— Какое горе? — спросил Зубарь и галантно взял из рук Юли корзинку.

 Цимбалистая рассказала грустную историю Иванны. Дорога, по которой шли они, отдаляясь от Сана, потянулась косогорами, зажатая полями наливающейся пшеницы.

 — Я сама настаивала, чтобы Иванна послала документы в университет,— горячо говорила Юля,— а она колебалась после стольких отказов в прежние времена и в конце концов послала их тайком даже от меня. Она ведь очень гордая, Иванна! А почему я настаивала? Меня же в медицинский приняли без всяких. А ее и подавно должны были принять: лучшая ведь ученица гимназии. Весь Пере-мышль ее знал.

 — Но все-таки дочь попа,— осторожно заметил Зубарь.— Так сказать, нетрудовой элемент.

 Журженко сильно дернул его за руку, а Цимбалистая метнула острый взгляд на старшего лейтенанта. Даже вздернутый ее носик, посыпанный веснушками, покраснел от негодования.

 — Дочь попа? Да? Тогда почему же приняли без всяких в университет Зенона Верхолу из наших Нижних Перетоков? Его отец маслобойку в селе имел, двенадцать батраков на него работали, а сам он теперь до фашистов убежал. Туда! — И Юля показала рукой на открывшийся снова противоположный обрывистый берег Сана, по которому прохаживался на виду у всех гитлеровский пограничник' в рогатой каске.

 Внимательно посмотрел Журженко на чужого солдата, разгуливающего так близко, и протяжно сказал:

 — Видите ли. Юля, конечно, Николай Андреевич переборщил. Мы следуем правилу: сын за отца не отвечает и дочь также. И быть может, тот же самый Зенон Верхола...

 — Да вы его не знаете! — распалилась Юлька.— Он сам тоже штучка хорошая. Еще в гимназии, в Перемышле, с националистами путался. Подручным у Степана Банде-ры был. Дружил с Лемиком, тем самым, что в октябре тридцать третьего убил во Львове секретаря советского консульства Андрея Майлова. Мы-то видели, как польская полиция приезжала в Нижние Перетоки, чтобы арестовать Верхолу. Но его и след простыл — убежал в Данциг от ареста...

 — Молодой Верхола или его отец? — переспросил капитан.

 — Конечно, молодой! А кто же иной? Зенко! — воскликнула Юля.— Он и гимназию не сумел закончить из-за той политики. Из восьмого класса его прогнали. А у Иваины... Ой! — вдруг смешалась Цимбалистая и, бледнея, протянула: — Що ж я наробыла? Только, ради бога, ничего не делайте. Ничего этого я вам но говорила... Хорошо? Бо у них — длинные руки...

НА ЧИСТУЮ ВОДУ

 Журженко постарался успокоить девушку и по дороге во Львов узнал от нее такое, что заставило его после выполнения своих дел задержаться в городе. Он направился во Львовский университет и добился приема у ректора Козакевича.

 Не подозревая, какой сюрприз его ожидает, Дмитро Каблак в это время, примостившись на краешке письменного стола, заигрывал с миловидной сотрудницей приемной комиссии, которая по его поручению сортировала дела. Волосы сотрудницы были заплетены коронкой, и в них виднелось несколько ромашек.

 Каблак поправил одну из падающих ромашек и спросил:

 — Пани Надийка не знает еще танго «Осенний день»? Да не может быть. Большое упущение...

 Болтая ногами в брюках-гольф, он стал насвистывать мелодию, и пани Надийка, польщенная тем, что ее начальник позволяет себе такую интимность в служебном кабинете, вперила в него свои томные, волоокие глаза, отложив в сторону дела. Каблак сейчас был совсем иным, чем при встрече со Ставничей: любезным, предупредительным до приторности. Таких зовут в Галиции одним словом: «бавидамек» — развлекатель дам.

 Когда зазвонил телефон, Надийка лениво взяла своей полной рукой трубку, но, опознав по голосу того, кто звонил, преобразилась в лице и с испугом передала трубку Каблаку.

 Тот сразу спрыгнул со стола, сделался серьезным и несколько раз повторил:

 — Слушаю... Слушаю... Так... Так... Будет сделано...— и заметался по кабинету. Он быстро выхватил из шкафа папку с делами студентов и, уже не глядя на пани Надийку, быстро вышел.

 В кабинет ректора университета Козакевича Каблак входил уже чеканным шагом, слегка наклонив вперед голову, замкнутый, исполнительный служака, обученный заранее отгадывать, а подчас и предупреждать вопросы куратора.

 Поклонившись ректору, седому красивому человеку в очках с золотыми ободками, Каблак скользнул взглядом по сидящему в мягком кресле наискосок от ректора капитану Журженко. Появление здесь военного насторожило Каблака, но он сразу различил на его черных петлицах значки военно-инженерных войск и успокоился. Он еще раз поклонился и вопросительно посмотрел на ректора.

 Ректор, уставший от потока посетителей, поднял кверху склоненное над бумагами моложавое еще лицо.

 — Скажите. Дмитро Орестович,— спросил он усталым голосом,— кто вам дал право самолично отменять прием Инанны Ставничей?

 Каблак переменился в лице, но, овладевая собой, переспросил:

 — Кого-кого?

 — Вы принесли дело о приеме Ставничей? Дайте мне его.— Ректор полистал тоненькую папку.— Вот этой девушки! Посмотрите фотографию! — И ректор протянул ему через стол снимок, приложенный к заявлению.

 Каблак долго всматривался в фото, выгадывая время, вертел его в руках, а потом, пожимая плечами, заявил:

 — Первый раз вижу! — и тут же сообразил, что совершил непоправимую ошибку: ведь первая же очная ставка с этой поповной уличит его во лжи, спутает все его козыри! Надо было не переспрашивать «кого-кого?», не отпираться при виде фото, а рубануть прямо: дочь униатского священника, социально чуждый элемент, не для таких, мол, паразиток Советская власть университет открыла! И попробуй докажи тогда, что Дмитро не прав. Наоборот, как бы сразу взлетели его шансы. Ведь они так любят сверхбдительных людей!

 Ректор передал фото капитану и сказал:

 — Странная история!

 — Простите. Иван Иванович,— вмешался Журженко,— разрешите вопрос.— И. не дожидаясь согласия ректора, с ходу спросил: — Ваша фамилия Каблак? Не так ли? Дмитро Каблак?

 — Ну, допустим. Каблак... А что? — протянул секретарь приемной комиссии.

 Журженко оглядел приметные гольфы Каблака, его ноги в узорчатых чулках, его напомаженную голову с хитрыми, пронырливыми глазами и остро спросил:

 — Зачем вы нас обманываете? Какая польза вам от этого? Ведь вы отнюдь не в первый раз видите эту девушку!

 Деланно улыбаясь, Каблак развел руками и сказал:

 — Нет, я вижу ее   в п е р в ы е... А собственно говоря. какое право вы...

 — Но ведь это вы, именно в ы отсоветовали И ванне Ставничей идти к ректору. Вы запугивали се ссылкой в Сибирь и белыми медведями. Знаете, как это называется?

 Каблак оскорбление пожал плечами.