Егор Иваныч занимался с Володей по грамматике.

– Извините, я, кажется, помешала вам, – сказала Лизавета Аркадьевна, входя в комнату Молотова.

– Ничего-с; вот мы и кончили, – ответил он.

– Я к вам с просьбой.

Молотов поклонился.

– Вы не достанете ли мне китайский розан?

– Но где же я могу достать, Лизавета Аркадьевна?

– У Леночки Илличовой есть китайские розаны.

Молотову показалось, что эти слова были сказаны насмешливо, не без задней мысли, но он не доверял себе, потому что потерял способность судить об окружающих его людях беспристрастно.

– Вам бы удобнее самим обратиться к Илличовой, – сказал он.

– Не хочется мне. Кажется, в последнее время вы довольно коротко сошлись с нею.

Молотов покраснел и с недоумением посмотрел на Лизавету Аркадьевну, которая отвечала ему испытующим взглядом.

– Вы так часто проводили с ней время – гуляете, говорите. Но скажите, пожалуйста, какие книги вы посылаете ей? Что читает эта девушка?

– Я давал ей Пушкина, – ответил Молотов неохотно.

– Так вы достанете мне розан?

– Хорошо-с…

– Я надеюсь, что это вам легко будет сделать.

Лизавета Аркадьевна ушла.

«Неужели это намеки? – думал Молотов. – Как это неделикатно с ее стороны!»

Это Молотова беспокоило.

«Еще Леночка!» – подумал он.

– Егор Иваныч, – спросил Володя.

– Что?

– Знаете, какая глупость мне пришла в голову?

– Скажите, Володя.

– Я в воскресенье бегал по саду; мне захотелось стрижа поймать…

– Ну-с….

– Вот я и побежал к вам…

– Ну-с…

– Вы были в беседке с Еленой Ильинишной.

– Ну-с…

– Мне показалось, кто-то целовался.

Молотов покраснел и с досадою сказал:

– Глупости вы говорите, Володенька.

Володя не понял, отчего ему сделали такое строгое замечание, однако не продолжал истории о стриже. Егору Иванычу неловко было в присутствии этого простодушного и наивного мальчика.

– Ступайте, – ответил Молотов.

– Я пойду, – сказал Володя.

«Как запуталось все! – думал он. – Еще Леночка на моих руках – это дело чем кончится?.. Что, если следят за нами?.. Но никому нет дела до меня; всякий за себя отвечает… Мешаться в дела такого рода нельзя…»

Но никто и не думал мешаться, и напрасно Егор Иваныч беспокоился. Егор Иваныч долго обдумывал что-то.

В шесть часов вечера Молотов отправился в Илличовку. Не доходя до ней, он услышал с берегу знакомый голос:

– Егор Иваныч!

Он вздрогнул. Елена Ильинишна удила рыбу.

– Как хорошо клюет!.. ступайте сюда!

Когда Егор Иваныч спустился к реке, Леночка оставила удочку и пошла к нему навстречу.

– Здравствуйте, Егор Иваныч; что это вы не откликаетесь?

Егор Иваныч подал ей руку и поздоровался.

Леночка, казалось, вполне была счастлива; она смеялась и заглядывала в лицо Молотову. Но вдруг лицо ее приняло озабоченное выражение.

– Что это, Егор Иваныч, вас не узнать совсем… скучный какой!.. Егорушка, что с тобой? – говорила ласково и заботливо Леночка.

Она поправила его волосы и приложила ко лбу свою руку.

– Какая горячая голова!

Она поцеловала его.

– Да ну, Егорушка, перестань; что ты такой сердитый?

В ее голосе слышались слезы. Егор Иваныч тряхнул головой и повел плечами.

– Ишь какой! – сказала Леночка. – Что дуться-то? муху, что ли, проглотил?

– Ах, Леночка, проглотил!

– Здоров ли ты?

– Здоров.

Оба помолчали.

– Так давно не видались, – сказала Леночка. – А ты вот какой! а я про тебя все думала.

Они дошли до дому Илличовых и отправились в сад, на дерновую скамейку.

– Ну, что же выдумали вы? – спросил Молотов.

– Ах, какой ты сегодня!.. что выдумала?.. ничего не выдумала…

– Леночка…

– Что?

– Хотите, я вам скажу о чем-то.

– Хорошо.

– Что бы вы сказали, когда бы привели к вам кого-нибудь и спросили: дайте этому человеку дело на всю жизнь, но такое, чтобы он был счастлив от него.

