— А вот и я, — говорит Табита, словно знает, что мы говорили о ней, хотя она глуховата. Она несет чашку чая для меня и ставит ее передо мной с несколькими песочными печеньями на блюдце.

Я благодарю ее, и она садится на свое потрепанное кресло, прежде чем атаковать Джессику вопросами.

Рыжик относится к ним спокойно, и я понимаю, что слушаю каждое ее слово, жадный до любой дополнительной информации о ней. В то время как она заметно напрягается и уклоняется от вопросов о своем детстве, она с радостью рассказывает о времени в Ванкувере, где она училась в университете на учителя. Но если она и мечтала стать школьным учителем, прежде чем переключилась на йогу, она не называет нам причины и основание для смены деятельности.

Я составляю список вопросов, которые хочу задать ей позже, когда мы останемся наедине, если такое случится. Но, когда мы допиваем наш чай, и Табита начинает засыпать в кресле, все мои вопросы вылетают в трубу. Все, на чем я могу сосредоточиться, это горсть веснушек на ключице Джессики, интересно, каково будет прикоснуться к ним языком. Есть в воздухе нечто такое, похожее на электричество, которое растет между нами. Я должен списать это на то, что мы находимся у меня дома, а не в баре, хотя мы все еще не одни.

— Мы должны уйти, — говорю я Джессике, помогая встать и вручая ей костыли. Голова Табиты лежит на кресле, она немного похрапывает.

Мы выходим в коридор, хотя я не уверен, куда нам следует пойти. Сейчас одиннадцать вечера, и я до сих пор не знаю, почему Джессика искала меня сегодня.

Смотрю на лестницу, ведущую к моей квартире, и поднимаю брови, глядя на Джессику.

— Хочешь подняться наверх?

— Мне не следует, — быстро говорит она и, похоже, собирается уходить, но останавливается, кусая губу, пока наблюдает за моей реакцией.

— Не следует, — повторяю я. — Только я спросил не об этом. Я спросил, хочешь ли ты, — киваю головой в сторону лестницы. — После этого чая тебе может понадобиться стаканчик на ночь. У меня есть виски.

Не хочу показаться наглым. Не хочу давить на нее. Но могу сказать, что она сомневается в том, что хочет делать, и том, что она думает, должна делать. Это две совершенно разные вещи. Один вариант может закончиться в моей постели или просто на диване за разговором. Другой заберет ее у меня, и, как я уже говорил себе, прежде чем вернулся домой, я не отпущу ее так легко.

— Виски было бы хорошо, — наконец, произносит она, застенчиво глядя на меня. — Может помочь мне расслабиться.

— Пойдем, — говорю ей, указывая, чтобы она следовала за мной по лестнице. — Знаю, я не должен спрашивать, но тебе нужна помощь?

Она отвечает «нет», и я осторожно наблюдаю, как она легко поднимается по лестнице.

— Не знаю, как у тебя получается делать подобное с таким изяществом, — замечаю я, пока открываю дверь. Я знаю, что не должен слишком беспокоиться, потому что наружная дверь всегда заперта, но паранойя иногда берет надо мной верх.

— Ой, да ладно, — насмехается она. — Видел бы ты меня на терапии на днях.

Открываю для нее дверь.

— Ненавижу снова играть роль адвоката дьявола, но уверен, такие сеансы заставляют обыденные вещи казаться легкими, — жестом приглашаю ее в квартиру. — Добро пожаловать в мою скромную обитель.

Она входит и осматривается. Предыдущий владелец оставил большую часть мебели, множество старинных стульев и столов с сельской живописью. Несмотря на это, здесь довольно пустынно, что мне нравится. Самое лучшее, что есть здесь, темные паркетные полы и арки над дверными проемами.

Когда она молчит, я говорю ей:

— Я знаю, место маленькое и здесь мало что есть, но квартира справляется со своей задачей.

— Нет, Кейр, здесь красиво, — возражает Джессика, глаза раскрываются шире, когда она рассматривает все. Наконец, улыбается мне. — На самом деле. И она подходит тебе. Есть здесь что-то очень... не знаю, мужское что ли, во всем этом. Полная противоположность тому, что находиться внизу.

