – в один из блиндажей, где было несколько пехотинцев, попал снаряд, и всех убило. Он потребовал, чтобы представитель артбригады передал по рации приказ о прекращении огня всеми батареями артбригады. Обстрел Лаптя прекратился. Вероятно, подошедшая артбригада не разобралась хорошо в обстановке и приняла Лапоть за Рощу-Круглую, где засел противник.

Артиллерийский огонь, в отличие от оружейного, требовал коллективного труда разведчиков, связистов, вычислителей, огневиков. Он отличался еще и тем, что результаты его видели или могли оценить лишь несколько человек, находящихся на наблюдательном пункте. Очень многое зависело от командира батареи или командира взвода управления, ведущих непосредственно управление огнем, от их искусства в подготовке данных и мастерстве стрельбы. И вместе с тем огонь батареи мог быть успешным только тогда, когда солдаты и сержанты, обеспечивающие подготовку и открытие огня, выполняли свои действия быстро и умело. Стрельба прямой наводкой на Северо-Западном фронте практически была невозможной. В основном проводилась стрельба с закрытых позиций. Огневые позиции наших орудий находились в четырех – шести километрах от передовой. В этой сложной цепи управления огнем доставалось всем, но больше всех – командирам батарей, командирам взводов управления батарей, командиру дивизиона, начальнику разведки и начальнику связи дивизиона, разведчикам и связистам. Они почти постоянно находились в зоне прямой видимости или слышимости противника, так как располагались в районе командных пунктов рот, батальонов стрелковых полков. При успешных действиях их награждали в первую очередь, и это было справедливо.

После гибели Манушкина начальником разведки дивизиона стал лейтенант Николай Тимофеевич Мартынов. Мобилизованный в первые дни войны, он до этого работал ткацким мастером, имел семиклассное образование. Николай был старшим из нас. Незадолго до войны женился, жена осталась в городе Ликине под Москвой. Человек исключительной храбрости, выдержки, железного здоровья, Мартынов словно родился для должности начальника разведки. Бывая в самых опасных местах Сучанского болота, он тем не менее ни разу не был серьезно ранен. Выручали природная сметка, наблюдательность, быстрая реакция на изменения в обстановке. С легкими ранениями он не считал нужным обращаться в санбат и оставался на передовой. Помню, что уже позднее, в Белоруссии, у него осколком срезало кожу на животе, задело и мускульную ткань. Только через несколько дней Новиков сумел заставить его пойти в санбат, чтобы сделали хорошую перевязку и подлечили загноившуюся рану. Там же, в Белоруссии, когда мы стояли на отдыхе, новый боец во время обучения случайно выдернул кольцо у гранаты-"лимонки" и, испугавшись, отбросил ее почти под ноги Мартынову. Николай чудом уцелел, пах и низ живота усеяло мелкими осколками. В медсанбате он попросил, чтобы осколки извлекали без наркоза. И стерпел, не проронил ни звука, удивив всех своей огромной выдержкой. Кстати сказать, по внешнему виду Николай Тимофеевич не выделялся чем-то особым – невысокий, сухощавый, с открытым взглядом серых глаз под белесыми бровями и чубом светлых волос на голове. Разве что выглядел удивительно молодо – никто не верил, что ему двадцать восемь лет.

Замечательным качеством Николая была его душевная доброта. Он всегда стремился помочь более слабому, причем безвозмездно, от душевной щедрости. Не один раз этот человек с риском для жизни помогал мне, делая вид, что это ему ничего не стоит, всё так и должно быть. Командир дивизиона капитан Александр Данилович Новиков в нем души не чаял. Мне он казался вообще непостижимым человеком, и я, сколько мог, пытался брать с него пример.

Я быстро сдружился с Николаем. В дни затишья или когда нас отводили в тыл для отдыха и пополнения, делились мыслями о волновавших нас событиях, наших фронтовых делах, о самом сокровенном.

Вести из родного дома становились и его достоянием. Были они всякими, не всегда радостными.

В один из дней пришло известие от отца:

"…Сегодня был у Чебаевских и видел у них твое письмо. А Таня вышла замуж… Студенты Ивановского энергоинститута, где она училась, выезжали в колхоз, и Таня познакомилась там с преподавателем, руководителем поездки. Она уехала с ним в Москву, не сказав родителям ни того, что выходит замуж, ни того, что уезжает от них…"

Нельзя сказать, чтобы это было неожиданным для меня. Ведь Таня, ответив мне, замолчала. Но просто так прекратить переписку не мог. Это означало бы, что сам ставлю крест на моем юношеском увлечении. Теперь-то я понял, что она хотела сказать своими словами: "Но ты не знаешь, какая я плохая…"

В начале июля пришла тревожная весть о Леве. Во время занятий танк, в котором находился брат, упал с моста в реку. Родителям Лева написал: "Ничего страшного не произошло, да и не могло произойти – ведь я не там, где Борис… Получил удар люком по голове – на затылке ссадина. Ударился лицом – разбил нос, содрал кожу на переносице. Под левым глазом на щеке будет шрам. Наложили скобки. Две "царапины" получил на подбородке. Поставили скобку, но вчера сняли. Выбил один верхний зуб, разбил нижнюю губу, она у меня распухла, даже говорить было плохо. Кроме того, очевидно, из-за раны на щеке опух и подтек левый глаз. Позавчера и вчера совсем не открывался. Сегодня же опухоль проходит.