– Зачем это вам?

– Нужно.

– Да этого никогда не бывает.

– Бывает.

Леночка задумалась, наклонила голову и затихла. Хорошо выражение лица девушки, когда она занята серьезною мыслью, а Леночка почувствовала женским инстинктом, что ей не пустой вопрос задан. Она, ей-богу, от всей души желала бы разрешить его, но ничего не смыслила тут…

– Не знаю, – сказала она и посмотрела на Молотова – что с ним будет.

Он усмехнулся.

– Вы бы спросили умных людей, если это вам так надобно, – посоветовала Леночка серьезно…

– Умных людей? да они меньше всего смыслят в этом деле. Никто не знает такого дела, да и нет его на свете… Кого занимают такие вопросы? И говорят о них редко и слегка, и то для того, чтобы язык не залежался. А! пустяки все! – сказал он и махнул рукою.

– Ты, Егорушка, не думай об этом…

Молотов не слыхал ее слов. У него поднялись и заходили мысли о будущем. Опять вспыхнула внутри работа…

– Господи, – сказал он в глубоком раздумье, – не старую, отцами переданную жизнь продолжать, а создать свою… выдумать ее, что ли?.. сочинить?.. у умных людей спросить?.. Умные люди оттого и умны, что никогда о таких вещах не говорят…

– Так и мы не будем говорить…

– Нельзя, Леночка…

Леночка слушала его с полным вниманием, раскрывши глаза широко. В ее чудных глазах любовь светилась; ротик ее полуоткрыт; яркий румянец горит на щеке…

– Неужели моя жизнь пропадет даром?.. Где моя дорога?.. Неужели так я и не нужен никому на свете?

Он крепко задумался. Леночка все смотрела на него, ожидая признаний; но при последних словах Молотова она неожиданно обвила его шею руками и осыпала все лицо поцелуями, крепкими и жаркими, какими еще никогда не целовала его.

– Егор Иваныч!.. душка!.. ты герой!..

Молотов пожал плечами и чуть вслух не сказал: «Душка!.. герой!.. вон куда хватила!..»

Поцелуи не разогрели его, несмотря на то, что Леночка первый раз охватила его так страстно. В ее поцелуях, горячих и бешеных, было что-то серьезное; стан ее выпрямился, она точно больше ростом стала; во всей ее позе была решительность и какая-то женственная смелость и отвага; грудь поднималась медленно и равномерно, и чудно откинула она в сторону свою маленькую ручку… Молотов ничего не заметил. Он смотрел угрюмо в землю…

– Милый мой!.. Егорушка!.. И мне тоже все чего-то хочется… Я перестала понимать себя… боюсь всего… такие странные сны… Я плакала давеча…

– О чем, Леночка?

– И сама не знаю о чем… Но теперь ты стал говорить, и мне так легко, так легко… Я никого на свете не боюсь… я птица!.. полетим, Егорушка!..

– Полетим, – сказал Молотов и засмеялся…

Леночку обидел этот смех…

– Всегда так… зачем чувство охлаждать?..

– Куда же лететь?

– А вот чрез кладбище, за озера, за Волгу… туда, туда… Ты понесешь меня в объятиях… Пойдем в долину; хижину выстроим… Пусть все меня оставят; я никого не хочу…

– Леночка, возможно ли это?

– Ах, какой ты несносный!.. я знаю, что нельзя, ведь не дурочка… Для того разве говорят?.. это так. Ведь я люблю тебя, Егорушка…

Молотов засмеялся…

– Ой, как ты громко смеешься!

Леночка замолчала, опустила ресницы вниз; досадные слезы пробивались на ее глазах, она гневно щипала мантилью.

– Господи, чем это все кончится? – вырвалось у Молотова.

– Да о чем же ты горюешь, Егорушка?

Не спросила бы его Леночка с такою любовью, если бы знала, о чем он думает. Молотов от злости стал несправедлив; у него желчь разлилась… Он думал: «Полетим, Егорушка!.. ах ты птичка, птичка!.. Полетим!.. Я сама знаю, что нельзя! Что это я наделал?.. Как так втянулся в эти странные отношения?» Припомнилась ему вся любовь, вся игра в поцелуи, пожатие рук и сладкие глазки, припомнились страстные ночи, и досадно ему было, зачем все это случилось. Но, несмотря на все это, он как-то невольно тянул время последнего свидания. «Надобно покончить, – думал он, – сказать ей…», а сам все сидел, и не хотелось ему уйти так скоро…