После победы в Галиции над австрийцами в 1914 г. стиль стратегии сокрушения требовал бы от русских непосредственного наступления в Моравию и Силезию. Однако, у нас не было для этого достаточного перевеса сил, и, вследствие угрозы обхода 9-й германской армией нашего правого фланга, пришлось отказаться от преследования австрийцев и приступить к новому развертыванию на Висле, от устья Сана до Варшавы, для чего, в свою очередь, пришлось отвести назад 9-ю, 4-ю и 5-ю армии. Новое же развертывание представляет резкое отступление от основ сокрушения. Это — начало фехтования; а сокрушение именно стремится избежать фехтования и имеет для этого одно средство — постоянное и энергичное развитие своего удара в самый жизненный центр неприятеля; чем сосредоточеннее и массивнее при этом наш кулак, тем скорее неприятель вынужден будет ориентировать свои действия по нашим, т.-е., говоря старым языком, «мы будем предписывать неприятелю оперативные законы».
Стилем сокрушения была проникнута большая часть наступления Красной армии от берегов Двины к Висле в 1920 году. Сосредоточение кулака на правом крыле и прямое движение его на сотни километров действительно связало все оперативные контрмероприятия поляков, рушило все их попытки задержаться на выгодных рубежах от Березины до Буга включительно; фехтование, измор эпохи мировой войны испарились. Наполеоновская оглобля, одним ударом решавшая войну, как бы воскресла, окрасившись в красный цвет. Однако, на пути Красной армии к Висле, как и на пути германских армий к Марке, не удалось одержать экстраординарных побед; на конечную часть наступления стали оказывать влияние географические соображения: в Данцигском коридоре Красные армии стремились отрезать не столько сообщения польских армий, сколько важнейшую артерию всего польского государства. Красные армии, как бы игнорируя материальные силы поляков на вооруженном фронте, вступили в бой с Версальским договором. Это уже мистика, в особенности в условиях сокрушения.
Сокрушение складывается не только из быстроты и прямолинейности, но и из массивности; Красные же армии при подходе к Висле настолько ослабли численно и настолько оторвались от своих источников снабжения, что являлись скорее призраками, чем действительностью. В 1829 году Дибич, в приблизительно таких же условиях появившись вблизи Константинополя, сумел во время заключить мир. Наполеон в 1797 г., в несколько лучшем положении вблизи от Вены, также сумел, подарив разбитой Австрии Венецию, заключить столь желанный революционной Францией мир. Мы же переоценили свои достижения и продолжали наступление; за рубежом Белосток — Брест кульминационная точка наших возможных успехов оказалась далеко позади, и каждый шаг вперед ухудшал наше положение.
Значение, которое в стратегии сокрушение отводится генеральной операции на уничтожение неприятеля, серьезно сужает перспективу стратегического мышления. На другой день после завершения операции мы
[ 176 ]
будем стоять лицом к лицу к совершенно новой обстановке; экстраординарные события операции в корне изменят положение, создадут переоценку всех ценностей. При стратегии сокрушения, придающей такое единственное и исключительное значение результату боевого столкновения с противником, обстановка получает характер калейдоскопического зрелища: одни щелчок решительной операции — и создается совершенно новая, нежданная картина, загадывать о которой нет возможности. Этот завтрашний день операции является в стратегии сокрушения окутанным густыми сумерками. Только располагая таким огромным превосходством сил, как Наполеон в 1806 году или Мольтке в 1870 г., стратег сокрушения может, ориентируясь по своей магнитной стрелке «решительного пункта», не упускать из виду и конечной цели. Вообще же «решительный пункт» операции господствует в стратегии сокрушения почти безраздельно, и всякое нарушение его велений может рассматриваться, как опасный уклон, «предвзятость».
