— Я вижу, но, кажется, других не будет. Снимайте пока.

— Хорошо, Владимир Анатольевич.

Пока Русинов ходил рядом в поисках других следов, наш эксперт Балуев старательно щелкал фотоаппаратом, а потом начал делать слепки. Я посмотрела на часы: шесть вечера. Теперь имеет полный смысл остаться и подождать Лагина.

Уже половина одиннадцатого, но за стволами сосен еще виден начинающийся за дорогой залив, с другой стороны — темнеющий подлесок. Мы с полковником сидим в машине, сзади группа захвата. Впереди — за соснами — дом Лагина, сзади — шоссе. Вот прошла машина; гул мотора на несколько секунд отбрасывает голоса ночи, уходит, и снова наступает хрупкая тишина. Ждем мы часа четыре, я уже начинаю подумывать, что ждем зря, но тут Русинов осторожно трогает меня за локоть. Точно, шаги, легкое поскрипывание подошв по песку: впереди, в просвете сосен, мелькнул мужской силуэт. Иногда кусты полностью скрывают идущего, иногда он почти выходит на открытое пространство. Вот до него уже метров десять, вот пять. Подойдя почти вплотную к машине, человек останавливается. Он стоит прямо передо мной: тяжеловатый подбородок с ямочкой, нижняя губа больше верхней, взгляд с прищуром, худощав, жилист, одет в потертую кожаную куртку, такие же потертые джинсы. Черты лица имеют сходство с теми, которые я тщательно изучила по фотографии. Попробуй пойми, может быть, пистолет у него в куртке, может быть, засунут за пояс. Вот человек резко повернулся, подошел к машине:

— Если вы ждете меня, я не скрываюсь.

Мы все выходим, Русинов спрашивает:

— Лагин Виктор Александрович?

— Лагин Виктор Александрович, совершенно верно.

— Вы задержаны.

Оглянувшись, Лагин увидел вставшего сбоку Балуева, повел подбородком:

— Понял. Что делать? Наручники будете надевать или как?

— Если не будете делать глупостей, с наручниками подождем. Пока вы только подозреваемый.

К допросу я приступила сразу же, как только мы прошли в дом Лагина.

— Лагин, может быть, вы все расскажете откровенно?

Смотрит на меня с интересом, будто изучает, увидел в первый раз, не понимает, зачем я здесь сижу.

— С удовольствием. Только не знаю, о чем говорить откровенно? Подскажите.

— Думаю, отлично знаете.

— Так подскажите. Вообще, я не знаю даже, с кем разговариваю. Извините, вы очень приятная женщина, хотелось бы знать ваше имя, а? — Лагин сказал это без всякого вызова, мне пришлось сухо ответить:

— Силина Юлия Сергеевна, следователь Ленинградской прокуратуры.

— Очень приятно. Как вы уже знаете, я Лагин. Зовут Виктор. Не в чем мне чистосердечно признаваться, Юлия Сергеевна, честное слово. Поверьте, я бы с удовольствием. Вины за собой не чувствую, вот в чем дело. Объясните хоть, в чем подозреваете?

Ведь знает, в чем подозревается, я отлично вижу это по его глазам. Есть такое выражение: «отвечает, как пишет»; именно так отвечает сейчас Лагин, даже легкость есть в ответах, будто действительно не чувствует за собой никакой вины. Мелькнуло: да, такой подследственный не подарок. Кроме того, мать Лагина наверняка покрывала сына, когда я спросила об иностранцах. Связаться с иностранцами для такого человека, как Лагин, легче легкого.

— Объясню. Вы подозреваетесь в причастности к убийству Лещенко Арвида Петровича, жителя Ленинграда. Знаете такого?

— Знаю. А вот то, что он убит, слышу в первый раз.

Снова точный ответ, как по протоколу. Показывает мне, что ему ничего не известно.

— Напрасно, вы прекрасно знаете, что Лещенко убит. Этому есть много доказательств, но я все еще надеюсь на вашу откровенность. Поэтому спрашиваю прямо: признаете ли вы свою причастность к убийству Лещенко Арвида Петровича.

— Нет, не признаю. Интересно, где и как его убили?

Продуманный ответ. Ответить надо так же продуманно.

— И это вы отлично знаете. Есть неопровержимые доказательства, что вы находились в квартире Лещенко в момент убийства.

