Партийная организация полка уделяла очень большое внимание росту ее рядов за счет передовых бойцов и командиров. К концу нашего пребывания на Сучане в управлении 2-го дивизиона три четверти состава были коммунистами, а во взводе Беляева из тридцати трех человек коммунистами стали тридцать два. Взвод связи так и называли взводом коммунистов.

Вспоминаю Беляева, Филиппова, Ипполитова: а какими взрослыми были эти молодые люди на войне! И, главное, сами считали себя такими, не просили и не думали ни о каких скидках на молодость. Когда же приходил опыт – все становилось по плечу!

За проявленные мужество и отвагу отличившиеся в боях на Сучане бойцы и командиры получили ордена и медали. Наград было не так уж много, и они не были щедрыми. Участок фронта, проходивший по болоту, по меткому выражению поэта Матусовского, находился на "задворках" войны, ее "фасад" был в Сталинграде и других "горячих" точках фронта. И хотя нам было не легче, командование не могло этого не учитывать. Беляева наградили орденом Красной Звезды, Ипполитова- медалью "За отвагу", меня – "За боевые заслуги". Эта первая в моей жизни медаль и знак ветерана Северо-Западного фронта, полученный много лет спустя, волнуют и говорят о тяжелых боях, о тех, кто навсегда остался на Сучане:

Образные, точные слова…

Быть раненным на безлюдном, где почти, не было боев, участке фронта на берегу Волги и остаться живым, без единой царапины на унесшем столько жизней Сучане – это ли не парадокс войны!

55-ю дивизию со времен боев на Сучане кое-кто в шутку стал называть то "непромокаемой", то "болотной". И, может быть, не случайно мы попали потом на При пятские, а позднее – на Пинские болота. Здесь дивизия получила название Мозырской, была награждена орденом Красного Знамени, а наш артполк – орденом Суворова. Но уверен: эти успехи закладывались в боях на болоте Сучан!

…В декабре 1942 года нас перебросили на новый участок Северо-Западного фронта. Привычного нам леса здесь не было. Только снежные поля и редкие кустики. А как же строить блиндажи? Первую ночь-две, когда дивизия еще сосредоточивалась на новом месте, спали просто на снегу, подложив под себя ветки или случайно уцелевшую плащ-палатку. Я не мог проспать всю ночь беспробудно, как это получалось у Мартынова. А он, проснувшись утром и не вставая со снега, на удивление всем нам, запевал что-нибудь веселое. Песен он знал множество, одна была лучше другой – народные, напевные, и веселые, и грустные.

Мне было не до песен. За ночь я вскакивал пять-шесть раз, носился как очумелый, шлепая себя руками, пытаясь отогреться.

Правда, Мартынов спал в шубе, а я в шинели, так как офицером стал недавно.

Приближался Новый год. Улучив время, я послал весточку домой.

"Поздравляю с Новым годом! Желаю в нем всего хорошего, а главное – здоровья! Живу сейчас в палатке. Мама, наверное будет теперь беспокоиться, что холодно мне. Нет, мама, солдату, видать, и на Северном полюсе будет жарко! К тому же и одет я прекрасно. Долго ли пробуду здесь – не знаю. Самое вероятное, что скоро опять буду на фронте. Надо немцев уничтожать, жизнь налаживать…"

Под Новый год дивизия заняла оборону. Мы разжились блиндажиком. Бревна привезли лошадьми за много километров. Потом ночью на руках подтаскивали к месту, где намечался штаб дивизиона. Блиндажик был низенький, но уютный. Появилась у нас и маленькая елочка без всяких украшений, но зато зеленая и пушистая. Ночь под первое января 1943 года настала тихая и звездная, с крепким морозом. Гитлеровцы попрятались в свои блиндажи. А часовые, быть может, напялив на ноги громадные соломенные лапти – мы их иногда находили в занятых вражеских окопах, стояли голодные, проклиная русских и лютый мороз.

А у нас у всех – отличное новогоднее настроение. Не только из-за полученных наград. В 1942 году дивизия ре уступила врагу ни одного клочка земли. Мы научились держать крепкую оборону. Перед нами стояла полуокруженная немецкая армия. Чувствовалось, что не за горами время, когда и мы начнем окружать и бить фашистов!

В двенадцать часов ночи на передовой застрочили автоматы, полетели в небо ракеты. Вся передовая, не сговариваясь, как бы говорила фашистским воякам: "Ну, держитесь, близок час расплаты с вами! Будет вам еще не один Сталинград!" Начавшийся самопроизвольный новогодний фейерверк завершили "катюши". "Заиграв" где-то, совсем близко, они выпустили оранжево-огненные стрелы, расчертившие яркими полосами черное ночное небо. Ракеты пронеслись над нами. На вражеском переднем крае загрохотали взрывы. Немецкая оборона молчала.

Позже, уже после Северо-Западного фронта, если надо было нам подчеркнуть убийственную тяжесть артиллерийского обстрела или особую жестокость боя, мы говорили; "Совсем как под Горбами". Так называлась деревня на одном из участков Рамушевского коридора, указанная на карте, но уже не существующая: фашисты сожгли и разрушили ее по не известной нам причине. Это был тот период, когда советские войска, воодушевленные победой под Сталинградом, вели успешное наступление на многих участках фронта. Мы прибыли под Горбы в суровые январские морозы и были брошены в брешь, пробитую в немецкой обороне. Враг отчаянно сопротивлялся. Для того, чтобы обескровить наши войска, использовалась многочисленная артиллерия, находящаяся в полу кольце окружения. Ее налеты были массированными и точными: гитлеровцы организовали звукозасечку наши к батарей, использовали для корректировки огня аэростаты. Стоило нашему орудию сделать три-четыре выстрела, как на огневые позиции обрушивался шквал артиллерийского огня нескольких вражеских батарей. Пушки, людей, лошадей не раз спасали мощные укрытия из бревен и земли, которые мы строили, не жалея своего труда.

Проводная связь в разгаре боев под Горбами почти не работала. После артиллерийских налетов оставались лишь отдельные куски провода, соединить которые было невозможно. Каждые сутки прокладывались новые линии, но и они работали по 15-10 минут: осколки мин и снарядов снова рвали их на мелкие куски. Помню, что в один из дней, когда шел тяжелый бой и связь надо было обеспечить во что бы то ни стало хотя бы на несколько часов, комиссар полка майор Анатолий Францевич Циш приказал всему политсоставу полка выйти на линии связи вместе со связистами и восстанавливать провод.

На начальника связи дивизиона Беляева было страшно смотреть. Он исхудал и почернел; от мороза, бессонных ночей и дней глаза у него слезились, белки глаз покраснели. Героическими усилиями всего взвода телефонную связь иногда удавалось восстанавливать, но ненадолго… Вблизи переднего края телефонные линии артиллеристов и стрелковых подразделений часто шли рядом. При повреждении нескольких линий одновременно связисты не сразу находили нужные концы, ошибались. На одни ошибки накладывались другие, и тогда можно было по одной линии слышать многих, не столько говорящих, сколько мешающих друг другу. Такая связь становилась бесполезной.

Мы каждый день теряли кого-либо из связистов, разведчиков, огневиков, командиров взводов и батарей. В этих боях я, в большинстве случаев, находился в штабе дивизиона, помогая начальнику штаба капитану Тирикову в обеспечении стрельбы батарей и подготовке боевых донесений. Капитану было за сорок лет. Ко мне он относился, как отец к сыну. Тирикова я полюбил, стремился помогать ему во всем.