— Что же он ответил вашей делегации?

— Шуточкой отделался. Девчата, мне, говорит, стандарт в нашей продукции надоел.

— Нина… Разрешите, буду вас так звать, поскольку старше почти вдвое? Вы симпатичная девушка. Вам ли печалиться о знакомствах?

— Эх, Сергей Георгиевич, старше — то вы вдвое, а в этих вопросах тянете слабо. Вот скажите, женщина с мужчиной уравнена?

— Даже слишком.

— Это в работе, в зарплате… А в жизни?

— По — моему, везде.

— Женщина не равна в самом главном — в любви. Она не ухаживает, не объясняется в любви и не делает предложения. Не она выбирает, а ее.

— Это говорит не о неравенстве, а о ее женственности.

— Да? А вы встаньте на место человека, которого выбирают. Как покупают. Как лошадь на базаре или раба в Древнем Риме.

— Ну уж.

— Вам не понять, вы мужчина.

— Хотите сказать, что Валерий вас выбрал?

— Не я же его.

— Итак, он вас выбрал и вы договорились о свидании…

— Да, он сказал, что покажет мне пурпур Ольхина. Я спросила, когда. Валерий усмехнулся и говорит, что меня надо подготовить. Насчет подготовки я не поняла, но промолчала. Вот тогда он намекнул на встречу. Где я пожелаю. Назвала кино. Как раз индийский фильм шел. Он опять усмехнулся. У него усмешка тоненькая, как и его усики. Сперва она мне не нравилась…

— А потом?

— Про потом разговор особый. Валерий предложил пойти на рок — группу «Торшер». Через два дня сходили.

— Подробнее, пожалуйста.

— Ну, я выпялилась по — театральному. А там собрались девочки — мальчики в джинсах и в железных побрякушках. У одного парня на пузе висела металлическая плита с конфорками. Я в этом тяжелом роке, что в высшей математике. Стиль диско люблю, рок — н–ролл, кантри… Наверное, меня гитара испортила. Хотя у нас в кружке тоже из себя поп — музыкантов строят. Рок — романс «Шумел камыш».

— А как был одет Валерий?

— О, не подступись. Кремовые брюки, вельветовый пиджак цвета морского песка и тонкая серебряная цепочка вокруг шеи, на грудь и в кармашек уходит.

— На концерте вы разговаривали?

— Там лязг и шум стоял до небес. Валерий лишь улыбался. А когда вышли, он сказал: «Мир красок тоньше, чем мир звуков». Взял такси и отвез меня домой.

— Вы уже знали, кто он и что он?

— Да, студент последнего курса Академии художеств. Приехал из Новосибирска, снимает комнату.

— Это он сам сказал?

— Я и студенческий билет видела. Сараев Валерий Константинович. А что?

— Просто проверяю свою память. Так, дальше.

— Еще дня через два мы встретились на пляже. Вас, конечно, интересует, как он одет?

— Меня все интересует.

— Плавки и крестик.

— Крестик золотой?

— Он признавал только натуральное.

— Опишите крестик.

— Довольно большой, а в центре лик Христа лучится. Очень красивый. Но плавки еще красивее, все время меняют цвет. На сантиметр голову сдвинешь, и у них уже другой оттенок. Пошел в воду в синих плавках, а вышел в зеленых. На пляже все обалдели. Ну, покупались, а он меня опять проводил до дому. Всегда провожал.

— А домой не пробовал зайти?

— Почему это «пробовал»… Я сама его пригласила через неделю знакомства. Маме он очень понравился.

— Чем?

— В черном костюме, в темно — бордовом галстуке, строгий и отглаженный. С собой принес букет бордовых роз под цвет галстука, бутылку какого — то диковинного коньяка и коробку витых свечей.

— А зачем свечи?

— Сказал, что не может пить кофе без этих… без колебаний бликов.

— Ну и… колебались?

— Да — а, полумрак, по стенам бегают тени, пахнет кофе, воском и розами. Мама сидит ни жива ни мертва. Потом сказала, что будто Христос побывал.

— О чем говорили?

— О полутонах. Так, ни о чем… Валерий сказал про розы, что им далеко до пурпура Ольхина.

— Нина, вы говорите, что он понравился маме… А вам?

— «Понравился» не то слово.

— Что — влюбились?

— Наверное. Раньше со мной такого не было. Я и с парнями не дружила.

— До двадцати девяти лет не дружили ни с одним молодым человеком?

— Это так важно?

— Это интересно. Если не секрет, конечно.

