А то многообразие, которое мы наблюдаем, тоже исходит из этого Вселенского принципа. И когда тут, в человеческом теле, забыв об Изначальном Замысле, я пытаюсь гнуть только одну, понравившуюся мне линию, получается, что я останавливаю Вселенское движение своим собственным эгоизмом.

Сделав вдох, я вдыхаю опять, это приносит мне ощущение полноты и блаженства, и еще вдох, но уже не такой полный, ведь там, внутри меня, уже есть нечто, которое я удерживаю. И я не собираюсь прекращать вдыхать, так как обратное действие — выдох — для меня становится смерти подобным, и я вдыхаю и вдыхаю, раздуваясь от величия своего мнимого Я, наполняясь, все более и более, и уже не столь важно чем, главное — много и все это мое. Такое состояние порождается жадностью или завистью, а иногда ревностью. Страдают, находясь в таком положении, многие, но не все готовы сделать выдох.

В этом мире всегда наступает предел всему. Вселенная бесконечна, но не безгранична. Как это понять? А не поймешь, только ощутить это можно, катясь миллиарды лет по этой бесконечной ленте под именем Вселенная. И сменяется ее местоположение относительно чего-то большего, а внутри, по сути, ничего не меняется. Только нам, людям, забывшим себя, кажется, что все в первый раз, и он же будет последним.

Вот и хочется вдохнуть и не выдыхать, оставить все себе и наслаждаться этим. По сути, тормозим вечный процесс. А для того чтобы заставить нас все-таки сделать выдох, Вселенная дет нам коленом под зад. И тут кому уж как повезет. Кто-то легко отпустит то, за что долго цеплялся, и вздохнет облегченно и пойдет на поиски других приключений. Но много есть людей которые держаться за свою Игру, боясь отпустить. Держатся за все то, что когда-то давало наслаждения. Держатся, дорожа всем этим, не помня другой Игры, а полностью предоставив себя во владения Ей. Только Ей. И когда они исчерпают все ресурсы своей любимой Игры, съедят ее, происходит зацикливание. Змея поедает свой хвост, постепенно подбираясь к голове.

Мы приходим сюда, на Землю, из разных Игр. И то, что тут все рядом находимся, на одной площадке, совсем не означает, что все мы из одной Игры. Да, все наши пути пересекались и мы тысячи раз встречались друг с другом. Роли мои менялись, и ваши тоже, иногда на совершенно противоположные. Положительные герои становились злодеями, а разбойники переполнялись добродетелью. И, не узнавая друг друга, потеряв память, мы все равно сохраняли чувство узнавания. Что-то невыразимо большое и вечное — индивидуальная направленность, которую мы понимаем и чувствуем в своем сердце.

И это позволяло вопреки всем принятым шаблонам — любить своего злейшего врага, любить его вопреки всем доводам «здравомыслящих людей». Любить, потому что память об ином ходе событий, о другой игре с этим существом стучит в сердце, не давая ему иссохнуть в дикой злобе.

И это спасало. От чего? Вероятно, от забвения своей извечной сути, переходящей по ступеням созидания вначале, а потом и в разрушение того, первоначально созданного творения. И затем вновь по руинам, расчищая эмоциональные завалы, начинаем созидать, чтобы потом разрушить. Вот так, по лестнице вверх-вниз, вверх-вниз.

На какой-то ступеньке этой лестницы останавливаемся, замираем, врастая в нее корнями (так как уж очень по нраву пришлась Игра и Сценарий). Затем начинаем считать ее своей, сначала не желая с нее сойти, а потом взращиваем страх — потерять это местоположение. И всеми фибрами своей души начинаем цепляться за эту ступеньку, то есть Игру и Игроков. Но сила иллюзии иссякает не вдруг, конечно, а постепенно, и все это начинает рассыпаться. А корни-то уже разрослись во все стороны. Укоренились мы в этой своей любимой Игре, изучили правила, получили статус, приспособились. И поглядывать начинаем на ступеньку повыше — заманчиво получить большие возможности. Подпрыгнуть бы, долететь до неё, да крылья на корм корням пошли, и попытка прыжка переходит в падение. Ноги-то еще там, на прежней высоте, а мордочка уже в лужице, которая на ступеньку ниже. Обидно, как обидно падать у всех на виду. И вместо того чтобы освобождать свои ноги от вросших корней на том месте, где нас уже нет, начинаем пускать пузыри, наполняя их своей обидой.