Веские обстоятельства, затрудняющие сокрушение, выдвинуты современностью. Первое из них, это — недальнобойность современных операций, вынужденное возвращение к пятипереходной системе, о котором мы будем говорить в следующей главе. Приходится дробить операцию на части, приостанавливая временно продвижение фронта для починки железных дорог в тылу. Вызываемые этим паузы весьма содействуют обращению борьбы в позиционную. Второе обстоятельство заключается в том, что начало войны не является в наше время кульминационным пунктом стратегического напряжения. Военная и экономическая мобилизация выставят второй и третий эшелон мобилизованной и снаряженной живой силы. В лице импровизированных Гамбетой армий Мольтке старшему пришлось иметь дело со вторым эшелоном французской вовсе неподготовленной мобилизации уже в 1870 году. Постоянные армии Франции были уничтожены в один месяц, а со вторым эшелоном пришлось возиться четыре месяца. Этот опыт, как нам кажется, и лег в основу взглядов Мольтке на будущую войну Германии на два фронта, как на борьбу на измор. Одна Маренгская операция 1800 года дала Наполеону всю Италию, а Иенская операция 1806 г. позволила ликвидировать всю Пруссию до Вислы. В наших условиях Наполеону пришлось бы вести последовательные операции, с возрастающей трудностью, против новых сил, собранных государством.
Целесообразность операции. Рост значения генеральной операции в стратегии сокрушения приводит к тому, что операция уже не рисуется как одно из средств ведения войны, а затмевает собой конечную военную цель и получает самодовлеющее значение. Вопрос о целесообразности операции отходит на второй план. Оперативные и тактические соображения получают перевес. Все равно, когда и где разбить неприятеля, лишь бы удар имел уничтожающий характер. Важно, чтобы тактические действия войск направлялись по линии наименьшего сопротивления. Поэтому, с точки зрения стратегии сокрушения, не следует упрекать Людендорфа за выбор для решительного удара в марте 1918 г. Амиенского, наименее важного стратегически, направления, на стыке французских и английских армий. Вопрос о направлении является при сокрушении второстепенным но сравнению с размахом удара. Ошибка германского управления заключалась в стремлении уменьшить долю риска, сохранить сплошной фронт, отказаться от самого причудливого перемешивания своих и неприятельских войск в один слоеный пирог, который получился бы при продвижении вперед, игнорирующем участки, которые продолжали быть занятыми неприятелем; немцам следовало стремиться к огромному увеличению площади операции, имея в виду, что все
Стратегия [ 177 ]
спутавшиеся на ней части и средства обеих сторон в конечном результате окажутся во власти победителя. Напротив, в дальнейшем наступательные попытки Людендорфа на новых участках, связанные с новыми развертываниями, имевшие частью демонстративный характер, уже резко противоречили стратегии сокрушения. Это уже фехтование измора, фехтование, неизмеримо менее связывающее волю противника; и, насколько обстановка, в которой Германия находилась в 1918 году, могла бы оправдать наступательную попытку в стиле сокрушения, настолько проявление активности в изморе являлось несоответственным.
Нигде не сказывается в такой степени необходимость проводить отчетливую грань между стратегией сокрушения и стратегией измора, как в вопросе о целесообразности операции (раньше — генерального сражения). Г. А. Леер, все мышление которого было построено в духе сокрушения, совершает, на наш взгляд, грубую логическую ошибку, выдвигая вопрос о целесообразности сражения, венчающего операцию; для Наполеона, конечно, этого вопроса, этих сомнении не существовало, так как генеральное сражение являлось идеалом, желанной целью, к которой он стремился. И Г. А. Лееру, в подкрепление своих нарушающих стиль сокрушения соображений, приходится, естественно, обратиться к мыслям теоретиков измора, к замечанию Морица Саксонского, что сражения «являются обыденным прибежищем неграмотности», к поражающему его замечанию Фридриха Великого, что «бой представляет средство скудоумных генералов», и что надо ввязываться в него лишь тогда, когда ожидаемый выигрыш выше того, чем мы рискуем. Леер [136]) приводит даже речь герцога Альбы, полководца середины XVI века, имевшую цель остудить пыл его помощников, требовавших боя с французами, и обращавшуюся к их рассудительности и хладнокровию: нельзя ставить на карту целого королевства против одного лишь расшитого кафтана французского полководца; последний и так отступает и в бою рискует потерять лишь свои обоз. Победа может быть и бескровной; сражения следует давить: 1) чтобы выручить важную крепость; 2) если к неприятелю идут подкрепления, которые могут дать ему решительный перевес; 3) в начале войны, для производства политического впечатления на союзников и тайных врагов; 4) при полном падении духа неприятеля, когда он не может больше сопротивляться; 5) когда мы так стеснены, что остается только погибнуть или победить.