Но сейчас у меня еще больше вопросов.

И первый: когда я снова увижу ее?

— Что ты делаешь? Ты должна быть на правой полосе.

— Я не могу перестроиться в правую полосу, там идиотский грузовик.

— Если не сделаешь какой-то умный манёвр, мы опоздаем

— Съеду на следующем съезде, он приведёт нас на А7. Мы не опоздаем.

— Не опоздаем? Мы всегда чертовски опаздываем.

— Женщина, ты можешь хоть две секунды помолчать?

— Мне так жаль, Джесс.

Боковым зрением я вижу, как сестра поворачивается на пассажирском сиденье, чтобы посмотреть на меня, но я продолжаю смотреть в окно. Сегодня мир серый, каменные фасады Эдинбурга сливаются друг с другом, чередуясь с вывесками магазинов, газетных киосков и маникюрных салонов.

Кристина и ее муж Ли везут меня в Эдинбургскую королевскую больницу для еще одной встречи с доктором. Все надеются, что эта встреча будет последней перед тем, как мне снимут гипс. Но я напугана.

Прошлой ночью я плохо спала. Ворочалась и не могла уснуть, и когда, наконец, заснула, сны были ужасны.

Они всегда одинаковы и снятся мне все чаще и чаще. Я брожу по Эдинбургу одна среди ночи. Опускается туман, и, как в мрачном фильме, все в черно-белых тонах. Булыжники старого города сияют так, словно покрыты кровью. И запах, чего никогда раньше в снах не было. Металлический и обжигающий, как свежая рана.

Я быстро иду на своих идеальных ногах, и убеждена, кто-то следит за мной. Поворачиваю за угол и ныряю в переулок, который, по мере того, как я иду дальше, все сужается и сужается. Туман клубится непонятно откуда.

В конце концов, передо мной появляется туман, плавающая белая стена, через которую я пройти не могу, и мне приходиться развернуться.

Только на другом конце стоит мужчина, у него в руках ружье.

Его глаза в темноте сияют голубым.

Он кричит мне, однако я не понимаю его слов. Но это не важно.

Я должна умереть. Он говорит мне, что я должна умереть.

Он начинает идти, затем бежать, и я изо всех сил вжимаюсь в туман, отчаявшись сбежать.

Наконец, я прорываюсь, туман холодный и хватает меня, словно мертвыми руками.

Я начинаю бежать, протягивая руки, не имея понятия, куда направляюсь.

Затем моя правая нога слабеет.

Я падаю на землю, булыжники врезаются мне в лицо, и смотрю назад. Моя нога испарилась, на ее месте лишь пустота, тень мужчины приближается.

Каким-то образом мне удается встать на одну ногу. Я начинаю прыгать на одной ноге, довольно быстрое движение, чтобы у меня появилась надежда на спасение.

Затем другая нога тоже пропадает.

Исчезает бесследно.

Я падаю на землю и перекатываюсь на спину, лишь голова, туловище и руки.

И наблюдаю, как приближается тень.

Он подбирается все ближе и ближе, туман расступается для него, пока он не оказывается прямо передо мной.

Я смотрю в затуманенные глаза Льюиса Смита, когда он прижимает дуло ружья к моему лбу. Оно холоднее самого холода.

Он готовится нажать курок.

Затем его лицо превращается в лицо отца, как он выглядел, когда я был маленькой. Когда он останавливался у моей спальни и говорил мне, чтобы я закрыла рот.

Наконец, я кричу.

Ружье исчезает.

Я проснулась в поту, хватая ртом воздух. Гостевая спальня, в которую Кристина меня поселила, маленькая, светлая и приятная, но после этих снов она, словно гроб.

Я спустилась и сделала себе чай, а затем сидела и перелистывала дурацкие журналы, пока не взошло солнце. Только тогда, как и много раз до этого, я, наконец, уснула.

— Мы на месте, — самодовольно говорит Ли, когда машина резко подъезжает к знаку Стоп, его голос вырывает меня из моих воспоминаний. — Сказал же, что мы успеем.