Кроме ступенек, если осмотреться, есть еще много кое-чего интересного. Можно назвать это интересным или полезным, а можно и не вешать ярлыков. Только вот ступени Игры настолько впитали наше внимание, настолько стали понятны и знакомы, привычны и родны, что не возникает сомнения, что оно так было, есть и будет. Вот это самое Есть, то есть Кушать, является очень интересным действием, на которое стоит обратить внимание.

Ступени впитали наше внимание, то есть Съели. Что это такое — ступени? А это наши былые воплощения, прошлые жизни то есть. Вот эта, которая там, на высоте, такая огромная и практически без границ — это тоже Я. Как мое имя звучало тогда? Планета ли, Звезда ли, а может, Вселенная?

Безмерное количество времени пребывания в этой роли, владения неограниченным пространством, светом и звуком. Отсюда, из своего маленького человеческого тельца, не понять всего в полной мере, только восторг и восхищение от минувших возможностей. А еще огромная грусть, необъятная, необъяснимая. Грустим об утерянном владычестве. Там ступенька есть и пониже. И там оставлен мой след. Она не так безгранична по сравнению с предыдущей. Велика она, конечно, мне сегодняшней. Великая и всемогущая, как там меня называли?.. Да, наверное, уже не так важно, думается мне, глядя на это колесо Мебиуса, состоящее из ступеней воплощений, того, что называется Я. Чем «пониже» они расположены, тем и площадка поменьше, да и поскромнее условия проживания. Так по нисходящей спирали катимся, катимся, получая впечатления от всего происходящего с нами, а впечатляясь — наслаждаемся. И счастьем, и горем, и победами, а потом и поражениями, встречами и потерями, вдохновением и забытьем. Забыть. За-быть. За пределом того, где Быть. Если там мы Быть, то как называть то, в чем сегодня находимся?

Не-Быть. Находимся в том, что не существует, Иллюзия, Майя. Она кажется единственным, что есть, мы аукаем во Вселенную, надеясь услышать братьев по разуму, только там тишина. Не потому, что не отвечают или некому, а потому, что не слышим ответа. Нам-то, эгоистам, надо, чтобы ответили на нашем, родном языке. Чтобы они к нам, а не мы к ним. Мы-то, люди, считаем себя пупом вселенной, но живем на её окраине, на выселках.

Мы за занавесом, за—Быть. Где есть Быть, там о нас знают, слышат, и им кажется непонятным, как это тут нам плохо, слепым и глухим.

Со стороны всегда легко и интересно наблюдать. За тем, как кто-то, например, копает землю. Ловко так, лопатой туда-сюда. Легко! И только непонятно потом, почему бросил эту лопату-то да и свалился на землю, на тот же самый бугорок, который накидал. Ведь было так красиво и легко. А если решите, что проблема его изнеможения в лопате, и желая помочь, попробуете забрать ее. Из рук не вырвать — мое это, мое.

Освобождаться надо не от лопаты и места того, где канавы копают, а от сценария в уме, тогда из наблюдаемого переходишь на место наблюдателя. И так, потихоньку, надо из подвальчика Вселенной выходить, по шаткой да скользкой лестничке! А вот когда из недр подвальчика да на Свет Божий, там и лестничка поприличнее высветится, со ступеньками пошире.

Из подвала своей самости выползти — труд немалый. А вот потом, при свете да по устойчивым ступеням, может быть, и полегче двигаться. Да только соблазнов залипнуть на достигнутом положении, с каждым шагом все больше и больше. И желающие себе всю ступеньку, которая повыше, захватить, тоже имеются. Сначала начинается обнимание, а потом всем становится тесно, и вроде бы это и является оправданием следующего действия — расталкивания локтями ближних. То есть тех, кто слишком (на твой взгляд) приблизился к тебе. Потому что они тоже желают вот на этой понравившейся, ставшей тебе родной ступенечке закрепиться, пустить корни.