Но за сознанием своей смертности следует еще надежда на индивидуальное бессмертие, на то, что в каком-то смысле пребудешь всегда. Эта надежда не всегда переводима на язык религиозной веры, догматического умозрения. Она может сопрягаться со множеством самых разных религиозных, полурелигиозных и даже вполне агностических убеждений. Не всегда это ощущение возможного бессмертия перерастает даже в надежду - оно может быть просто способностью удивления, открытостью малым вероятностям, случайностям, почти невозможным чудесам. Так или иначе, сознание своей смертности не может не представить, хотя бы как слабую и отдаленную перспективу, "свое иное" - возможность бессмертия. Если бы мы не знали чего-то о бессмертии, хотя бы смутно, в виде догадки, мы не могли бы знать и о нашей собственной смертности: сама граница между смертью и бессмертием прочерчивается одним и тем же знанием, сочетающим эмпирику и мистику.
Переход за границу эротически-смертного совершается как любовь. Эротика живет остранением и отсрочкой полового акта, игрой сближения-отдаления, но по ту сторону этой игры иногда, очень редко, порой лишь раз в жизни, а порою никогда, возникает чувство абсолютной предназначенности друг другу, такой нерасторжимости, над которой не властна даже смерть. Если сексуальность служит средством биологического продолжения своей жизни в потомстве, а эротика - средством наслаждения в себе и для себя, вне репродуктивных целей, то любовь - это чувство бессмертия в том единственном отношении, которое соединяет двоих, делает их бессмертными друг для друга. Как эротика включает в себя сексуальность, так любовь включает в себя эротику, но не сводится к ней. Любовь - это жажда абсолютного растворения в другом и его растворения в себе - готовность и способность провести вместе вечность - или то, что из времени нам представляется вечностью. Конечно, мы понятия не имеем, что такое вечность в себе как таковая; но поскольку мы знаем, что такое время, мы по контрасту можем знать и вечность. Больше того, если бы нам не было дано некоторое чувство вечности, мы бы не имели понятия и о том, что такое время, поскольку только соотносительность этих понятий придает им смысл.
Любовь - это такое взаимопроникновение двух существ, которое может длиться нескончаемо, захватывая те же области, где происходит эротическая игра остранения: тело, одежда, слова, книги, интересы, пристрастия, раздельное прошлое, неопределенность будущего. Но любовь не разряжается короткой судорогой, это непрестанная со-бытийность двух миров: что бы мы ни делали, между тобою и мною постоянно что-то происходит. Даже разлука, нечувствие, забвение становятся знаками этого любовного языка, как пробелы между словами. Возлюбленная - это весь мир как система знаков, указывающих на нее: система метафор, символов, аллюзий, литот и гипербол - энциклопедия поэтических образов, антология "ее" или "о ней", всеохватная "Елениана" (если ее зовут Елена), или "Наталиана", или "Ириниана"... А для женщин - "Петриада", "Алексиада", "Александриада"... Для любви все становится знаком; по выражению Барта, это пылающий костер смысла, где нет тел и вещей, есть только желание и взаимность, вопрос и ответ, тревога не- и надежда на. Любовь - это система уравнений между "ты" и "весь мир", область постепенных замещений, метафорических расширений, которая начинается с узкого "ты" и круто, как воронка, распахивается, чтобы вобрать все, что есть в мире и может быть вообще. По словам Новалиса, "что любишь, то повсюду находишь... Возлюбленная - сокращение вселенной; вселенная - продление возлюбленной..."
Абсолютное обычно противопоставляется релятивному, но в действительности возникает только на его основе. Любовь абсолютна именно как соотносительность двух индивидуальностей. Любовь - это соразмерность, сочлененность, сцепленность, сплетенность, свитость каждой ткани, мышцы, телесного сгиба, извива, косточки, жилки и волоконца. Кажется невероятным, чтобы в одном теле могло заключаться столько источников наслаждения для другого. Но ведь каждый обладает только одним, ограниченным телом, и в этой соразмерности двух тел - источник той неисчерпаемой радости, которую они могут дарить друг другу. Бесконечна сама соотносительность двух конечных существ, их созданность друг для друга.