— Скорее всего, потому, что я не коллекционирую фигурки черепах и не кладу кружевные салфетки на все, что есть в доме, — говорю ей, направляясь к маленькой кухне. — Присаживайся. Хочешь воды или льда для виски?

— Немного воды будет замечательно, — выбирает она, и я быстро достаю свою лучшую бутылку виски, торфяную смесь из Спейсайд^[6]. Наполняю оба стакана и несу их в гостиную.

Мой диван маленький, из черной кожи, с деревянными ножками. Думаю, он выглядит довольно готическим, словно достался от старого аптекаря, но Джессика, сидящая на нем, заставляет его выглядеть величественным и изысканным. Она добавляет ему света, и всей комнате тоже.

— Выпьем, — говорю я ей, вручая стакан. Поднимаю свой. — За то, что ты здесь.

— За то, что ты не думаешь, будто я психопатка, — говорит она, чокаясь стаканом о мой.

— Если бы все психопаты были похожи на тебя, я бы проникал в сумасшедшие дома, — отвечаю ей. Может быть, это неправильный выбор слов - конечно, это неправильный выбор слов - потому что ее лицо бледнеет.

До того, как я успеваю что-то сказать, она прочищает горло и смотрит на свой напиток, покручивая бокал с янтарной жидкостью.

— Я... думаю, я должна рассказать тебе истинную причину, почему пришла сюда.

Мой пульс ускоряется. Она знает обо мне? В курсе, что я знал Льюиса Смита, человека, который сделал это с ней?

— И что это за причина? — с беспокойством спрашиваю я, пот выступает у меня на лбу. Мне необходимо открыть окно.

— Мне надо признаться кое в чем, — тихо произносит она.

Я поднимаю голову, мой пульс замедляется.

— Признаться?

Она кивает и робко смотрит на меня. О чем бы она не собиралась рассказать, могу сказать, что это тяготит ее.

— Я знаю, мы не знаем друг друга.

— Тебе пора перестать говорить так.

— Но даже в этом случае, я солгала тебе, и мне нужно во всем сознаться.

Господи, дай мне смелости сделать то же самое.

Я с трудом сглатываю.

— О чем ты? Тебя зовут не Джессика? На самом деле у тебя есть парень?

— Нет. Все было правдой. За исключением одной маленькой детали, — она стучит костяшками по костылю. — Как я сломала ногу. Понимаешь, это была не забавная сексуальная авантюра. Боже, да я вспомнить не могу, когда в последний раз у меня было сексуальное приключение или вообще какое-то приключение, — она криво улыбается. — Прости. Это было из эпизода «Друзья». Нет, правда в том, что не было странной сцены в ванной, и моя нога на самом деле не сломана. Больше похоже на... взрыв.

— Взрыв? — мой голос едва громче шепота.

Она медленно кивает.

— Да. Уверена, ты слышал об этом. В прошлом месяце в Лондоне была стрельба, — она замолкает. Ожидает, что я скажу «это ты?» Или что-то в этом роде, но я не могу набраться сил, чтобы изобразить удивление. — Террорист, не какой-то радикальный мусульманин, как многие думают, когда говоришь о таком, а местный английский парнишка, озверел. Начал стрелять в людей. Несколько человек умерли. Многие пострадали. Я была одной из тех счастливчиков, кто избежал смерти.

— Ты чувствуешь, что тебе повезло? — спрашиваю я, зная, что она ожидает другой реакции.

Она качает головой, в глазах стоят слезы.

— Нет. Не чувствую. Я чувствую себя ужасно. Я знаю, все могло быть хуже, каждый день пытаюсь напоминать себе об этом. Я могла потерять ногу. Потерять обе ноги. У меня могла быть травма мозга. Я могла умереть. Если думать так, то я знаю, что мне повезло. Но тяжело видеть в этом счастливое событие.

Она откидывается на спинку дивана, и я практически чувствую облегчение, исходящее от нее. Она сняла этот груз с плеч. Я завидую. Охрененно завидую ей.

Сделав глоток виски, она с любопытством смотрит на меня.

— Ты не удивлен тем, что услышал. Имею в виду, большинство людей, как правило, немного шокированы тем, что в меня стрелял террорист, но ты относишься к этому спокойно. Ты можешь показывать свою реакцию. Я не против.