От вокзала тянулась очередь к стоянке такси.

«Горяинов соврал, — снова подумал Денисов. — Парней в полушубках в поезде здоровья не было…»

Он не пошел в отдел. Повесил трубку. Вдоль фасада вышел на площадь. На стоянке такси очередь оказалась небольшая, однако и машины подкатывали редко.

«Пожалуй, лучше сходить за диспетчером…» — решил Денисов. Он знал, где его искать.

В буфете воинского зала старик диспетчер вел долгие беседы с демобилизованными, инвалидами, пил кофе. Беседы и дежурства вносили в одинокую жизнь пенсионера-вдовца живую струю.

— Сделаем!

— Но я не Крез. — Денисов дотронулся до кармана.

— Знаю. Пошли…

— Минуту. — Денисов снял шарф, просунул под куртку, туго стянул на ребрах.

Старик уже несколько лет жил ночною тревожною жизнью постовых, все понимал без слов.

— Эх, моя милиция!.. Родной ты мой…

Очередь заволновалась, увидев рядом с диспетчером постороннего.

— В Посады есть кто? — спросил диспетчер. — Что же, никого?

Мордастый сержант, дежуривший по площади, тоже подошел. Узнав, в чем дело, проявил активность.

— Сейчас уедешь.

Вернулся он минут через десять, позади него тоскливо тянулся таксист в заломленной фуражке, короткой куртке на меху.

— Отвезешь его, — приказал ему сержант.

— Круто берешь, начальник, — таксист противился только для видимости.

— Еще легко отделался! Ходит по залам, клиентуру подбирает… Отвезешь инспектора на оперативное задание!

— Далеко? — спросил таксист у Денисова.

— В Посад.

У Денисова наконец появилась возможность проанализировать последние события.

«Итак, Верховский звонил в медкомнату. Он же приехал в больницу… — Теперь становилась понятной поездка Момота, Ольги Горяиновой, Бабичева и Верховского в район Михнева, когда Денисов встретился с ними в электричке. — Они искали Анкудинову в близлежащих больницах, расположенных вдоль железнодорожного полотна… Только потом вспомнили о медкомнате вокзала…»

Таксист выбрал кратчайший из маршрутов: через Дубниковку на набережные, где в этот час движение почти отсутствовало.

Какое предложение Верховский сделал Горяинову Николаю? В том, что именно Верховский звонил в магазин «Мясо» и просил о срочной встрече, Денисов не сомневался, сопоставив рассказ его сынишки с фактами, которыми он располагал сам.

Денисов вспомнил странную реплику, услышанную в квартире Бабичева. Подростки тогда смеялись:

«Один идет с тросточкой и сбивает шляпы со всех встречных справа и слева. А второй идет сзади и лепит каждому червонец на лоб: «Купи себе новую!» Мясо сбивает, а Володя лепит!»

«Мясом» они, безусловно, называли Николая Горяинова…» — на этом мысль Денисова снова запнулась.

Шофер гнал пустыми набережными, будто скрывался от погони, не сбросив скорости, выехал на шоссе. У одного из постов ГАИ их остановили.

Подошедший молоденький сержант поздоровался, показал таксисту на мужчину и женщину у обочины.

— Подбрось по пути… Новый инспектор ГАИ едет, назначение получил, а это наш бухгалтер. Им недалеко.

— Ну, вечерок, — сказал таксист. — Садитесь. С назначением, товарищ начальник.

Вскоре попутчики вышли.

— Вон и Посад! — показал таксист. — Куда здесь?

— В больницу.

— Заболел? — впервые за дорогу Денисов почувствовал интерес к себе шофера. — Так бы и сказал!

Он остановил такси у калитки длинного каменного забора.

Здание больницы оказалось основательным, старым. У входа перед приемным покоем горел фонарь. Большая железная урна казалась чугунным геральдическим львом. С аллеи вспорхнул пятнистый нездоровый больничный голубь.

Шансов на то, что план его увенчается успехом, у Денисова было совсем мало.

«Посмотрим…» — вздохнул он.

Денисов поднялся по щербатым ступеням, словно выложенным белым туфом. В приемном покое было пусто. Мимо висевших на стене «Правил» Денисов прошел дальше, открыл дверь в кабинет. И здесь ни души. Оставалось ждать или идти наверх, в отделение.

