Человечество, в шутку или всерьез, продолжает спорить о том, какая профессия является древнейшей. И шпионаж, без сомнения, занимает в этом списке если не первое, то уж наверняка почетное второе место.

По просторам истории ремесло это шагает по одним только ему известным тропам. А в сознании простых смертных даже укоренился образ этакого рыцаря в плаще и с кинжалом. Времена менялись, менялось и обличье этого рыцаря, и место символического кинжала уже занимало все более и более изощренное техническое оснащение. Однако суть этой профессии оставалась неизменной.

Но шпионаж — не единственное явление, таящееся в стороне от постороннего взгляда. Точно так же опасается гласности и предательство — во всяком случае, до тех пор, пока предатель в открытую не переходит в противоположный лагерь.

Из истории нам известно немало случаев вероломства пренебрегших законами морали людей. Фермопилы, например, пали в результате того, что предатель провел воинов Ксеркса в тыл греческого войска; греческий военачальник Алквид покинул войско в самый разгар Пелопоннесской войны и перешел на сторону Спарты; воевода Курбский, предав матушку Россию, пошел в услужение к королю Сигизмунду. Не отстал от воеводы и гетман Мазепа, перебежавший к Карлу XII. Приближенный герцога Бургундского Филипп де Коммин переметнулся к французскому королю Людовику XI. Имена провокаторов Романа Малиновского и Евно Азефа стали нарицательными в российском социал-демократическом движении.

Множить примеры предательства хитрых политиков и вероломных военачальников из истории различных времен и народов можно до бесконечности, авторы же предлагаемой вниманию читателей книги ставили своей задачей рассказать о предательстве сотрудников советской (российской) разведки. О людях, принадлежавших к элите советских спецслужб. О людях, облеченных доверием руководства страны, о тех «бойцах» невидимого фронта, которые без малейшего сопротивления сдавались и добровольно переходили линию этого фронта. И было таких «бойцов» немало. Так уж повелось, что граждане первого в мире социалистического государства читали в газетных передовицах исключительно об успехах нашей внутренней и внешней политики. Поэтому громкий судебный процесс над сотрудником Государственного комитета по координации научно-исследовательских работ Олегом Пеньковским воспринимался как нечто совершенно экстраординарное. И не ведали простые советские люди, что «этот морально разложившийся тип» был сотрудником Главного разведывательного управления Генерального штаба, ибо даже помыслить не могли о существовании подобной организации. Да и в последующие годы сообщения о подобных случаях либо отсутствовали, либо не отличались объективностью. Так, например, в 1978 году был осужден на пятнадцать лет тюремного заключения некий «переводчик» Александр Филатов. Но за что? И за выдачу каких государственных секретов приговорили к высшей мере наказания некоего «советского служащего, работавшего за границей», Петра Попова? Ответ ясен, поскольку и тот и другой являлись сотрудниками военной разведки. Об измене сотрудников КГБ информация отличалась еще большей скудностью. Точнее сказать, ее не было вовсе. Но так или иначе, в сознании тогдашнего рядового гражданина понятия «советский разведчик» и «измена» были несовместимы.

С началом перестройки и гласности в газетах и телеинтервью, в появлявшихся как грибы после дождя мемуарах сотрудники разведки стали нехотя обнародовать факты измены, имевшие место в их прочных рядах. Но, читая, например, мемуары одного бывшего заместителя начальника разведки, невольно задаешься резонным вопросом, а не кривит ли он душой, утверждая, что за всю историю советского государства было всего лишь полдюжины случаев предательства? Вторит ему и отставной генерал-майор, авторитетно заявляя, что с 1960 по 1980 год на запад ушло всего трое офицеров КГБ. Он, правда, оговаривается, что в середине восьмидесятых подобных случаев было уже около двадцати. И почему-то псе эти случаи объясняются исключительно некомпетентным руководством председателя КГБ В.А. Крючкова. И уж совсем странным выглядит заявление этого генерала о том, что якобы за предыдущую пятидесятилетнюю историю разведки ничего подобного не было. Читатель, подвигнувший себя на прочтение этой книги, убедится, что подобные заявления, мягко говоря, не соответствуют действительности.

Существует еще одна категория авторов, когда-либо обращавшихся к теме перебежчиков. Это те, кто склонен изображать их самоотверженными борцами с тоталитаризмом, якобы своим предательством способствовавшими разрушению этого самого тоталитаризма. Доминирует же над подобными умозаключениями мнение о том, что на каждом перебежчике лежит каинова печать, на оттиске которой значатся такие слова, как «алкоголик», «карьерист», «бабник», «стяжатель», «трус» и т. п. Несомненно, именно таких среди предателей большинство, но справедливости ради нельзя признать, что порой люди бежали от сталинских репрессий, бежали, разочаровавшись в «самом прогрессивном строе», наконец, бежали, чтобы просто не получить пулю в затылок за истинные верность и преданность рабоче-крестьянскому государству.

