— Что же это за желание? — спросила она мягко.

— Спокойствие, — прошептал я. Моя ложь привела меня к этой откровенности. Все время, что мы были вместе, я никогда раньше не был с ней так откровенен, как сейчас.

В воздухе повисла тишина. Она нарушила ее первой:

— У тебя есть что-нибудь красное?

— Что?

— Для Каннон. В твоем сне она сказала, что ты должен надеть красное. Как насчет красного парчового платья с медальонами? Это подарок принцессы: она собственными руками вручала тебе его. Оно как нельзя лучше подойдет для Каннон. И…

— Тебе неприятно, что я уезжаю? Я обидел тебя?

Некоторое время она молчит.

— Обидел? — вдруг спросила она. — Тебе приснилась бодхисаттва Каннон. Она вызывает тебя. Как я могу обижаться? Ты можешь взять комплект из семи платьев, которые переливаются белым и красным, и оставить их богине в качестве приношения.

— Как скажешь, — чуть слышно сказал я. Честность опасна. Отвергнутая или незамеченная, она сделала меня еще более одиноким, чем когда-либо.

Что обязана сделать жена для своего мужа? Приспособиться к его потребностям и родить сына. Быть терпеливой, великодушной, правильной во всех отношениях. Успокоить мужа, когда он расстроен или недоволен жизнью, — если это вообще возможно сделать.

Не причинять боль. Сносить свою боль так терпеливо, как только она может.

Я сказала все это Онаге, а она лишь фыркнула:

— Что же тогда муж должен сделать для жены?

Я не знаю. Я не знаю, была ли я права все это время. Наверное, я что-то упустила.

Я упустила его. Или себя. Если такое возможно. По каким-то причинам я не смогла смешать духи в тот день.

Утром, перед моим отъездом, я услышал легкое постукивание по моим задвинутым экранам.

— Мой господин? — сказал вежливый голос. Это одна из служанок моей жены. Не Онага — она покидает левое крыло дома так же редко, как и Шикуджо.

Я кивнул Хито, чтобы он впустил эту женщину и служанку (даже у слуг есть слуги). Она вошла, отвернув лицо. На ней было бледно-желтое платье и шелковый китайский жилет, выкрашенный в золотой и розовый цвета. Ее одежды были усеяны мокрыми крапинками — на улице снова шел дождь. Было видно, что она волновалась: медленно она подошла ко мне. Ее волосы свешивались ей на лицо. Мои слуги вышли из комнаты.

— Ну? — я не мог сказать ничего, чтобы она почувствовала себя более комфортно.

— Моя госпожа передает вам маленький подарок. Это не очень важно. Но, может быть, вы захотите взять его с собой в путешествие, хотя это не обязательно. Скорее всего, он вам не пригодится…

Шикуджо всегда делает подарки, даже когда она обижена. Иногда я возвращаю их ей. Сложно быть женатым на идеальной женщине. Сложнее, чем можно себе вообразить.

Я киваю. Служанка легко приседает и оставляет маленький сверток на полу.

В тот же момент как по волшебству появляется Хито.

— Мой господин! Как это мило со стороны моей госпожи! Прислать одну из своих женщин, а не просто служанку. Мне принести?..

— Да, — говорю я. — Принеси этот сверток.

Он легко умещался на одной руке. Специальная бумага — с одной стороны ярко-красная, с другой — желтая — была так хитро завернута, что сверток держался без лент.

Внутри оказалась коробочка с амулетом. Многие женщины носят такие крошечные парчовые коробочки на тонких плетеных веревочках. Они верят, что амулеты влияют на их плодовитость и прочие женские вещи.

Эта коробочка величиной с мой большой палец обтянута желто-зеленым шелком и перевязана серебряной нитью. Медальон размером с ноготь пришит к одной из сторон коробочки: два журавля, летящие в противоположных направлениях на фоне затянутого тучами неба.

На обратной — красной — стороне бумаги она написала короткое, как всегда безукоризненное, стихотворение о журавлях, символизирующих вечную любовь в браке. А ниже приписала:

Оставь это за меня как подношение и молитву о супружеском счастье, когда приедешь в храм. Наше общее желание — чтобы ты нашел то, что ищешь.