— Когда же он наступил, этот момент?

Решил четко придерживаться выбранной линии поведения, делает вид, что ничего не знает. Здесь у меня преимущество, я ведь знаю об оставленном отпечатке пальца и свидетельстве Станкевич, а Лагин нет.

— Мы вернемся еще к этому вопросу. Сейчас надо выяснить главное. Итак, вы отказываетесь признать свою причастность к убийству Лещенко?

Усмехнувшись, Лагин косится исподлобья, будто наблюдает за мной со стороны.

— И причастность отказываюсь признать, Юлия Сергеевна. Не причастен я к этому убийству никаким боком.

Никто из знавших нумизмата людей не называл имени Лагина, не описывал его примет. Единственное: Уваров сказал, что слышал от Лещенко о некоем Викторе, с которым тот познакомился. Вот и ограничусь сегодня этой задачей: выясню, как Лагин познакомился с убитым. Шуршу протоколом допроса, спрашиваю скучным голосом:

— Вы давно знакомы с Лещенко?

Кажется, не насторожился, по крайней мере, отвечает спокойно:

— Недавно.

— Это не ответ, Лагин, назовите точную дату. Что значит «недавно»? Вчера? Позавчера?

— Точную дату не помню, гражданин следователь. Я ведь не с невестой знакомился.

— Где вы познакомились?

— В сквере у Казанского собора. На толкучке нумизматов, она тогда там была.

По логике Лагин должен был увиливать, всячески затемнять момент знакомства, если это его беспокоит. Он же называет не подъезд, не квартиру без свидетелей, не подворотню, а толкучку нумизматов у Казанского собора.

— Кто вас познакомил с Лещенко?

— Никто, я сам подошел.

— Не знали Лещенко и подошли сами?

— Я разве сказал, что я его не знал? Я с ним не был знаком, но не знать Лещенко… Лещенко знает весь Ленинград, в смысле — все, кто занимается монетами.

— Кто‑нибудь видел, как вы разговаривали с Лещенко?

— Откуда я знаю? Народ кругом толкался, мне как‑то не до этого было.

— Зачем вы решили с ним познакомиться?

— Дело было.

— Что же это было за дело?

— Как будто не догадываетесь, Юлия Сергеевна. Монета. Решил ему монетку одну показать, русский рубль 1742 года. Он же мастак. Монетка любопытная, давно у меня лежала, друг подарил после армии, Савостиковым его звали.

— Повторите, как называется монета?

— Русский рубль 1742 года. Серебряный.

Жаль, рядом нет Уварова. Мне это ничего не говорит.

— Кто такой Савостиков?

— Савостиков Геннадий Леонидович, коллекционер. Да он умер, царство ему небесное.

— Отчего же он умер?

— Да он пожилой уже был. В больнице умер.

— Хорошо, оставим Савостикова. Где вы находились вчера, утром одиннадцатого мая, между двенадцатью и часом дня?

Я ожидала предъявления безупречного алиби, но то, что я услышала от Лагина, застало меня врасплох:

— Вчера утром, одиннадцатого числа, между двенадцатью и часом дня, я находился в Ленинграде на Двинской улице, в доме номер четырнадцать, квартире номер пятьдесят один.

Я настолько растерялась, что вынуждена была переспросить:

— То есть вы хотите сказать: вы были в квартире Лещенко?

— Да, Юлия Сергеевна, именно так: я был в квартире Лещенко.

Лагин сознательно отказался от алиби. Почему?

— Что вы там делали?

— Назад хотел взять эту самую монетку. Взял ее у меня Лещенко, а отдать забыл. Вернее так: я дал ему подлинную монету, а он говорит — она фальшивая. Ну и… пришлось обратиться. Пришел я к нему, позвонил. Старичок не хотел меня сначала пускать, но потом впустил.

— Впустил — и что?

— Ничего. Впустил, открыл сейф, достал мой рубль. Да, говорит, юноша, извините, глаза уже не те, монета действительно подлинная. Можно она полежит еще день у меня? Говорит, я ее атрибутирую — и приходите за деньгами. Я подумал, подумал — куда он денется.

— Сколько вам должен был заплатить Лещенко за эту монету?

— Неважно.

— И все же?

— Да не думайте, это все официально бы делалось, через музей. Ну, десять тысяч. По каталогу она стоит двенадцать.