Любовное сцепление тел - это именно их кольцевание, свивание и обвивание членов, сотворение тугой бечевы из обвивающихся мягких мускульных волокон или сцепляющихся твердых звеньев и сочленений. Женщина и мужчина так созданы, чтобы бесконечно впускать другого в себя, погружаться и окружать собой, так свиваться, как свиваются нити в ткани. Любовь - это непрерывно снующий челнок, ткущий из двух тел, из объятий, переплетений, смыканий, размыканий, сжатий, разделений, плотнейшую ткань нового, двойного существования. Как веревка несравненно крепче порознь составляющих ее нитей, так и любовь создает это несравненное чувство крепости.
Платоновский образ любовного слияния как двуединого существа, андрогина - слишком сильная метафора, чтобы быть только метафорой. В своем теле испытываешь эту метаморфозу вхождения в более сильное, упругое тело, в котором составляешь только половину - но такую, которая то и дело теряет свои границы и забывает, где она и сколько ее, половина ли она. Там, где кожа слипается с кожей, рука сжимает руку, нога прилегает к ноге, начинают биться маленькие сердца, принадлежащие уже другому, андрогинному телу. Все, что у отдельного, однополого тела снаружи, у двуединого тела становится внутри; грудь, живот, ребра превращаются как бы во внутреннюю полость этого двуполого существа. Но главное, сердце начинает биться там, где производитель жизни припадает к источнику жизни, где они одержимы жаждой вычерпать друг друга до дна - и одновременно переполнить до краев...
И в этом безумном желании вдруг впадают в совместный ритм биения, подобный учащенному биению сердца, взволнованному, выпрыгивающему из грудной клетки, но не теряющему своей ритмичности. Соединяясь и разъединяясь, два органа образуют один центральный орган двойного организма. Туда, отхлынув от сердца, устремляются потоки крови, там все разбухает и переполняется, там действительно образуется сердце двуполого существа - сердце, скоротечная жизнь которого всякий раз кончается инфарктом, предельным учащением ритма и бурным разрывом миокарда. Оргазм - это и есть инфаркт андрогина, его скоропостижная смерть и разъятие на два трупа, которые лишь постепенно могут очнуться к своей раздельной жизни.
Если эротика соответствует сознанию нашей индивидуальной смертности и стремлению выйти из процесса воспроизводства, замкнуть цикл жизни и наслаждения на самом себе, то любовь - это выход за пределы себя, но уже не в "дурную" бесконечность размножения, а в бессмертие меня самого, достижимое не вообще, а только в другом. Любовь - это первая, пробная форма бессмертия, когда я знаю, что останусь навсегда: не вообще, не где-то, а в этом единственном существе, и оно - во мне. Я не знаю, что станется с моей душой в загробном мире, будет ли она принята в вечность, в рай и т.д., но поскольку я - единичное существо, то другого единичного существа достаточно, чтобы вобрать меня, понести в себе, сохранить навсегда, в отпечатке взаимности и соразмерности.
Именно потому, что любовь доходит до чего-то бессмертного в любимом существе, в ней проявляется готовность к смерти - но именно вдвоем и друг для друга. В любви часто возникает желание, хотя бы мгновенное, умереть вдвоем, именно потому, что вдвоем нельзя умереть. Любовь имеет силу заигрывать со смертью, потому что не боится ей проиграть.
1. Не кормите мужчину «до того» ! Большинство мужчин примитивны, недалеко ушли от «простейших» и глубоко подсознательно в них в гораздо большей степени чем в женщинах главенствуют такие черты как : - лень, чувство голода, секса, развлечений (работа, спорт, политика, и т.п. это тоже в какой то степени для них игра, а вот секс в некоторой степени - работа!). Лень плюс сытость с легкостью могут победить все остальные «обязанности».