— Какой секрет… Было у меня в жизни всего два красивых случая. Шла по улице, а навстречу парень. Остановился и как бы остолбенел. Смотрит на меня, глаза широченные, на шестикопеечную монету. Спрашиваю, что, мол, с вами, гражданин. Он на полном серьезе заявляет, что я есть та, которую он видел здесь, у арки, вчера, но важно не это, а то, что я есть та, которую он искал всю жизнь. С ума сойти! Я, конечно, расслабла. Да и какая девица не одуреет, если ее искали всю жизнь и вдруг нашли. Три дня он ходил за мной, пушинки сдувал, мороженым кормил. А на четвертый шли мы опять у той арки. Вдруг он замирает, как обесточенный конвейер, и смотрит на девицу шестикопеечными глазами. Извините, говорит мне, вот она та, которую я ждал всю жизнь. И пошел за ней. Как?

— Сумасшедший?

— Ни грамма. Встретил поразившую его девушку, но запомнил плохо. Ходил, искал. Увидел меня, похожую… А потом опять встретил. Неувязка называется.

— Странная неувязка.

— Послушайте мою вторую неувязку. Я уже говорила, что у нас в цехе одни девки. В обед бригадой чаи гоняем. Ну и про женихов треплемся. Без оглядки, стесняться некого. Кто жениха ждет с машиной, кто с квартирой, кто военного, кто с усами… Я же помечтала от души. Говорю, мещанки вы, девки. Будущий муж — то, он кто? Половинка твоей души. Поэтому все должен в тебе угадать и сделать. Наговариваю им, лапшу на уши вешаю. Мол, знакомиться по — простецки не признаю: скажем, спасет меня парень — вот тогда и познакомлюсь. От чего спасет? Хоть от чего, от беды. Чтобы работа у него была романтическая, связанная с опасностью. Чтобы высокий был, выше меня. Чтобы душа была широкая и не жадная. Чтобы бананами меня кормил, я их люблю до дикости; доставал бы где хотел, а кормил бы. Чтобы собака у него была породистая, чтобы мама — старушка сидела в креслице и вязала… Много я разного наплела. Как — то пошли мы с девчатами на поздний сеанс, двухсерийный фильм «Любовь каждую ночь». Возвращаюсь одна. Мне от автобуса с квартал бежать. Вдруг из — за газетного киоска фигура, как привидение. Шляпа прямо на лицо надета. Хватает меня за руку. «Давай сумку, а пикнешь — кровь пущу». А у меня от страха отдать сумку сил нет. И тут идет мимо молодой человек, насвистывает. Увидел нас, остановился и спрашивает: «Девушка, у вас затруднения?» «Шляпа» ему бросает, мол, проваливай своей дорогой. Я как вскрикну. Молодой человек к нам, да «шляпу» пяткой по уху — бандит полетел на землю, перекувыркнулся и убежал. Мой спаситель говорит, что на мне лица нет, что эта «шляпа» может меня караулить и что мне лучше зайти на минутку к нему, тем более, что живет он с мамой рядом. Высокий, симпатичный. Я, конечно, благодарю его за спасение. Пустяки, говорит, привычка, так как работает он в группе захвата. Думаю, боже, все, как в моих бреднях. Спас, высокий, красивый, работа опасная… Конечно, пошла к нему. Вхожу и глазам не верю… Собака, мраморный дог, нас встречает. Старушка — мама в кресле вяжет. На столе целая ваза бананов как бы ждет меня. Что скажете?

— «Алые паруса».

— Ага, натуральные. Только жую я банан, пребываю на седьмом небе и вижу, как седые волосы мамы — старушки сползают на ухо. Я, конечно, уставилась на нее, а старушка как прыснет, сняла парик и оказалась Киркой Пещериковой из нашей бригады.

— Разыграли?

— В чистом виде, со своим братцем. Обиды у меня нет: шутка хорошая и бананов вволю поела. Что — то я разговорилась…

— И забыли Валерия.

— Вы обещали сказать, почему им интересуетесь…

— Чуть попозже. Продолжайте.

— Что продолжать — то? Два месяца дружили, как и все дружат.

— Нина, меня интересует все. Как он себя вел, что делал, о чем говорил… Что он из себя представлял? За что вы его полюбили?

— Господи, задачка — то…

— Слушаю.

— Наверное, каждая женщина говорит, что ее мужчина ни на кого не похож. Валерий среди ребят смотрелся, как, скажем, овчарка среди дворняжек. Хотя бы и по внешности. Импортное носить надо умеючи. Идет он в одной майке, а все равно видно, что к этой майке есть у него замшевый костюм. А разговор? Обычно парни про что говорят? Футбол, рок — музыка да выпивка. Валерий рассказывал про цвета и оттенки, про картины и жизнь художников. Обходительный. Не жадный.