Молитвы о супружеском счастье — это ерунда, но все женщины молятся об этом. А журавли, разлетающиеся в разные стороны, — я никак не мог понять, что за послание они в себе содержат. Поэтому я написал ей в ответ какой-то стих, который тут же забыл, но в котором не было ни слова о журавлях.

Однажды утром снова началась суета: слуги складывали сундуки в телеги, запрягали волов. Они бегали туда-сюда мимо меня по двору со свертками, тесно прижатыми к телу, чтобы на них не капал дождь. Когда я увидела желтую, как цветок, лошадь, я побежала к Дедушке. Он лежал в саду, под кладовой, где люди хранили шелк и другие ценные вещи.

— Что это значит?

Он вздохнул. Если про лису можно сказать, что она вздохнула. Он больше не пытался остановить меня, когда я подкрадывалась к людям и наблюдала за ними, но отказывался отвечать на мои вопросы. Возможно, он просто сдался.

— Он отправляется в путешествие, дитя.

— Почему? Куда он едет?

— Кто знает? Возможно, он уезжает обратно в столицу. А может быть, это паломничество. Может, он услышал о каком-то старинном кубке в далекой усадьбе и едет, чтобы выкупить его. А может, ему просто не сидится на месте.

— Но как он может оставить свой дом? — спросила я. — Я даже не могу себе этого представить.

— Нет? Почему же? Когда приехали люди, ты довольно быстро оставила свой дом.

— Но это совсем другое: нам пришлось сделать это, чтобы выжить. К тому же мы не ушли далеко.

— Возможно, он тоже делает это, чтобы выжить. Для мужчины выживание — это гораздо больше, чем еда и крыша над головой.

— А что же еще?

— Откуда мне знать? — тявкнул на меня Дедушка. — Мужчины: это их природа — постоянно куда-то идти. А женщины обязаны их ждать. Но они возвращаются. Обычно.

— Он надолго уедет?

— Возможно, на несколько недель. А может, на несколько месяцев.

— Но он не может этого сделать!

— Почему нет? Как ты остановишь его? Ты лиса — ты можешь укусить его, тогда он заболеет и никуда не сможет поехать.

— Но…

Он оскалился на меня. В расстройстве я куснула палку и побежала обратно, чтобы посмотреть, что там происходит.

Пара пятнистых волов дремала в упряжке, к которой прицепили деревянную телегу, нагруженную свертками и дорожными сундуками. На скотном дворе лошади били копытами по лужам. Несмотря на дождь мухи гроздьями облепили головы животных.

Слуги собрались во дворе, одетые в прочную дорожную одежду темно-синего, белого и серого цветов из грубого льна и широкие соломенные шляпы, защищающие их лица от пыли. Йошифуджи в своих шелковых платьях казался белой цаплей среди простых болотных птиц. Он сел верхом на свою лошадь, которая выделялась ярким желтым пятном среди коричневых и чалых кобыл.

Он уезжал. Я не знала, когда он вернется. Но я не сомневалась в том, что мне следует сделать.

Я пролезла через незаделанную дыру в воротах и побежала за ним.

Хотя дождь не перестал, женщина стояла на веранде и смотрела, как уезжает ее муж. Когда он вернется? Он даже не смог сказать ей об этом, потому что они поссорились перед его отъездом — и он уехал, простившись с ней очень сухо.

Она написала стихотворение:

Она не ждет, когда он приедет.

Я следовала за Йошифуджи и его мужчинами на расстоянии. Они ехали медленно, по протоптанной волами дороге, поэтому мне было несложно поспевать за ними. Хотя у меня не всегда получалось быть бесшумной, как я того хотела: я бежала по лужам, разбрызгивая грязную воду, шелестела сухим плющом и сорной травой. Но люди и их животные поднимали такой крик, они гавкали друг на друга, их телеги скрипели и стучали колесами — я не думаю, что они услышали меня, даже если бы я упала в стоячую воду с высоты.