— Но…

— Не сейчас, Внучка, возможно, позже. А возможно, никогда. Но мы создали иллюзию. И теперь мы должны жить по ее правилам.

— Но ведь это мы создали все!

— Джозей и остальные не знают об этом.

— Они должны узнать!

— Зачем им знать это? Ты собираешься рассказать им, маленький жукоед? Они не поверят тебе, даже если ты сделаешь это.

Я перестала расчесываться.

— А Джозей может сделать что-нибудь такое, чего я не хотела бы?

— Она должна быть тихой и правильной. Как и любая хорошая служанка. Она всегда будет такой. Поэтому нет. Но она должна быть тебе хорошей служанкой, хочешь ты того или нет. Поэтому да.

— А что она делает, когда она не со мной? — Наверное, она почувствовала, что я на нее смотрю, потому что повернулась и тоже посмотрела на меня.

— То же, что и ты, когда ты не с ней. С одной лишь разницей — ты ее госпожа. Ты думаешь, она перестает существовать, когда ты выходишь из комнаты? Возможно. Но ты никогда об этом не узнаешь, ведь так? Ни одна из вас не может быть уверена в реальности другой.

Я поежилась. Джозей восприняла это как знак, оставила игру и подошла ко мне.

— Мне очень жаль прерывать вас, мой господин, но мне кажется, что моя госпожа замерзла. — Она взяла полосатый халат, накинула мне на плечи и забрала гребень из моих ослабевших пальцев.

Снаружи доносился шум. Я услышала топот ног по переходу. Мы должны были оставлять свои башмаки на камнях перед верандой, чтобы не топать в доме, как волы по мосту. Слуги бы никогда себе такого не позволили…

— Это Брат, — прошептала я.

— Он оставил Йошифуджи, — мрачно сказал Дедушка.

— Он не мог этого сделать! Он же все испортит! — я отбросила в сторону занавесь, несмотря на протесты Джозей, и посмотрела Дедушке в глаза.

Решетка, ведущая на веранду, с грохотом отодвинулась. Брат резко остановился на пороге и прищурился. Конечно, по сравнению с улицей здесь было темно. Свет струился в открытую дверь, обрисовывая фигуру брата.

— Сестра?

— Я здесь, мы здесь, — я подбежала к нему, не обращая внимания на то, как тяжело и быстро билось мое сердце. — Ты оставил его? Ты позволил ему уйти?

— Все в порядке. Он в саду, наблюдает за тем, как журавль ловит лягушек в пруду. Мы хотим пойти охотиться на киджи-фазанов. Но сначала он попросил меня принести тебе вот это — он вытащил что-то из-за пояса и передал мне.

Я с тревогой посмотрела на это: веточка клена с единственным оставшимся на ней желтым листом. На разветвлении прутика была маленькая серебристая паутинка. Вокруг ветки была обмотана веревка.

— Что это?

— Это бумага, видишь? — Брат ловко развязал веревку. — Он даже не думал о том, что делал и как. Он просто знал, что он хотел сделать веревку из бумаги и сделал, — он распрямил веревку. Получилась бумажка длиною в палец, с пушистыми краями, на которой было мелко написано:

Дедушка кивнул:

— Очень хорошее утреннее стихотворение.

— Что это? — снова спросила я. Я имела в виду стихотворение, прутик и веревку из бумаги.

— Он хочет сказать этим, что любит тебя, — сказал Дедушка. — Или думает, что любит. Или говорит, что любит. По крайней мере ты не вызвала в нем отвращения ко всем нам. Что ты собираешься написать ему в ответ?

— Написать?

Он фыркнул:

— Конечно, жукоед. Ты должна ответить. Или ты думала, что за тебя ответит волшебный мир, который мы создали?

— Быстрее, — сказал Брат. — Я не хочу, чтобы он долго ждал.

— Эй, я думал, что он тебе не нравится?

Брат смущенно опустил голову.

— Он очень милый.

Я потянула Дедушку за рукав:

— Он же не подумает, что я не хочу его, ведь так? После прошлой ночи?

— Он может подумать о многом. Он даже может обидеться, если ты ему не ответишь.

— А разве она не может просто сказать ему, что она его любит и не писать ничего? — Брат потрогал веточку, паутина дрогнула. — Смысл ведь в этом. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаешься, но смысл также и в том, чтобы поступать так, как положено у людей. — Дедушка тяжело выдохнул. — Ты думаешь, что созданное нами — это иллюзия? Это ничто по сравнению с тем, какие иллюзии люди придумывают самим себе. Они все живут в мире, еще более фальшивом, чем наш. Если ты не предложишь ему иллюзию, к которой он привык, ты расстроишь его.

— И он уйдет, — сказала я онемевшими губами и дала веточку Дедушке. — Ты разбираешься в поэзии, ты должен написать ответ.

— Нет, это твоя иллюзия, твое волшебство, — твердо сказал он и вернул мне веточку.

— Давай же! — сказал Брат.

Мне как-то удалось взять себя в руки и написать пару слов, пока Брат с Дедушкой стояли у меня за спиной и заглядывали через плечо, делали комментарии, которые могли мне пригодиться, но я настолько боялась все испортить, что не послушалась их. Даже я могла сказать, что стихотворение у меня получилось слабым, некрасивым. Но мы еще оставались больше лисами, чем людьми. Я сделала все, на что была способна.

Я наблюдаю за стрекозами. Журавль улетел к теплым водам, я думаю. Здесь в пруду плавает красивая рыба — большой блестящий карп. Но он не смог занять меня. Холодает (вчера ночью впервые было по-настоящему холодно; сегодня утром я вижу клубы пара, когда выдыхаю), и завтра стрекозы тоже улетят. Или послезавтра — в любом случае скоро.

Но они пережили эту холодную ночь. Солнце согрело воду в пруду, и они висят над ней, переливаясь голубым. Я так устал, что иногда забываю, что они не частички неба. Я бы все отдал, чтобы снова зайти в дом с голубой черепицей, оказаться в полумраке ее комнат и спать в ее объятиях до утра, а потом повторить прошлую ночь. Но правила приличия не позволяют мне это сделать (по крайней мере, до наступления вечера), поэтому я сижу и смотрю, как небо разбивается на осколки, ударяясь о поверхность воды.

Ее брат напугал меня, когда вернулся: я не привык к его бесшумной походке. Он принес мне ее ответ, написанный острыми, как следы когтей на грязи, иероглифами, черными чернилами на странной формы бумаге цвета крови. Это было непохоже на все, что я видел до сих пор:

Письмо обрывалось так резко, будто у нее не хватило слов. Но даже эти несколько слов заставили мое сердце учащенно биться.

— Ну как? Все в порядке? — Ее брат прервал мои размышления.

Я старался не смеяться. Он так молод и похож на щенка своим вечным желанием угодить. И такой же обаятельный, как его сестра.

— Очень точно выражена мысль, — сказал я, имея в виду стихотворение.

Мы охотились весь день, убили двух киджи-фазанов и одного молодого кролика и вернулись только вечером.

Столица не изменилась — она все такая же многолюдная, опасная, полная шума и запахов. Сезон эпидемии прошел, но этот запах не уйдет никогда, хотя я уверена, что с наступлением холодов стало немного лучше.

Первую ночь в столице мы провели в доме, в котором жили мы с мужем. Мы уехали из него всего шесть месяцев назад, а он уже выглядит заброшенным. Сад зарос остро пахнущими сорняками, шалфей и мята растут у дорожек. Мои служанки и я остались там на ночь, но я все время плакала и не могла заснуть.