Естественно, каждое такое бегство причиняло государству серьезный ущерб. Ведь перебежчик неизменно раскрывает деятельность, структуру и методы работы своей разведслужбы, а значит, надолго парализует ее деятельность. Он выдает противнику и оперативных офицеров, с которыми, быть может, еще накануне обсуждал очередные служебные задачи. Он выдает агентов, судьба и карьера которых отныне загублена навсегда. Впрочем, в разведке такие критерии, как мораль и нравственность, весьма относительны, а то и двойственны. Но почему-то трудно представить себе академика Сахарова перебрасывающим портфель с секретной документацией по ядер-ному потенциалу через ограду посольства какой-нибудь западной державы, а генерала Григоренко — тайно фотографирующим секретные документы Генштаба. Эти люди открыто высказывали свои убеждения, прекрасно сознавая, какая судьба их ожидает. На этом фоне еще более жалким и беспомощным выглядит лепет предателей о высоких идеалах демократии и светлого будущего их бывшей Родины. Впрочем, углубляться в психологическую подоплеку измены стране, народу, присяге не входит в задачу авторов. Мы предоставляем эту возможность читателям и ограничиваемся лишь изложением фактов, которые были обнародованы в последние десятилетия.

Октябрьская революция расколола нашу страну на два непримиримых лагеря. Взяв власть, большевики своей первоочередной задачей видели подавление любых проявлений контрреволюции. Совет Народных Комиссаров возложил решение этой задачи на Военно-революционный комитет (ВРК) при Петросовете. Для охраны порядка 21 ноября 1917 года был образован Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) РСФСР. Расследованием преступлений против новой власти также занималась следственная комиссия ВЦИК, а рассмотрением особо опасных преступлений, согласно декрету о суде, принятому 5 декабря 1917 года, занимались специальные суды — преемники ревтрибуналов. И все же с ожесточенным сопротивлением старого мира эти вновь созданные структуры справиться не могли. Необходимо было создать новый орган, который не только бы жестко подавлял антибольшевистские выступления, но прежде всего выявлял бы и контролировал намерения тех граждан, в ком новая власть видела угрозу своему существованию. 20 декабря 1917 года Дзержинский в ответ на записку Ленина о том, что «необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками», подготовил проект создания такой структуры. Решение было принято оперативно, и в этот же день Совет Народных Комиссаров (СНК) РСФСР постановил образовать Всероссийскую чрезвычайную комиссию (ВЧК)[1] по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Поэтому эта дата считается днем рождения советских органов государственной безопасности. В мае 1918 года под руководством Оперативного отдела, созданного в январе 1918 года, Народного комиссариата по военным делам (впоследствии Реввоенсовет) был создан Военный контроль, который отвечал за борьбу со шпионажем и сохранность военных секретов. Так же в его обязанности входило недопущение на командные должности в Красной Армии враждебных к новой власти элементов. Однако так случилось, что эти «враждебные элементы» и заняли в органах Военного контроля ключевые должности. В связи с этим фактом ВЧК при Отделе по борьбе с контрреволюцией был создан военный подотдел. Так армия получила еще одну надзирающую структуру — военную ЧК. Осенью 1918 года было проведено совещание о положении в Военном контроле. На нем присутствовали представители ВЧК и Реввоенсовета. В результате было принято решение о создании спецкомиссии по чистке от контрреволюционных элементов, проникших во все отделы контроля. Руководствуясь неутешительными выводами, к которым пришла комиссия, 19 декабря 1918 года Политбюро ЦК РКП(б) решило объединить фронтовые и армейские ЧК и Военный контроль. В результате этого 1 января 1919 года был создан Особый отдел (00) ВЧК, а 15 января все органы Военного контроля были слиты с армейскими и фронтовыми чрезвычайками. 3 февраля Дзержинский подписал Положение об Особом отделе ВЧК, а 21 февраля 1919 года ВЦИК утвердил это положение. Так появилась военная контрразведка. В это же время Дзержинский обратился к полпреду РСФСР в Турции с просьбой помочь агенту ВЧК в его работе на территории этой страны. А уже в мае того же года работа закордонных агентов иностранного отделения ВЧК и все взаимоотношения с советскими полномочными представителями за границей были регламентированы. Первый Всероссийский съезд особых отделов фронтов и армий, проходивший с 22 по 25 декабря 1919 года, принял инструкцию Особого отдела ВЧК, в которой утверждалась структура этих отделов. Наряду с этим на иностранные отделения ОО возлагалась организация закордонной работы. Вслед за этим был создан Иностранный отдел (ИНО) ВЧК, который стал правопреемником расформированного иностранного отделения. Это произошло 20 декабря 1920 года, поэтому эту дату принято считать днем рождения советской разведки.