Осторожно, боясь причинить себе боль, Денисов достал блокнот, открыл первую попавшуюся страницу, начал читать все подряд:

«Ты сказала: «Наверное, все-таки не люблю. Привычка…» Я закрыл лицо. Это было под навесом в детском саду… Спросила: «Тебе важно услышать это слово?!» — «Я завишу от слов…»

«Чтобы миллионы людей спокойно любили друг друга, нужно, чтобы тысячи любили до исступления, а десятки чтобы жертвовали всем…»

Хлопнула дверь. Денисов оглянулся.

Перед ним стоял полковник Бахметьев в осеннем пальто, промерзший, и чистым платком отирал глаз.

— Удивляешься? Чуть-чуть, и я бы тебя на стоянке такси перехватил…

— Диспетчер сказал? — спросил Денисов.

— Он самый… Поехали домой!

Бахметьев ни словом не обмолвился о звонке в медкомнату, о доставлении Верховского в милицию, его допросе. Будто Денисов знал, что эта версия ложная, как и все предыдущие.

— …Сдам тебя Лине с рук на руки, пусть лечит. Отдышишься, придешь в себя…

Денисов дернулся.

— Болит? — забеспокоился Бахметьев. — Тогда подождем уезжать… Пусть все-таки хирург посмотрит.

Вошел врач — полный, с кавказскими усами, в широком халате. Он удивленно взглянул на Бахметьева.

— Опять?! Что случилось, дорогой?

— С ним. — Бахметьев кивнул на Денисова. — Упал… с крыльца.

— Покажи!

Денисов скинул куртку, пиджак, осторожно развязал шарф.

— Ну и крыльцо! Высо-о-окое!

— Закурить можно? — Бахметьев сел к окну, под форточкой.

— Закури, дорогой…

Хирург несильно, холодными подушечками пальцев надавливал на тело, следил за выражением денисовского лица.

— Больно? А здесь… Кем работаешь? — Он отошел к умывальнику.

Тугая струя прокатилась по раковине,

— Инспектор он, — ответил за Денисова Бахметьев. — Инспектор уголовного розыска.

— Что скажу, дорогой? Посмотреть надо. Утром рентген сделаем.

— Ребра целы? — спросил Бахметьев.

— Думаю целы. Там увидим.

— Положите меня в палату усиленной терапии, к Горяинову… — сказал Денисов. — Такой случай. Нельзя упустить…

Хирург нахмурился, что-то поискал на столе. Оказалось, клей. Переставил пузырек ближе к настольной лампе.

— Нельзя, дорогой.

— Почему?

— Плохо ему пока…

— Так ведь я выписывать его не прошу… Только лежать рядом.

— Разговаривать будешь. — Хирург посмотрел на Бахметьева, но тот отвел глаза, не желая вмешиваться.

— А если я слово даю? — Денисов снова стянул себя шарфом.

— Слово? — Хирург внимательно взглянул на него. — Если слово, можно, дорогой!..

Бахметьев у окна закашлялся.

— Как мыслишь? Если у Горяинова не туда пойдет с выздоровлением?! Родители узнают, что ты лежал с ним в палате!.. Ничего?

Абсолютная тишина лежала вокруг.

Из коридора в палату усиленной терапии через застекленную дверь проникал неяркий свет. По стене откуда-то вползала толстая труба, напоминавшая анаконду.

Кровати стояли почти рядом.

Забинтованное лицо Горяинова казалось в полутьме крошечным.

«В чем Горяинов не хотел или не мог признаться следователю?» — гадал Денисов.

— Мама… — прошептал вдруг Горяинов.

Денисов отвернулся от истощенного, маленького, с детский кулачок лица. Задумался.

У нас закладывает уши от поп-рок-музыки… Рябит в глазах от крикливых одежд и застежек — и мы уже ничего хорошего не хотим видеть и слышать за этим…

Когда пацан начинает говорить про инструментальные ансамбли — про «Стилай Спэн» или альбом «Ринго Старра», отцов тянет к газетам, у матерей на кухне сразу же пригорает лук…

Горяинов, должно быть, тогда, в поезде, посмеивался над легковерием Коношевской, говоря, что далеко не заглядывает…

У этих девиц и парней тяга к современным ритмам странным образом соединяется с мечтами о заброшенных архангельских избах, с «балдежем» в подъездах, с русской иконой, с желанием жить на собственные, заработанные деньги…

Денисов не позволил мыслям о нравственном здоровье Компании увести себя в сторону. Теперь он уже мог сказать: