Наша машина первой вновь двинулась по шоссе. На выезде из деревни у обочины стоял грузовик, из кузова донеслись тяжелые стоны раненых.

Вдруг Смирнов заговорил снова:

– Слышал, уходя из штаба, что на нашем участке,- он запнулся, словно раздумывая, договаривать или нет,- появилось новое оружие – какая-то "мясорубка". Толком не успел спросить, что немцы придумали…

Густели сумерки; впереди, постепенно охватывая горизонт, разрасталось огромное огненное зарево.

Всполохами пожаров запестрило ночное небо, горел Калинин. А ведь несколько дней назад, когда мы выезжали из Горького, он считался тылом…

Ранним утром командир батареи старший лейтенант Петров, лейтенант Смирнов, я, разведчики Богданов и Федотов вышли на опушку березового леса. Впереди в слабом тумане виднелся элеватор. От него тянуло дымом и запахом горелого хлеба. Вероятно, и он полыхал ночью огнем, словно поливая кровью горизонт. Между ним и нами – раздольный безжизненный луг, без единого кустика, с бугорками земли метрах в трехстах от элеватора: там залегла наша пехота. Осенний безлиственный лес плохо укрывал нас. Под раскидистой березой, прячась за ее широкий ствол, стали рыть окоп для наблюдательного пункта. Почва глинистая, твердая. Солдатскими лопатками копать тяжело и медленно, то и дело попадались корни дерева. Эх, если бы настоящую лопату в руки да поострее! С трудом соорудили неглубокий окоп, справа и слева от ствола березы сделали небольшой земляной бруствер и присели отдохнуть. Командир взвода управления и командир батареи ушли искать штаб стрелкового батальона, уточнить обстановку.

Все трое были в окопе, когда откуда-то справа вынырнул "мессершмитт" и на бреющем полете стал поливать пулями нашу опушку. Очевидно, немецкие наблюдатели на элеваторе нас заметили! Пули сбривали ветки деревьев и били по земле спереди и сзади наспех вырытого укрытия. Наши головы и плечи едва скрывались за бруствером. Самолет проносился то сбоку, то над нашими головами, делая круг за кругом и поливая нас огнем крупнокалиберных пулеметов. Казалось – немецкий летчик хотел получше рассмотреть наш окоп, чтобы бить прямо по цели. Когда "мессершмитт", со свистом прорезав воздух, пронесся совсем рядом, я, преодолевая страх, поднял голову и увидел летчика в кабине – он смотрел в нашу сторону! Гад проклятый! В следующее мгновение близкий разрыв сброшенной с самолета мины – в 41 году "мессеры" занимались и такой бомбежкой – прижал меня к моим товарищам. Казалось, что обстрел тянулся целую вечность, хотя он продолжался, наверное, не более нескольких минут. Сонливость как ветром сдуло! Ошалелые от переживаний, взялись за лопаты, быстро выкопали окоп в полный рост. Откуда только силы взялись! Установили стереотрубу, достали бинокли, зарядили одну из винтовок – встретить "мессера", если снова прилетит.

Березовая роща, на опушке которой находился наш наблюдательный пункт, тянулась влево примерно на полкилометра. Дальше – большая поляна, на которой стояло что-то вроде сгоревшей танкетки. За поляной опять виднелся густой темный лес. Через него, судя по карте, километрах в 6-7 от нас проходила железная дорога Москва-Ленинград. В стереотрубу и бинокли длинная неровная цепочка свежевырытых наших окопов просматривалась как на ладони. Ни проволочных заграждений, ни блиндажей с траншеями – только ямки на одного бойца. В верхней части элеватора темнели узкие щели – окна: двух-трех снайперов достаточно, чтобы держать под прицелом целый батальон! Не случайно окопы словно вымерли!

Мы долго всматривались в элеватор, пытаясь определить, когда звучали редкие выстрелы, где засели снайперы, но так ничего и не обнаружили. С НП соседней батареи подошел сержант-радист Зиненко, мой хороший товарищ, добряк и балагур. В руках его была небольшая суковатая палочка.

– На, вiзьми паличку, вона щаслива, я з нею всю передову пройшов, вiд нiмецького снайпера втiк i тебе знайшов, – шутливо-возбужденно выпалил он мне и с юмором, посмеиваясь над самим собой, рассказал, как прятался от охотившегося за ним снайпера, когда проходил поляной со сгоревшей танкеткой. Но больше всего он удивил "мясорубкой": оказывается, это новое секретное оружие было… нашим! Не немецким!