Я действительно устала от больниц, и переутомление не помогает моему угрюмому настроению. Я скрываю его, чтобы ни Кристина, ни Ли не пытались заставить меня почувствовать себя лучше. Кристина помогает мне выйти из машины, а Ли находит место для парковки. Сестра смотрит на меня, как будто я собираюсь взорваться или что-то в этом роде. Я стараюсь как следует улыбнуться ей, когда мы направляемся в больницу, надеясь, что она отстанет от меня.

— Ах, Джессика, — говорит доктор Синклер позже, когда заходит в смотровую комнату. — Приятно видеть тебя снова.

— Хотела бы я сказать то же самое и о вас, Док, — отвечаю ему.

Он смеется. Доктор Синклер все отлично понимает. Он молод, может быть, на пять лет старше меня, но иногда ведет себя, как ваш дедушка. У него полно банальных отцовских шуточек и есть мудрость, которую он еще не заработал. Он также помешан на власти, и поэтому проявляет ко мне особую заботу и терпение. Ответственность за, по крайней мере, часть моего выздоровления - его заслуга.

— Что ж, надеюсь, мы перестанем видеть друг друга так часто, — говорит он, облокачиваясь на стойку, на которой лежат ватные тампоны и шпатели для языка. — Хотя, должен сказать, я буду скучать по твоей улыбке.

В ответ улыбаюсь ему идеальной ненастоящей улыбкой.

Осмотр такой же, как и всегда. Он спрашивает о моих еженедельных занятиях с физиотерапевтом, наблюдает за тем, как я иду, а затем отправляет меня на рентген ноги. Когда приходят результаты, он помещает их рядом со светом и с восхищением смотрит на снимки.

Даже для меня, моя нога выглядит совершенно иначе, чем семь недель назад. Семь недель назад я едва понимала, что смотрю на ногу. Первые рентгены показывали, что кость полностью разрушена, в сухожилиях застряла шрапнель. Теперь нога относительно прямая и сделана, в основном, из металлических стержней.

Конечно, все могло быть и хуже. Пуля, оставленная во мне Льюисом Смитом, повредила бедренную артерию. Если бы парамедики не появились так быстро, если бы полицейские, которые выстрелили и убили его, сразу не надавили на рану, меня бы здесь не было. Я бы истекла кровью на улице.

Но ущерб все же нанесён. Врачам в Лондоне пришлось восстановить мою ногу изнутри с помощью металлических стержней и винтов, определяя, какие кости они могут вернуть на место. Я знаю, мне очень повезло, что у меня вообще есть нога. Учитывая, что террорист использовал дробовик, существовала вероятность того, что ее придется ампутировать.

Им удалось спасти мою ногу - еще одна причина, по которой мое выздоровление было воспринято как чудо для всех, начиная от прессы и заканчивая врачами. Но я не ощущаю себя так, словно со мной случилось чудо.

— Хорошие новости, — говорит доктор Синклер, оборачиваясь и посылая мне банальную улыбку, как в какой-то мыльной опере. — На следующей неделе снимем гипс. После этого оденем тебе медицинский ботинок, который тебе придется носить в течение нескольких недель, и ты начнешь физиотерапию три раза в неделю. Тебе снова нужно научиться ходить. Но ты на пути к выздоровлению, Джессика. Не могу выразить словами, как сильно я горжусь тобой.

Кристина обнимает меня, прежде чем разразиться счастливыми слезами. Пока она болтает с врачом, который в действительности ничего не сделал, лишь продолжил работу, которую проделали врачи в Лондоне, я обмениваюсь взглядом с Ли.

Я знаю, о чем он думает. Он ждет, когда я поправлюсь, вернусь на работу и уберусь из их проклятого дома. Я думаю, Ли всегда считал меня чем-то вроде препятствия между ним и Кристиной. Знаю, я слишком защищаю ее, и не зря, но это моя работа. Это всегда было моей работой, просто теперь я справляюсь с ней лучше. И хотя у меня нет проблем с Ли - он хороший парень и все такое - он знает, что я сильно влияю на ее жизнь, к лучшему или худшему. Некоторые мужчины видят в этом опасность.

Делаю себе мысленное замечание, прийти сегодня вечером позже и дать им немного времени наедине. Сегодня вечером я собираюсь в церковь, после этого снова пойду в паб и возьму домой такси, независимо от того, как сильно будет возражать Кристина.

И я притворяюсь, что не собираюсь пойти в паб в надежде снова увидеть Кейра.