– Нiмцi жах, як її бояться, земля горить пiд її снарядами, живих на обстрiляному мiсцi не залишається! – с восторгом сказал Зиненко и добавил, что видел "мясорубку", когда шел к нам. Наш комвзвода вчера, видно, не разобрался, что говорили в штабе,- свое оружие принял за чужое! Захотелось увидеть самому. Любопытство меня просто распирало. Поручив разведчикам продолжать наблюдение, я пошел в направлении, указанном связистом. Пересекая злополучную поляну, делал короткие перебежки, то и дело падая на землю. Задержался у танкетки, чтобы посмотреть, что с ней случилось. От нее пахло гарью и бензином. Почему она сгорела? Механических повреждений на ней не было видно. Ни одна пуля надо мной так и не просвистела. Либо снайпер прозевал, либо я действовал по всем правилам военной науки! За поляной лес стал густеть. Он, как и наш, был совершенно безлюден. Только километра через три-четыре наткнулся на две землянки. Несколько красноармейцев сидели вблизи. Дальше шла небольшая вырубка, которую пересекала лесная дорога. Именно об этом месте говорил связист. Но поляна была пуста, виднелись только следы автомобиля. Я спросил бойцов, была ли тут "мясорубка".

– Была, да сплыла,- ответил один из них; как бы в подтверждение его слов я услышал где-то в стороне странные урчащие, с завыванием, следующие друг за другом звуки. За ними послышался отдаленный гул множества разрывов. Появление страшного для врага оружия подняло настроение. И здорово же его "окрестили"! (Позднее эти полюбившиеся солдатам ракетные установки получили общеизвестное название: "катюши").

Когда я вернулся на НП, почти вслед за мной пришли командир батареи и командир взвода. Комбат начал вести пристрелку по элеватору. Первый снаряд улетел за серую громаду, и мы только слышали, как он разорвался. Разрыв второго был хорошо виден: снаряд поднял облачко осколков и пыли на крыше здания. Каких-либо целей мы тогда еще не высмотрели и комбат прекратил стрельбу.

К вечеру в глубине леса, метрах в 200 от наблюдательного пункта, соорудили землянку-блиндажик. Командир батареи и командир взвода ушли ночевать в деревню. Донельзя уставшие разведчики буквально валились с ног. Сказав, что буду дежурить первым, пошел на НП. Красноармейцы забрались в землянку.

Время от времени на немецкой стороне взлетали ракеты, причудливо освещая контуры элеватора. За ним и далеко справа виднелись отблески пожаров, бушевавших вчера в Калинине. Далеко справа, ближе к Волге, слышалась приглушенная расстоянием пулеметная стрельба. Наша передовая молчала. Привалившись спиной к стенке окопа, я пытался устроиться поудобнее…

К концу дежурства тело мое занемело. Усталость, накопившаяся за последние дни, когда мы двигались к фронту, и за прошедшие почти бессонные сутки, гасила мое сознание. Глаза самовольно слипались. Я вылез из окопа, прислонился спиной к неровному сучковатому стволу березы. Так было надежнее…

И все же на какую-то долю секунды я потерял контроль над собой. Вдруг, словно наяву, показалось, что прямо перед окопом вылезает танк, сшибает меня, и его гусеница давит мою спину… От тяжести переживаний и сильной боли пришел в себя. Очевидно, задремав и сползая по стволу березы, наткнулся на сучок, и возникшая боль вызвала страшный сон. Открыв глаза, осмотревшись, снова вздрогнул – по полю, в направлении ко мне, не во сне, а уже наяву двигалось какое-то непонятное, искаженное ночной темью существо. Соскочив в окоп, вытащил из кобуры наган, насторожился. Ясно слышались шаги и тяжелое дыхание… Когда человек подошел совсем близко, стало видно, что это красноармеец. На плечах и груди бойца висело стволами вверх и вниз несколько винтовок. Я остановил его. На мой вопрос, он ответил, что несет собранные на переднем крае винтовки убитых и раненых бойцов из батальона Калининского народного ополчения. Днем немецкие снайперы не давали поднять голову. Принесли пищу только сейчас. Надо еще успеть вынести убитых и раненых… За два дня батальон поредел, но и гитлеровцам досталось, особенно в первый день, когда они лезли вперед, стремясь во что бы то ни стало продвинуться вперед.